Скинькеды

У Морошкина в глазах загорелся нехороший огонёк. Он поймал мысль Валентина сходу.

- Валик, гениально, - оценил он, - у меня есть стартовый револьвер. Значит, можно имитировать мощную перестрелку. Почему в «Голубой лагуне»? Там же эти, мальчики, которые девочки, - он предупредительно кивнул на нормальных и порядочных девушек.

Света при этом презрительно сморщилась, Ольга никак не реагировала.

- Во-первых, - начал пояснять Запрудин, - там вряд ли окажут серьезное сопротивление; во-вторых, я как-то мимо шёл, и ко мне там два размалёванных пи... - он глянул на девушек, Ольга была не из тех, при ком можно выражаться, - два размалёванных пристали: «Мальчик, не хотите ли раскрепоститься, ой, какой хорошенький...» Меня чуть не вырвало.

- Валик, ты гомофоб! - определил Морошкин.

- Ты чё обзываешься? - обиделся Запрудин, который не знал значения этого слова.

- Не кипятись, Валик, он сказал, что ты нормальный парень, - разъяснил Бганба, который знал, кто такие гомофобы, благодаря своим многочисленным горячим родственникам. Толерантность среди них была явно не в почете, да и слова такого они не знали и знать не хотели.

- Вы тут какую тему затеваете? - наконец обозначился Денис Иванов.

Морошкин мельком глянул на его ноги и с радостью обнаружил, что он обут в такие же дешёвые, как и он сам, кеды.

- А ты скинь кеды, проще будет понять, - улыбнулся он, а все хохотнули.

- Чё? Босиком ходить? - не понял Иванов.

- Да не, это так, присказка, а в сказке можешь поучаствовать. У тебя есть дома маленькая видеокамера?

- У предков есть, - сразу сознался Денис.

- Отлично, будешь хроникёром. Оператором. Надо снимать нашу борьбу за счастье униженных и оскорблённых.

- А нам что делать? - напомнила Света. - Нас в «Голубую лагуну» точно не пустят. По половым признакам. Если только постричься и в парней нарядиться...

- Не надо, - замахал рукой Алексей, - а кто у нас будет народным мстителем? Кто принесёт на алтарь мести разбитое женское сердце? - с пафосом спросил он. - Как я понимаю, вы не испытываете тёплых партнерских чувств к сексуальным меньшинствам?

- Тьфу, - передёрнуло Свету.

Ольга сдержанно, но весьма однозначно покачала головой.

- Отлично, значит, Бганбу застрелите вы!

Абхаз тут же подорвался с места:

- Э! А меня за что?

- Как за что? За измену.

- Э, какую измену?

- Ну не родине, конечно. Не переживай, я за тебя отомщу после твоей смерти. Завалю всех, последнюю пулю себе в висок... Драма, достойная Шекспира. - Тут Морошкина стало разрывать хохотом, сквозь него он просил Иванова: - Дэн, ты только успевай снимать, как гомосеки будут по окопам расползаться... Ой, блин, я эту картину представляю... Бганба, ты меня любишь, мой кавказский медвежонок?!

Тут уже смеялись все, кроме Бганбы.

- Если отец узнает, что я ходил в этот бар, он мне стопроцентное обрезание сделает дедушкиным кинжалом, - хмуро сказал он самому себе под нос.

Когда все успокоились, Морошкин начал излагать план:

- Хотя в этом баре, по известным соображениям свободы личности, нет камер слежения, нам надо измениться до неузнаваемости. Даже холостая пальба пахнет реальной статьёй. Вдруг кто-нибудь из девочек с усами родит во время боя? А вы - настоящие девочки, - обратился он к Ольге и Светлане, - готовы пожертвовать своей косметикой?

- Даже своих мам, - ответила за обеих Света.

- Отлично! Гена, тебе понадобятся шикарные кавказские усы и хотя бы тёмные очки. Вадим, машину у отца возьмёшь на пару часов?

- Попробую...

- Валик, ты делаешь несколько дымовушек. Напоминать как - надо?

- Нет, с детского сада умею.

- Света, а тебе придётся стать панком... Да так, чтоб тебя реальную никто в этом панке распознать не мог.

- А я? - спросила Ольга.

- Оля, ты будешь за нас переживать. Постоишь на атасе. Больше некому. Общий детальный план будет такой...

