Очарованный принц

ивого пути!

- Счастливого отдыха,- с унынием ответил одноглазый, уже предвкушавший прохладу чайханы и степенные беседы с Ходжой Hасреддином о добродетели; повернулся и зашагал обратно по дороге.

Он был очень раздосадован, сердился, но мысль не возвращаться больше в Чорак, обмануть Ходжу Hа-среддина даже не пришла ему в голову; бесконечно грешный по мелочам, он в больших делах заслуживал доверия - не в пример иным беспорочным, что навязываются людям в друзья, а потом из низменной трусости предают их первому, кто догадается прикрикнуть построже.

Ходжа Hасреддин вернулся к Сайду:

- Выслушай мое второе условие: ты никогда не будешь допытываться - кто я, зачем к вам приехал, что делал в прошлом и что намереваюсь делать в будущем.

Юноша прикусил язык: этот странный чужеземец в точности угадал все вопросы, которые уже готовы были на комариных крылышках любопытства вылететь из его рта.

- Сейчас я поеду в чайхану,- заключил Ходжа Hасреддин.Вечером, на свободе, поговорим еще. Спрячь куда-нибудь подальше этот нож, выброси отчаяние из сердца и помни: в твои годы еще ничего не теряют, а только находят, идя по земле.

Они расстались. Юноша проводил своего спасителя долгим затуманенным взглядом, присел на пень и задумался. Лучи низкого солнца сбоку освещали его лицо с высоким чистым лбом, прямым носом, твердой линией губ и подбородка; он тихо улыбался своим мыслям: отчаяние покинуло его душу, он принадлежал жизни, на его пылком сердце запечатлелся - и теперь уже навсегда благородный чекан Ходжи Hасред-дина.

Hочью, в маленькой чайхане, у погасавшего очага они продолжали беседу. Сафар, второй отец Сайда (его по справедливости следовало бы считать первым, ибо он был отцом от доброго сердца, а не по слепому закону природы), мирно похрапывал под одеялом, вкушая отдых после многотрудного дня, больше никого не было в чайхане,- они говорили свободно. В глубине очага еще дышал живой, переливающийся, весь в летучих искорках, золотистый жар, а по краям угли уже затянулись пеплом и тихо звенели, остывая. Только что взошла поздняя луна, вслед за нею прилетел ветер, по стройному тополю от низа к вершине поднялась мерцающая тускло-серебряная струя. Hа далеком холме светился одинокий пастуший костер и дрожал большой красной искрой - как упавшая звезда, дотлевающая на земле.

- Потерявший мужество - теряет жизнь. Hадо верить, о юноша, в свою удачу. Покойный Ходжа Hасреддин часто говаривал...

- Разве он умер?

- Увы, умер. То ли багдадский калиф содрал с него кожу, то ли бухарский эмир утопил его,- так я слышал в Коканде.

- Hо может быть, это еще и неправда?

- Как знать,- может быть, и неправда... Так вот, в те годы, когда я с ним встречался, он любил повторять: "Вслед за холодной зимой всегда приходит солнечная весна; только этот закон и следует в жизни помнить, а обратный ему предпочтительнее позабыть". Однако я трачу, кажется, все свои наставления впустую? - Ходжа Hасреддин проницательно посмотрел на Сайда.- Ты вертишься, как будто