Часть третья (СИ)

-- Не смейся надо мной: это твои деньги, -- сказала Матильда, -- а все мое приданое со мной и все мое богатство вмещается в одном чемодане, как это было в советский период.

-- Выкинь это из головы, -- произнес Борис, надевая пиджак. -- Раз и навсегда, хорошо? Все, что в этом доме, все, что в моем кошельке -- отныне наше. Я не хочу думать, что мои деньги тебя привлекли. Это было бы ужасно. И не давай повода мне больше так думать. Одно условие: когда я буду тратить крупные суммы на что-то, я буду согласовывать это с тобой, а ты должна делать то же самое, исключая мелочь, конечно. Тысяча, две, до пяти тысяч долларов будем считать мелочью и ни с кем согласовывать не станем.

-- Хорошо, возлюбленный мой! -- певучим голосом произнесла Матильда, целуя его.

24

В спальне над кроватью уже не было семейного портрета Бориса и Люды, но Матильда нашла альбом и все же увидела свадебную фотографию. Она никогда не видела эту женщину и стала думать, что Борис с ней в размолвке, а точнее в разводе. Она перелистывала альбом несколько раз, но нигде фото ребенка не находила.

"Должно быть, у них не было детей, -- подумала Матильда, -- ведь если бы были дети, хоть один ребенок, то его фото было бы здесь в альбоме на руках у матери, либо у отца, либо они втроем красовались бы на одной из семейных фотографий. Нет, больше смотреть не буду, а вдруг что там такое обнаружится, и я расстроюсь. Не хочу расстраиваться. Мне так хорошо, Боже, как мне хорошо! За что, за какие заслуги? Что может быть лучше любимого человека, да еще такого богатого? Я собственно, кроме молодости, ничем не выделяюсь. Борис мог бы найти себе что-то получше..., какую-нибудь балерину или певицу, известную на всю страну".

Она вернулась на кухню, где висело изображение Бога в образе человека. Никто не знает, так ли именно выглядит Бог, но такому изображению поклоняются христиане во всем мире, а это так просто. И Матильда стала на колени, начала молиться. Этому ее научили в Лондоне, она там молилась дважды в день: утром, после умывания и вечером перед тем, как ложиться спать.

И сейчас она, стоя на коленях, молилась со слезами на глазах, благодарила Бога за счастье, которое он ей дал. Она меньше думала о том, что сказочно богата, а о том, как она счастлива, потому что любит, и ее наверняка любят.

Только в молодости и только у неразвращенных натур любовь выше всякого богатства. Даже неимущие, у кого вместо подушки кулак под головой, могут быть счастливы, если они не бросаются в пламя любви с закрытыми глазами, совершенно не думая, а что их ждет завтра. Матильда бросила семена в благоприятную почву, возможно за нее это сделала ее судьба в день ее рождения и потому она воспринимала свою любовь, как распустившийся цветок розы, который никогда не увянет.

Как здесь все красиво и хорошо, подумала она и стала кружиться как в детстве от счастья, когда приезжал отец. Вдруг раздался телефонный звонок.

-- Вас слушают, -- сказала она, поднимая трубку.

-- Ласточка, -- произнес Борис мажорным голосом, -- машина уже около дома. Можешь, если хочешь совершить экскурсию по городу, а потом, к четырем часам подъехать к Курскому вокзалу.

-- Спасибо, любимый. Ты сам, когда вернешься?

-- Возможно к шести вечера.

-- К шести мы с мамой будем тебя ждать, и ужин уже будет на столе.

Матильда не стала совершать экскурсию по городу, ей было хорошо и дома. Все так ново, так прекрасно.

Вскоре появилась Маша, домработница. У Маши свои ключи от входной двери, и когда она вошла и поняла, что в квартире есть человек, насторожилась.

-- Простите, кто вы? -- спросила Маша.

-- Я Матильда..., невеста Бориса Петровича, а вы, должно быть, Маша, Борис мне говорил, что вы придете. Садитесь, раз вы уже здесь. Мы могли бы отметить мое новоселье, ибо я здесь буду жить. Вот шампанское, присоединяйтесь.

Матильда была так обворожительна, что Маша сразу поняла, что эта юная особа надолго и в серьез.

