Жеребята (СИ)

Несмотря на жестокость палачей и невыносимые условия заключения, он не был похож на сломленного, покорного судьбе человека, которого через сутки принесут в жертву Уурту Темноогненному. В глубоко запавших глазах узника читалась решимость и упорство, граничащее с упрямством - несмотря на то, что на его обнаженном теле видны были многочисленные следы истязаний, а в волосах запеклась кровь, смешанная с грязью.

- Как твое имя и откуда ты? - негромко спросил белогорец, внимательно глядя на него.

Узник смог лишь шевельнуть растрескавшимися губами.

- Дайте ему воды, - приказал Миоци.

Один из стражников зачерпнул жижу из впадины у стены.

Миоци в гневе вскочил:

- Это даже свинья пить не будет!

- Помилуйте, мкэ ли-шо-шутиик! Они все здесь со временем пьют эту воду... когда им по-настоящему хочется пить, - последовал ответ.

Миоци снял с пояса флягу - он получил ее вместе с ножом при посвящении - и поднес ко рту раба, дав сделать ему три глубоких глотка.

Ошеломленные свидетели поступка великого жреца Шу-эна переглянулись.

- Противно благости Шу-эна Всесветлого относиться с такой жестокостью к узникам, - резко сказал Миоци.- Завтра он предстанет перед Иокаммом, и должен быть в состоянии отвечать на вопросы. Отведите его пока в отдельную камеру, развяжите и накормите.

- Они язычники, дядя Николас. Они почитают солнце.

Он смотрел на дядю, а тот гладил спину дельфина, плавающего рядом с лодкой. Впереди, среди скал, виднелся маяк. Солнечные зайчики играли на мокрой шкуре дельфина и на лице дяди Николаса.

- Что же ты молчишь? - спросил Каэрэ. - Отчего ты всегда молчишь? Я не поклонюсь их богам, будь уверен. Тебе не будет за меня стыдно.

Дельфин ткнулся мокрым носом в ладонь Каэрэ. Он открыл глаза и увидел другой сон.

Сашиа стояла перед ним, поднося к его пересохшим от жажды губам глиняную чашу с водой. Он шевельнулся - и цепи загремели, а вода расплескалась по его груди.

- У меня есть еще вода, - сказала она.

Он напился и хотел поцеловать ее пальцы.

- Тебя увезут в Тэ-ан на рассвете, - проговорила она.

- Я знаю. Я знаю, что это значит. Я готов, - отвечал он. - Я служу своему богу. Я не буду поклоняться вашим богам. Пусть меня убивают.

- Бедный, бедный, - проговорила она, поя его водой и гладя его темные волосы. - Но не поклоняйся. Не поклоняйся ни за что. Хоть ты и не карисутэ, как ты говоришь, но ты похож на нас, - она осеклась, проговорившись.

- Я никому тебя не выдам, - устало проговорил Каэрэ. - Не бойся.

- Я думаю, у нас с тобой - один бог, - осторожно сказала Сашиа.

- Нет, Сашиа, нет, - покачал он головой, не в силах оторвать взора от ее зеленоватых глаз.

Сашиа молчала, ее лицо до половины было скрыто синим покрывалом, и печальная улыбка была на ее губах...

- Жеребенок Великой Степи, - сказала она одними губами.

И он проснулся.

- Жеребенок Великой Степи, - повторил он - хрипло, с трудом. - Кто это - Жеребенок Великой Степи?

...Каэрэ лежал с открытыми глазами на спине, на куче старой соломы, когда Миоци вошел в одиночную камеру. Сбоку, из щели, пробивался тонкий луч света, чертя прерывистую полосу на каменном полу. Звук закрывшейся двери показался в тюремной тишине оглушительно громким - и узник, и жрец одновременно вздрогнули.

- Здравствуй, Каэрэ, - сказал Миоци, укрепляя факел в кольце на осклизлой стене.

Тот приподнялся на локте, щуря глаза от ослепившего его тусклого света. В полутьме он узнал белый шерстяной плащ Миоци, и понял, что это тот самый человек, который напоил его из своей фляги в камере пыток.

- Здравствуй, - ответил он, не заботясь об этикете.- Что тебе надо от пленника, которому осталось жить меньше суток?

- Я хочу тебе помочь, Каэрэ. Ты много сделал хорошего для моей Сашиa. Люди из рода Ллоутиэ никогда не давали повода для упреков в неблагодарности.

Каэрэ внимательно смотрел на говорившего.

