Скинькеды

- Этим тоже будем мстить. Они тоже мажоры! Молодая гвардия по заказу! Всем! Всем, кроме униженных, оскорбленных, обездоленных, честных работяг, настоящих ученых, талантливых поэтов, художников, музыкантов... Остальных - к стене позора! - в глазах Морошкина при этом горел недобрый огонёк революционного порыва, на ёжике волос выступили капли пота, а трафарет Че на футболке недоверчиво съежился.

- И что ты собираешься делать? - Валик почувствовал интригу, ему захотелось сходить за пивом и напоить им всех пацанов во дворе, лишь бы они прониклись в этот момент воззванием Морошкина.

- Смех продлевает жизнь, это аксиома. Но смех и убивает. Я буду мочить их смехом. Поднимать их на смех и бросать с его головокружительной высоты. Никакой суд, даже их купленный, никогда не признает это убийством. Будем прикалываться, Валик. Вступай в общество народных мстителей, и кавээновские шутки покажутся тебе детскими забавами, а «Комеди-клаб» - пошлой развлекухой для богатых раздолбаев и богемных пижонов. Ну? У меня уже есть первый ход!

- Не посадят? - на всякий случай спросил Запрудин.

- Даже не арестуют. У папаши этого мажора супермаркет в центре города.

- Хочешь украсть оттуда сникерс или пачку презервативов? - ухмыльнулся Валик.

- Фу, как мелко, - сморщился Морошкин. - Я хочу поднять его на смех. На смех со всей его холёной солидностью. Повеселимся, брат! Смех лечит! Мне не нравится дедушка Ленин, но мне противен и напрочь лишённый справедливости капитализм, жертвой которого я сегодня стал. Нет, вру, я уже родился таким. Я родился в СССР, в отличие от всех вас, детей ущербной демократии и беспредела. Я родился в империи, какие бы прилагательные не прикладывали к этому понятию. Я в лоне матери чувствовал её мощь, у меня реликтовая память на величие, а тут мне предлагают пусть и самый большой огрызок, населенный вымирающими моральными уродами! Так что я объявляю этому бесчеловечному строю войну! Начну с супермаркета «Престиж»...

- И как ты это сделаешь?

- Отправлюсь туда с официальным визитом. Правда, для этого мне потребуются декорации. А, вон Вадик уже кое-что тащит...

Вадик Перепелкин, что учился курсом младше Морошкина, выбежал из соседнего подъезда, прижимая к груди старую потрепанную овечью шубу. Даже издали было видно, что она в нескольких местах проедена молью и состоит на треть из пыли.

- Ты замёрз, что ли? - спросил Валентин.

- Это ты замёрз, мой юный друг, в своей стагнации. Эта шуба - главная часть образа. Лучше подумай, что у твоих родителей есть старого и ненужного из одежды, вызывающее отвращение.

- Кого одеваем?

- Интеллигентного бомжа.

- У меня есть отцовский берет, - вспомнил Валик, - он в нём на дачу раньше ездил, в нём дырки, как от пуль, а ещё он коричневый, как спелая какашка. Короче, полный отстой.

- Годится.

- Есть ещё ботинки. Отец в них белил гараж. Видок убойный.

- Тащи! Сейчас ещё Бганба принесёт старые трико, роговые очки, а у меня есть пачка «Беломора» и разные носки с дырками.

Через пятнадцать минут Морошкин прямо в беседке вырядился во всё доставленное товарищами старьё, и, когда в заключение нацепил на кончик носа очки бабушки Бганба, крупнотелый абхаз зашелся таким заразительным смехом, что вся компания схватилась за животы. Успокоиться далось им не сразу. Не смеялся только Морошкин, он гримасничал, принимал важные позы, входил в роль. Из-под шубы тревожно выглядывал Че Гевара. Видимо, завидовал боевому берету Алексея. Трико Бганба на ногах Алексея выглядело, как спружиненное галифе. Главное, что удалось в образе, - стараниями Ольги Большаковой и её косметички невозможно было определить ни пол, ни возраст получившегося бомжеватого существа. Последним штрихом стало удостоверение члена общества защиты прав потребителей, которое Морошкин купил по случаю на рынке. Но внутри оно было заполнено весьма грамотно.

- Эх, если бы самому не было противно, я бы предпочел пахнуть мочой и кошачьими какашками, - мечтательно произнес Алексей, - ну хотя бы дешёвым одеколоном меня облейте.

