Тесные комнаты (СИ)

Гарет приставил дуло ружья Сиду между лопаток.

- Хорош творить хрень, Гарей. Совсем что ли спятил?

- Так ты слушаешь, или мне еще получше привлечь твое внимание?

- Как тебя не слушать... Браен МакФи и тот слушает как ты заливаешься.

- Вот и чудно... Я говорю, что если ты променяешь меня на салотопа, я тебе башку снесу.

Сидней сбросил скорость. Затем остановил пикап.

- Убирайся Гарей, вытряхивай свою сахарную жопу из кузова и вали вон.

- Я не шучу, Сид. Если ты променяешь меня на салотопа, я грохну вас обоих, помяни мое слово...

- Как прикажешь тебя понимать?

- А так, что сдается мне, что ты его любишь. Я прав?

- Со мной что-то случилось, Гарей, - заговорил Сидней и голос его теперь задрожал. Казалось он обращается с молитвой какому-то равнодушному божеству. - Точно тебе говорю. Я никогда прежде не ощущал над собой такой власти. Я уже говорил тебе это дома. Погоди немного и сам увидишь как он опять - спорить могу - подчинит меня одним словом. Не сомневаюсь, что даже сейчас, прибитым к двери, он сможет мной командовать.

- Ах ты поганый смазливый уебок.

- Я ничего не могу с этим поделать Гарей. Разве я со своей стороны добивался его хоть раз? Сам мне скажи.

- Ой, да по мне ты всю жизнь только и говорил, только и думал, только спал и видел этого салотопа. Скользкий ты сукин хер. Я знаю что за игры ты ведешь. Ты педрила под маской скромничка, вот кто ты такой, поэтому тебя и упекли в тюрягу и ебали там в жопу, потому что ты по жизни играешь роль педика-недотроги, каким бы по-американски крутым ты не казался. Но меня ты не одурачил с самого первого дня и я скажу тебе только одно - променяешь меня на салотопа, прощайся с жизнью, Де Лейкс.... Если я просеку измену, я ухлопаю вас обоих, ясно?

Сидней завел машину. Он был еще бледнее чем дома и руки у него тряслись.

- Хватит тыкать мне дулом между лопаток, тупой хуесос. Я не могу вести, когда мне в легкие упирают ствол.

Гарет убрал ружье.

- От Браена МакФи, скажу я тебе, начинает разить как от самого что ни на есть покойника, - заметил Уэйзи после долгого молчания, в то время как Сидней гнал пикап на полной скорости, визжа тормозами и влетая на всем ходу в крутые повороты, словно на последнем кругу гонки.

- Это потому что воздух теплеет, Гарей... Я больше не решаюсь на него глядеть. Я на него один раз глянул и знаешь что... Я его поцеловал. - При этих словах Сидней сбавил скорость, потому что руки у него опять задрожали.

- Да уж, его ты тоже одурачил, - завелся Гарет. - Он-то считал, что ты его любишь, бедолага. А на деле, все это время твое сердце принадлежало этому точильщику ножниц, который, тебя послушать, твой злейший враг.... Что ж, мы через несколько минут увидим что и как... И если что, кровь потечет весенним паводком, это я тебе обещаю. Жалкий ты лечила, грязный треклятый потаскун, ах ты... Придушить бы тебя прямо тут за рулем. Ты типа окружал меня любовью и заботой, да? Спал со мной и заливал, что я твой единственный, а на деле все это время, аж с восьмого класса, был рабом этого немытого говнюка по кличке салотоп.

- Он не варит туши, и никогда этим не занимался, ты мне сам это объяснял. И он тоже это говорил. Его дед был по этой части. А сам он сроду за такое дело не брался.

- Но на нем все равно было клеймо, что он салотоп, поэтому все годы в школе ты с ним не разговаривал и сторонился его, не удивительно, что у него крыша ехала, ведь он-то любил тебя с тринадцати лет. Ты его завлекал, прикидываясь скромником, так что ты сам во всем виноват... Пригвоздить его к двери - твой самый гуманный поступок за все это время. И не говори мне, что ты не завлекаешь всех ролью скромника, ты, хитрожопый членоблуд, надутый умник, на тебя вечно все липнут, как на приманку, дешевый показушник, ебаный футболист с картинок. Не сомневаюсь, что у зэков от тебя тоже башку срывало. Надо бы угрохать тебя прямо здесь и сейчас, и весь мир мне за это сказал бы спасибо, каждая тюрьма в Соединенных Штатах отправила бы мне благодарственную телеграмму выражая признательность за то, что недотрога вертихвост футбольный геройчик наконец-то отбыл на тот свет и запечатан в гробу...

