Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова

Несколько лет жил инкогнито. Писал, думал… К сожалению, ничего не могу показать, на полке этого нет, хганю в укгомном месте, в Швейцагии. Так вот. Когда спохватился — было поздно: товагищи все уже гешили за меня.

Мое появление было бы пгосто политическим идиотизмом. Я занялся своим здоговьем. Изучал йогу, пегестал читать газеты — кгугом твогилось что-то непонятное… Изгедка пегеписывался с Сашей, мы знаем дгуг дгуга еще с гимназии. В общем, не стоит и вспоминать, что было — того уже не вегнешь…

Ваня впился в очертания стариковской тени. Голова, плечи… до ужаса знакомые черты… Тень зашевелилась. Буднично звенел о блюдце стакан.

Руки у Вани задрожали в нервном тике.

Очнулся он в избе у Манящи, с мокрым полотенцем на лбу. Как ни старался он вспомнить подробности встречи, всплывало одно: шел он, перебирая руками колья плетня, а в небе висел колдовской серпик луны, и зеленые огни — парами светились позади в темноте. Глаза не то собак, не то волчьей стаи.

Настал день, когда Чмотанова разбудил невнятный гул и ропот. Он выглянул, зевая, в окно и замер с разинутым ртом: площадь была запружена населением. Голокомчане мялись, переговаривались, ждали выхода вождя. Заводской гудок проныл двенадцать часов.

Чмотанов почувствовал нехорошее и подумал, не позвонить ли в милицию. Не без досады он вспомнил о поспешной и непродуманной ликвидации следственных органов.

— Ванюшка! Что ж теперь будет?! — пугалась первая дама города Маня, стоя у окна в ночной рубахе из голландского полотна.

Вбежал, тяжело дыша, единственный комиссар Аркаша.

— Ванька! — кричал он. — Беги! Бить будут!

— То есть как?

Зазвенело стекло в отдаленном конце зала заседания.

Ропот толпы усилился. Ваня спешно натягивал штаны. С нижнего этажа слышались мощные удары в дверь.

— Пора говорить с народом, — решительно сказал Ваня.

Он вышел на крыльцо горсовета. Толпа замерла. Так привычен и ясен был дорогой образ, что впору было повернуть и терпеть.

— Товарищи! — гаркнул Чмотанов. — Что привело вас сюда, друзья мои, братья и сестры? Почему вы не на своих родных фабриках и заводах, не на полях ваших? Они принадлежат вам, ступайте трудиться!

— Курева нету, — юродиво заныли в толпе.

— Жратвы мало! — басом рявкнула баба в грязном тулупе.

— То есть как мало? — грозно спросил Ваня. — Что, так уж всё и слопали?

Толпа утвердительно засопела.

— Можно сказать, нету пищи, Владимир Ильич! — бойко крикнул инженер игольного комбината.

Ваня растерялся. Все долго помолчали.

— Вы бы позвонили в центр, пусть эшелон с колбасой пришлют! — посоветовали бабы.

— Накорми, накорми! — разгуживалась толпа. — Накорми, и чтоб еще запас был! Твои мы, если накормишь, в столицу пойдем, если б надо.

— Иль не веришь нам?! — прорвался вперед плотник номер один. — Да я для тебя… руку отрублю! Хошь?

— Отруби, — рассеянно сказал Ваня, думая, где достать колбасы и хлеба.

Плотник крякнул, побледнел и вынул топор.

— Товарищи! — плачущим голосом сказал он. — Вот, для родного Ильича руки не пожалею!

Стало тихо. Плотник поднялся на крыльцо и поплевал на ладони. И положил правую руку на перила крыльца. Потом подумал и положил левую.

Высоко над головой лучший плотник занес блеснувшее лезвие и — жахнув — ударил. И промахнулся.

Толпа крякнула, ничего не поняв, и присела. Плотник упал в бессознательном состоянии.

— Виданное ли дело — людей калечить! — заголосили бабы, а пуще всех визжала красавица Полина, жена плотника.

— Ай, какой мастер был! Ай, где ж теперь заработка возьмет! Гроба дрянного сколотить не сможет!