- За отказ поклониться Уурту тебя ждет смерть в жертвенной печи, - медленно произнес Миоци.

- Я знаю, - сказал Каэрэ, не отводя взора.

- Такую жертву нельзя выкупить. Но есть один-единственный способ сохранить тебе жизнь...

- Жизнь?! - переспросил Каэрэ, и сам удивился раскатистому эху своего голоса.

- Да. Возьми это, - и Миоци, достав из складок плаща, протянул ему расшитую темно-красным узором полосу темной ткани.

- Что это? - Каэрэ медлил брать неожиданный подарок жреца.

- Это пояс младшего жреца Уурта и Шу-эна, для священнодействий у их общего алтаря. Он будет скоро в Энниоиэ, в двух днях пути от Тэ-ана.

- Нет, - неожиданно ответил Каэрэ.

- Это - единственный выход для тебя! - воскликнул Миоци.

- Нет,- повторил Каэрэ, отстраняя руку жреца.

- Что значит - "нет"? Ты хочешь умереть?

- Я предпочитаю умереть, чем стоять перед алтарями ваших божков, - тяжело вымолвил Каэрэ.

- Уурт - не мой бог...- горько вздохнул Миоци.- Послушай, это же не на всю жизнь! Ты сможешь выкупиться... я помогу тебе. Через пять лет - самое большее - ты уйдешь из служителей алтаря. Уверяю тебя, Уурту глубоко безразлично, что ты думаешь о нем, как и твоим богам безразлично то, что ты умираешь из упрямства, не желая их предавать.

- Я верю в о д н о г о Бога, - сказал Каэрэ, почти перебив его.- и Ему не безразлично, если я стану служить чужим богам.

-Твой Бог - бог твоей земли, твоего народа. Ты - чужестранец. Здесь - другая земля. Здесь - владения Уурта, Фериана, Шу-эна, и других божеств, каждая роща, каждый источник имеет своего бога. Зачем ты споришь с очевидным? Возьми же, наконец, этот пояс, проведи несколько лет у алтаря Уурта и Шу-эна, - и возвращайся с миром в свою землю служить Богу своего племени и народа, в земле, принадлежащей Ему... - сказал со вздохом великий жрец Всесветлого.

- Вся земля принадлежит моему Богу. Он сотворил ее, - отвечал Каэрэ.

Слова замерли на губах Миоци. Его рука взметнулась в благоговейном жесте прежде, чем он спросил приглушенно:

- Ты хочешь сказать... ты хочешь сказать, что ты посвящен Великому Уснувшему?

- Нет, - удивленно ответил Каэрэ.

Дверь с грохотом упала, повиснув на цепях.

- Мкэ ли-шо Миоци! Иокамм собирается. Ли-шо Оэо, главный жрец Всесветлого Шу-эна, просит мкэ поспешить! - раздался голос начальника стражи.

- Я молился, он не отвечал. Бога нет, дядя Николас.

Дядя покачал головой.

- Я знаю, что ты расстроился. Тебе тяжело, что у тебя нерелигиозный племянник. Но я старался. Ради тебя я не поклонялся идолам и молился богу, который все сотворил.

Дядя Николас снова покачал головой, гладя по холке буланого коня.

- Ты не переживай, дядя Николас, - сказал он, вдруг пожалев старика. - Я вел себя достойно. Я не поклонился идолам. Я не выдал Сашиа. Но бога нет. И ты должен это знать.

- Великий Уснувший не спит, - вдруг громко сказал дядя Николас по-белогорски. - Не думай, что Великий Уснувший спит воистину, но этим показуется, что найти и ощутить Его невозможно, если он сам того не возжелает. Ибо сон Его - не есть обычный сон смертных, а образ, используемый для выражения Его недосягаемости силами сотворенных Им.

- Ты говоришь, как белогорец Иэ, - удивился Каэрэ. - а я уже не боюсь умирать. Я умру, и ты мне расскажешь, кто этот конь... и кто был тот дельфин. Я люблю Сашиа, дядя Николас - вот она, видишь? Она стоит там, на маяке.

Океан бился вокруг них, и рыбы играли в пенных, страшных волнах.

"Я умру, и меня подхватит дельфин", - подумал Каэрэ в последний раз, и маяк исчез.

Вызов Уурту

Ли-шо-Миоци склонился над распростертым на решетке жертвенника рабом и окликнул его, но тот был без сознания. Нож белогорца быстро рассек сыромятные ремни. Каэрэ лишь застонал, не приходя в себя.