* * *

Через полчаса они были у центрального входа в супермаркет. Внешнее кольцо охраны преодолели легко. Бганба якобы помог трясущемуся нервному существу осилить ступени, сочувствуя его жалкому виду, буквально под руку провёл мимо раскрывших рты качков, которые стали что-то торопливо говорить в свои рации. Остальная группа ребят вошла в магазин так, будто никакого отношения к происходящему не имела.

- Война дворцам, - криво ухмыльнулся Морошкин, оказавшись в центре торгового зала и обретя заветную тележку покупателя.

Он нагло двинулся вдоль прилавков, заставляя шарахаться в стороны благовидных представителей среднего класса и лощёных богачей. Отвращение на их лицах вызывало у него внутреннее торжество. За ним неотступно следовала группа охранников аж из трех человек, которые поминутно советовались с кем-то по рациям. Алексей поочередно хватал с прилавка что-либо особенно дорогое, подолгу крутил в руках, принюхивался к упаковкам и с недовольным видом ставил обратно.

- Чаво в Рассею понавезли! Генетически мудифицированные продукты! Отрава, блин!

Охранники, точно озадаченные бульдозеры, всё же окружили Морошкина, и один из них потребовал:

- Слышь... это... - он не знал, как обратиться к существу, - покинь магазин.

- На каком основании? - оскалился Морошкин. - Я платежеспособный гражданин России. - И в подтверждение своего финансового достоинства он достал из кармана ворох купюр - результат предварительной складчины дворового сообщества.

- И вот сюда ещё глянь, соколик, - протянул Алексей удостоверение.

Охранник брезгливо взял в руки документ, раскрыл его и поменялся в лице, читая вслух:

- Калабухов Вольдемар Ольгердович, заместитель председателя общества защиты прав потребителей. Чё за ксива такая? - спросил он себя и напарников и снова обратился к спасительной рации.

Воспользовавшись их замешательством, Морошкин ринулся к мясному прилавку, где скопилась, хоть и небольшая, очередь порядочных граждан. С приближением Морошкина она скоропостижно растаяла. Две удивленных продавщицы воззрились на странного покупателя, стараясь не зажимать носы от запаха лосьона «Троян», образующего вокруг Алексея пятиметровую ауру недосягаемости.

- Двадцать пять грамм «докторской», - любезно обратился к продавщицам Морошкин.

- Как? - переспросила та, что взяла в руки нож.

- Двадцать пять грамм «Докторской» и восемнадцать «Венской», - добавил Морошкин, непринуждённо и располагающе улыбаясь.

- Так и резать, восемнадцать?

- А чего, мы цифер не знаем? Начальное-то образование, небось, есть?

Одна из продавщиц стала нехотя выполнять заказ, а вторая ехидно осведомилась:

- А фаршику вам не нажевать?

- Ты, милая, не ёрничай, - успокоил её Алексей, - ты мне пока полкило российского сыра пластиками нарежь. Смотри не ошибись, полкило... И пластики чтоб тонкие были. У меня друзья интеллигентные, придирчивые в гости придут.

- Поди, тройной одеколон из хрустальных рюмок пить, - процедила сквозь зубы первая.

- Мне что, «Книгу отзывов и предложений» попросить, написать, как мне тут хамят? Я, между прочим, деньги платить собираюсь, - нахмурился от вопиющей несправедливости Морошкин.

- Ничего, если «Докторской» двадцать шесть грамм? - спросила, глядя на электронные весы, продавщица.

- Ладно уж, милая, хоть и вгоняешь ты меня в лишние растраты. Смотри с «Венской» не ошибись.

Чуть в стороне дворовая компания едва сдерживала смех. Когда Морошкин с тележкой откатил от мясного отдела, продавщицы были выведены из строя до конца рабочего дня. Морошкин под строгим надзором сопровождающих его охранников небрежно метнул в корзину несколько пачек чипсов. По сценарию в его кармане запел мобильный телефон. Звонил ему из соседнего отдела Запрудин. Когда Алексей картинно раскинул над ухом престижную «Нокию», охранники окончательно утратили чувство реальности.

- Да, Леопольд Львович, - как можно громче якобы ответил Морошкин, - в супермаркете «Престиж». Да. Могу вас заверить, что отношение здесь к социально-незащищенным гражданам, прямо скажем, предвзятое. Меня повсюду сопровождают надзиратели. Конечно, это унижает человеческое достоинство.