* * *

К десяти вечера всё было готово. Морошкин превратился в знойную парня-девицу, Бганба - в горячего кавказского ухажёра, Светка - в разукрашенного во все цвета панка в рваных джинсах и застиранной футболке, Иванову тоже пришлось придать своему лицу женственности, Валик нацепил непроницаемые отцовские очки-капли. Из всей команды камуфляж не нанесли только Вадик, который въехал во двор на отцовской «Волге», и Ольга, что несколько часов преображала своих друзей. Проведя строевой смотр своей команды, Морошкин остался доволен.

- Ну и уроды же мы, ребята, - подытожил он. - Осталось только всем купить кеды. Во время следующей операции так и сделаем. Это будет наша визитная карточка. Хоть и есть опасность, что органы правопорядка просекут этот финт, но чем больше риск, тем больше кайфа. - Он повернулся к Бганбе и женским тенором спросил: - Ты готов любить меня, противный?

- Тише, - попросил Бганба, обливаясь потом в дорогом костюме, - если кто-то из моих родственников услышит, нас зарежут ещё до того, как вы достанете пистолеты.

- Убедил, - согласился Алексей.

В баре, несмотря на мощную вентиляцию, было накурено, курили псевдодевочки не по-женски. За столиками велись тихие приватные беседы, две пары слились в самозабвенном танце, а за стойкой грустил бармен, по всей видимости, настоящего мужского рода. Стены бара представляли собой работу заборного художника на тему «как я вижу берег лазурного острова». Из стилизованных под корабельные бочек то тут, то там поднимались между столиками тщедушные пальмы, а одна из стен была жалкой имитацией водопада. В динамиках меланхолично страдал Элтон Джон.

Морошкин потащил Гену к стойке и капризно потребовал у бармена:

- Милый, наполни нам бокалы «Маргаритой», и не надо этих пошлых соломок, мы предпочитаем хлебать до одури, правда, милый? - повернулся он к возлюбленному Бганбе.

- Да, - натянуто согласился Гена и после паузы добавил, - дорогая.

Бармен с вялым безразличием, но профессиональной скоростью выполнил их просьбу и снова стал смотреть сквозь танцующих.

- Вата в бюстгальтере щекочет мне соски, - злым шепотом признался Алексей.

- Если папа узнает, где я был... - горевал Бганба, - ни одна девушка не выйдет за меня замуж.

- Ну ты-то у нас хоть активист, а я? - подбодрил его Морошкин. - А вот и Дениссима Иванова со всевидящим оком.

В бар спустился Денис. Этот, как ни старался, не мог скрыть растерянности, и хотя обувь у него была не на каблуках, а на платформе, двигался он смешным шагом греческого гвардейца.

- Здравствуй... Алёна, - поприветствовал он Морошкина, - здравствуй, Гиви, - это относилось к Гене, - мне то же самое, - кивнул он бармену, а шепотом сказал Морошкину: - Мне пукнуть хочется от волнения.

- Не стоит, вдруг этот аромат здесь является внешним раздражителем? Терпи... Даша, - последнее слово он акцентировал.

За ближним столиком между тем шла печальная беседа. Две «подруги» жаловались поочерёдно.

- Он такой бесчувственный, такой жлоб! Представляешь, так с людьми только на зоне обращаются. Вульгарно и грубо. Никакой утончённости. Наверное, я не выдержу и брошу его...

- Давно бы так, терпеть ненавижу жлобов.

- Но у него такая спортивная фигура, такие татушки обалденные...

- А у тебя такие синяки, что даже тональным кремом не замажешь...

В этот драматический момент беседы на входе появилась Светка, являя собой пик женской ярости.

- Вот ты где, подлец! - выкрикнула она сквозь сигаретный туман в сторону Гены. - На кого ты меня променял! Ушлёпок кавказский! Лучше бы ты мне с горным бараном изменил! - после этих слов она вытащила из спортивной сумки внушительный пистолет Запрудина и открыла огонь.

Бганба как-то подчеркнуто радостно подался навстречу виртуальным пулям. По сияющей белизне сорочки под пиджаком разлилась алым пятном кровь, что томилась до сих пор в полиэтиленовом пакете под мышкой. Донором был кусок баранины, заначенный его отцом в морозилке для изготовления шашлыков.

- Пращай, дарагая, - уж слишком по-кавказски и чересчур театрально попрощался он с Ларисой Морошкиной.