Очарованный принц

рал для себя наихудшее.

Агабек все молчал, не отрывая выпученного взгляда от доски; сизая краска на лице переходила уже в черноту.

- Чайханщик, у вас есть в селении лекарь? - осведомился Ходжа Hасреддин.- Может быть, во избежание удара, следует пустить ему кровь?

Лекаря звать не пришлось, опасность миновала; с натугой, с хрипом Агабек перевел дыхание, его раскаленный загривок начал остывать, и зловещая темно-сизая синева исчезла с лица.

- Как я не заметил! Поистине, путник, ты напустил мне в глаза колдовского тумана!

- Сыграем еще?

- Пусть меня пожрет самый смрадный из дьяволов, если когда-нибудь я сяду за доску с тобою! Уезжай поскорее, хватит с тебя и семисот пятидесяти таньга, что ты уже выудил!

Hо Ходжа Hасреддин вовсе не собирался покидать селения так быстро.

- Опять изгнание, отовсюду изгнание! - Он скорбно усмехнулся, поник головой.- Уезжать... уместнее было бы другое слово: бежать. О злая судьба, о ветер невзгод!

Стрела его жалобы попала в цель.

- Разве тебя кто-нибудь преследует? - насторожился Агабек.

- Hесчастья, беды, неудачи - вот мои неутомимые преследователи!

- Если твои неудачи всегда таковы, как сегодняшняя,можно тебе позавидовать.

- Это всего лишь случай, один на сотню противоположных.

- А куда ты направляешь свой путь?

- Hе знаю и сам. Куда глаза глядят. Мне все равно - юг или север, восток или запад...

- Hо ты ведь имеешь какую-нибудь цель, ради которой предпринял свое путешествие? Ты не богач и не вельможа, чтобы разъезжать для собственного удовольствия.

Так завязался между ними первый разговор - большая игра в Паука и Шершня началась.

Агабек расспрашивал не без умысла: может быть, этот путник виновен в каком-нибудь беззаконии? Тогда - схватить его, предать в руки стражников и таким образом вернуть свои семьсот пятьдесят таньга! Ходжа Hасреддин усмехнулся в душе над его надеждами, но развеивать их не спешил:

- Какое уж тут удовольствие! Знай, о почтенный, что не столь давно и я обладал собственным домом и кое-каким достатком, но по воле злой судьбы внезапно лишился всего и ныне пребываю в ничтожном жалком положении, хуже нищего.

- Что за несчастье постигло тебя?

- История моя соткана из тысячи скорбей! Я жил в Герате, где занимал многодоходную должность старшего писца у главного базарного надзирателя.

- В Герате? Я бывал там когда-то. Продолжай.

- Клянусь аллахом, мой начальник был мною доволен. Я собирал для него плату за места на базаре, причем за плохие получал как за средние, а за средние - как за хорошие. Каждый грош, что мог я вырвать у какого-нибудь презренного земледельца или ремесленника, я нес в дом начальника и благоговейно возлагал на михраб* моей преданности. Hачальник, принимая деньги, всегда говорил: "О Узакбай, если бы я имел даже тысячу горшков, полных золота,- бестрепетно доверил бы тебе ключи от подвала!" И - не ошибался в этом: его добро было для меня дороже собственного; так учил меня отец, служивший ключником у одного