— Действительно, чтой-то очень странно, товарищ начальник, — сказал рослый парень в спортивном костюме. — Вот лежали вы, где положено, и вдруг у нас в городе объявляетесь, народ смущаете…

В доме напротив горсовета с треском распахнулось окно, и по пояс высунулся распространитель знаний Босяков.

— Да здравствует Ленин! — провозгласил он на всю площадь.

— Заткнись, скотина! — заорали в толпе. Метко брошенный ком стылой земли ударил Босякова в лоб. С воем он отвалился внутрь помещения.

— А вот я думаю… что, если… — начал спортсмен и, не договорив о своем намерении, ударил Чмотанова в ухо. Толпа перекрестилась.

В ушах Вани поднялся колокольный трезвон.

«…в ухо?..» — запаздывая, проявлялось в сознании самозванца. Инстинктивно он уклонился от второго удара, и кулак молодца врезался в дубовую двухметровую стойку, подпиравшую козырек крыльца… Она запела, как струна, и вылетела из пазов.

Крыльцо с грохотом упало и завалило Чмотанова. Публика ахнула и протрезвела.

— Эх, дураки мы, променяли кукушку на ястреба! — заплакали голокомчане и бросились разбирать доски. Ваню вытащили полузадохшегося, посиневшего. Откачивали. Спортсмена деловито дубасили станционные грузчики.

В дверях новенького финского своего домика показался, держась за косяк, лектор Босяков с перевязанной головой.

— Я же говорил, — плаксиво начал он, — что никакого воскресения быть не может: физика, партия и правительство учат нас…

— А тебя мы поучим! — заревели голокомчане. Босякова повалили и топтали ногами.

Чмотанов охнул раз и затих. Его понесли на руках.

Шли мрачные.

Два агента, сброшенные на пригородном болоте ночью, проснулись и позавтракали калорийным авиационным пайком, свернули надувные матрацы и двинулись к городу.

— Буратино, — сказал агент шедшему рядом товарищу. — Я Звезда. Как слышите, прием.

— Хорошо, — сказал Буратино.

— Впереди на дороге скопление народных масс. Что это? Прием.

— Несут кого-то, — сказал Буратино.

— Проверим, прием.

— Поглядим, конечно.

Агенты шли по снежному полю в белых синтетических куртках.

Они выбрались навстречу процессии. Как было условлено, Звезда ушел вперед.

— Хороните? — спросил шепотом Буратино у бабы, завороженно уставившейся на импортную форму агента.

— Где брали? — спросила она тоже шепотом, ощупывая материал.

— Чего?

У бабы адским пламенем разгорались глаза: — Шить отдавали или так достали?

— А! — отмахнулся агент. — На работе дают, спецовка.

— Ну уж! — поджала губы женщина. — У нас тоже вон спецовки да телогрейки дают, срамота да и только.

— Гражданка, а куда идут все эти рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция?

— Да вот Ленин у нас в Голоколамске объявился, помяли сгоряча. В больницу несем.

— Ленин?! — заволновался Буратино.

— Ну да, Ленин. А что?

Агент протискивался вперед. Баба вцепилась в него и тащилась сзади:

— А как, со скидкой дают шубки-то или дорогие?

— Отцепись!

И точно: на руках членов месткома Игольного комбината им. Павлика Морозова [37] лежал Ленин.

«Звезда, я Буратино! — засипел агент в микрофончик, зашитый в носовом платке. — Я у цели, у цели! Как слышите, прием».

— Отлично слышу! — рявкнула шапка на голове Буратино. Тот, чертыхнувшись, стащил ее, растроганно мял в руках, вертя ручку громкости.

Впереди на дороге маячил Звезда.

«Вызови транспорт, приятель, берем цель!».

— О'кэй! — заорала шапка.

Звезда сошел в кювет, зарылся в снег и вытащил из живота прутик антенны.

Буратино дернул в кармане предохранитель двенадцатизарядного кольта и шел сзади месткома, пожирая Ваню глазами.

«Полное сходство. Где только он уродился», — ликовал чекист.

Профессиональным острым взглядом он заметил над горизонтом стрекозу, почти не двигающуюся с места.

— Товарищи! — Буратино выбежал вперед, останавливая процессию. — Ваше превосходительство рабочий класс! Успеем ли мы донести товарища Ленина? Не перестанет ли биться его сердце? Давайте вызовем скорую помощь! Вождь пролетарской революции в опасности!