-- Я впервые познакомилась с Борисом Петровичем, когда мне было шесть лет и с тех пор...

-- А вы откуда приехали?

-- Из Лондона. Я там училась.

-- Тогда за ваш приезд, -- сказала Маша, поднимая бокал и разглядывая ее лицо.

Матильда верно определила, что Маша многое знает, и не ошиблась. Маша ей рассказала всю историю Бориса с Людмилой и о его связях с Асей Измайловой после смерти Людмилы. Только где сейчас Измайлова, не знала.

-- Долго ли эта Ася была здесь? -- с тревогой в голосе, спросила Матильда.

-- Я бы не сказала. Но недельки две точно. Но вообще Борис Петрович довольно цельная натура и в этом плане вам крупно повезло. Только не выдавайте меня, он вам сам все расскажет, когда посчитает нужным. Мы, бабы, не можем долго держать язык за зубами. Но если вы меня не выдадите, я может еще когда что-то расскажу.

-- Не надо. Я полностью доверяю Борису Петровичу. Вы могли мне и этого не говорить. А теперь я собираюсь на вокзал встречать маму. Вы отправляйтесь в офис к Борису Петровичу, он вам скажет, что делать дальше.

Оставшись одна, Матильда надела модное платье и дамскую шляпу с большими полями. Став перед зеркалом, сама себе улыбнулась: она походила не на молоденькую девочку, а на солидную даму.

-- Пожалуй, мать не узнает меня, -- сказала она себе. -- Может мне надеть простое платье, или джинсы, а то я собралась как на бал.

Она глянула на часы: стрелки показали пять минут четвертого. Надо бежать. Машина давно во дворе.

-- Проводить вас? -- спросил водитель Гена, когда остановил машину недалеко от Курского вокзала.

-- А как же, разве можно допустить, чтоб дама одна толкалась в этой толпе? У меня кошелек, а в кошельке деньги. К тому же я приехала встречать маму, а у нее, должно быть два чемодана битком набитых, один с салом, другой с чесноком и солью, -- лепетала Матильда, покровительственно глядя на водителя.

-- А мне кусочек сала достанется?

-- Если будете тащить оба чемодана и довезете нас с мамой без тряски и всяких там происшествий, тогда получите целый килограмм, мне не жалко. Дайте же мне руку, а то споткнусь и упаду. Эх, если бы вы были водителем в Лондоне, там бы вас живо научили, как обращаться с пассажирами, особенно, если это слабый пол.

-- Прекрасный пол, -- сказал водитель.

-- Вот именно, прекрасный. Побежали, слышите, объявляют о прибытии поезда?

Но Матильда бежала впереди, водитель едва поспевал следом за нею. Она спешила к десятому вагону. Именно в этом вагоне находилась ее мать. Она первой увидела ее и громко закричала:

-- Ма--ама! я здесь. Гена, срочно хватайте у нее чемодан, а авоську она сама потащит.

Гена подбежал, вырвал чемодан из рук Вероники Семеновны и стал рядом с Матильдой. Дочь бросилась матери на шею.

-- Я так счастлива, мамочка, так счастлива, ты представить себе не можешь. Я такой не была, никогда, никогда, я знаю. Я за двоих счастлива: за тебя и за себя. Вот так вот.

-- Это он? -- сурово спросила мать, глядя на Гену.

-- А что, не нравится? Парень то, что надо. Только молодой уж больно, почти мой ровесник, а это мне не подходит.

Матильда все время болтала и все время целовала мать то в глаза, то в щеки, то в губы.

-- Что с тобой, дочка? я не узнаю тебя. Ты такой действительно никогда не была. А выросла как! Наверное, уже выше меня.

-- Сто семьдесят четыре сантиметра, а у тебя только сто семьдесят, мамочка, так что я тебя переплюнула. Ты видишь: я выше Гены. И потому он мне не подходит. ...Мама, он мой шофер. Правда, Гена, ты мой шофер?

-- Истинно так, сеньора.

-- Перестаньте дурачиться, -- потребовала мать.

Матильда села к матери на заднее сиденье и скомандовала:

-- Поехали.

В машине негромко зазвучала музыка, водитель профессионально сдвинулся с места так, что никто этого не почувствовал. Вероника Семеновна находилась в объятиях дочери и слушала ее болтовню о том, как она счастлива.