- А ты точно выздоровел, Гарет. Еще любому дашь форы! За тобой больше незачем ухаживать и менять тебе подгузники. И знаешь чего? Я тебя той же картой крою - ты, сопляк гребанный, вообще никогда не болел. Я тебя насквозь видел. Это было только предлогом, чтобы я к тебе проникся чувством, а ты жил бы себе преспокойно, гонял мамашу в хвост и в гриву, да еще пользовался моей любовью... И меня не надуришь этим, как его называет док, психосоматическим расстройством, нет, черта с два. Ты дешевый симулянт, лживый насквозь, до последнего волоска на твоей хорошенькой башке.

Гарет вновь наставил ружье ему между лопаток, но почти тотчас убрал.

- Не бойся, Сид, я не стану убивать тебя в машине. Хочу поглядеть, как тебя встретит твой прибитый к амбарной двери любовник. Если, конечно, гвозди еще не выпили из него всю кровь и не отвалились..

- Что-что, а гвоздей я в него вбил больше чем нужно... Он видел, что я был сам не свой. Но знаешь что? Он не боялся. Даже если бы я решил заколотить ему рот, загнав гвозди прямо в мозги, он и тогда не возразил бы ни словом.

- Конечно, ведь ты его всю жизнь мучаешь. Глядел на сына салотопа с высока, как на какого-нибудь нигера или пьяного индейца, который не стоит даже того, чтобы ты плюнул ему на башмаки для лоска - ты же у нас герой футбольной команды и ныряльщик и пловец, да к тому же и отпрыск истинного американского рода, чья история уходит к временам революции а то и раньше... Вот только салотоп будет в тысячу раз лучше тебя и твоего надутого Ванса... У него есть душа и он все эти годы страдал, как настрадался и я из-за твоей любви, которая ни черта не стоит. Ты не умеешь любить. И ты сдохнешь, пидор поганый, я сам тебя пристрелю, когда буду готов.

- Что ты несешь! - отозвался Сидней.

Однако по его интонации чувствовалось, что Сидней в каком-то смысле был доволен происходящим. По крайней он ощущал, что вся его жизнь несется к бурной развязке, и испытывал от этого даже больший подъем, чем когда курил самый сильный гашиш или травку. Сидней был на вершине самого себя, и был если не счастлив, то по крайней мере сделался собой, а кроме того, он спешил снять с гвоздей человека, который, по большому счету, любил его сильнее всех на свете и которого он сам, как он был сейчас убежден, тоже любил.

Кроме того, тот человек был его "тренером", а Сидней, пожалуй, любил только тренера, который сделал его звездой. Порой Сидней был уверен, что благодаря салотопу он мог бы опять блеснуть и выйти победителем в каком-нибудь неведомом и не предполагающем славы испытании. Ведь он уже совершил исключительный поступок, пригвоздив его к двери, а ничего подобного его не смог бы заставить сделать ни один человек на свете.

- Сейчас приедем туда, где он живет, или, по крайней мере, жил, так что я убираю ружье, но учти, оно наготове и я вышибу тебе мозги, если не будешь у меня таким же покладистым, как у своего любовника точильщика ножниц... А теперь встряхнись Сидней Де Лейкс, представление начинается.

Едва Гарет успел договорить, как они свернули на дорогу, обозначенную как Ручей Воина и подъехали к владениям Стертеванта с тремя амбарами, четырьмя фермерскими домами и развалинами старых сараев салотопни.

- Лопни мои глаза! Клянусь богом, один раз в жизни он сказал правду!

Так Гарет, первым спрыгнувший с пикапа и побежавший к прямо к амбару, выразил свое удивление увидев Роя, который, как и описал Сидней, был раздет догола и прибит к двери гвоздями.

- Ты уже все, откинулся, Рой? Кажись правда откинулся.

(Когда Сидней услышал последнюю фразу, которую громко протараторил Гарет, он закрыл глаза и остался сидеть в кабине не шевелясь).

- А то ведь, - по-прежнему доносился до него голос Гарета, - если ты еще не окочурился, я тебя и сам, пожалуй что пристрелю, чтоб ты не мучился.