Очарованный принц

ть, что делать. Сайд,- прошептал Мамед-Али.Мы слабы, а он богат и могуч.

- Вы не слабы, вы трусливы! Трепетные зайцы - вот кто вы!

В голосе его столько было сердечной муки, что Мамед-Али не смог сохранить сухими своих глаз.

Hо другие старики уязвились, обиделись.

- Вы слышите! - воскликнул кузнец Умар, сухой, высокий, с желтым лицом и щетинистыми бровями.- Вы слышите, как он позорит нас! Ах ты безродный выкормыш!

Сайд был круглым сиротой, приемным сыном чо-ракского чайханщика Сафара,- об этом и напомнил ему кузнец.

- Спасибо, сынок, спасибо,- подхватил коновал Ярмат,отблагодарил на славу!

- Так вот она, твоя благодарность за все добро, которое мы тебе сделали, подобрав сиротой и вырастив в нашем селении! - добавил шерстобит Алим.

Справедливости ради заметим, что подобрал Сайда чайханщик Сафар, растил и кормил его тоже Сафар, а все остальные не имели к этому делу никакого касательства и не поступились для бедного сиротки ни единым ломаным грошем; когда же он вырос - все поспешили объявить себя его спасителями и на этом основании требовали благодарности. Он терпел и отмалчивался, проклиная в душе свое униженное молчание.

Что он мог на'этот раз ответить старикам, какими доводами поколебать их решение, когда речь шла для каждого о больших убытках в хозяйстве, о продаже лошадей, овец и коров, если Зульфия не войдет в дом Агабека.

Сайд махнул рукой и, ни на кого не глядя, молча вышел из чайханы через маленькую заднюю дверь в переулок.

Здесь он был один; жестко поблескивала под солнцем каменистая дорога, по которой в ногах у Сайда катилась, как шерстяной мальчишеский мяч, его короткая полуденная тень; безотзывно молчали глухие заборы и стены; Сайд прерывисто вздохнул, стиснул зубы и засмеялся особенным странным смехом тихим, но таким леденящим, что всякий услышавший побледнел бы и сотворил молитву.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Тем временем Ходжа Hасреддин миновал на своем ишаке чоракские сады и въехал в селение. Он въехал не большой дорогой, а каким-то боковым переулком - так подсказала ему узенькая, бежавшая садами тропинка, на которую он повернул, ища в тени укрытия от зноя. Разве мог он подумать, что неведомо для себя избирает как раз тот единственный путь, которым и должно въехать ему в Чорак, чтобы вовремя предотвратить некое страшное дело и обрести неожиданную встречу, важную для всего дальнейшего.

Проезжая мимо полуразрушенного забора, он увидел в его проломе глубину маленького одичавшего садика. Рядом со старым пнем стоял на коленях какой-то прекрасный юноша, обнаженный до пояса, и вслух молился. А за его спиной торчал укрепленный в трещине пня, острием вверх, длинный пастушеский нож. Солнечные лучи дробились о широкое лезвие, разбрызгиваясь слепящими искорками.

- О всемогущий всемилостивейший аллах, ниспошли мне, ничтожному, прощение за эту самовольную смерть! - говорил юноша.- Пусть я буду прахом твоего покрывала в раю. Остаться на земле? Hо слишком велико мое горе и необъятно страдание. О мой