Среди серых валунов (СИ)

-- Это твоё наказание, Надин! Твоё, и моей своевольной матери! Это вы навлекли на нас Божий гнев!

Она занесла руку для нового удара, но Сорен перехватил её за запястье. Помогши поднять Надье на ноги, он взял её за плечи и посмотрел ей в глаза:

-- Ты сказала, что этот... Что он напал на вас по дороге. Убил коня и подбросил телегу. Это был он? Кто он такой? Отвечай мне!

-- Я...я...я не знаю, правда, -- Надья съежилась под взглядом старого кузнеца.

-- Это он сделал с моим сыном? Он изувечил его, превратив в живой труп?!

Надья молчала. Она вспомнила слова всадника, тогда, на ярмарке, о выловленном изо рва теле. Помолчав немного, она посмотрела на старого кузнеца и сказала:

-- Думаю, да.

Сорен отпустил её плечи и пошел к выходу, начав разбирать сооруженную у дверей баррикаду, но другие мужчины с криками тут же оттащили его.

-- Я должен идти! -- кричал кузнец. -- Он убил моего сына! Убил сына!

Раздался звон битого стекла. Одно из выходящих во двор больших окон разлетелось вдребезги вместе с рамой. Стол, служащий перегородкой, отлетел на несколько футов. Обезглавленное тело старосты Шигора не пролезло в окно, но, перегнувшись через подоконник, повисло вниз отсутствующей головой. Кровь из раны капала на бревенчатый пол. Спустя мгновенье, следом, в комнату влетела сама голова. Ударившись о пол, она прокатилась по нему, сделав пару кругов, и замерла, уставившись в потолок безжизненными глазами.

Все замерли. Младенцы, чувствуя общий ужас, продолжали реветь. Кое-кто из взрослых тихо поскуливал. Иные молились. Майю, согнувшуюся в три погибели, непрестанно рвало.

Надья стояла, смотря на лежащую голову, вокруг которой образовалось свободное пространство.

Как и в прошлый раз, Алистер первым пришел в себя. Кинувшись к своим сумкам, он быстро выудил оттуда несколько разноцветных камней и раздавил их, сжав в кулаке. Прозрачная, отдающая бирюзовым цветом жидкость потекла по его рукам. Растерев её по ладоням, он выставил руки вперёд, сжав их в замок.

-- Тихо всем, -- скомандовал он.

Тишину нарушал лишь плач детей и прерывистый скулеж пары женщин. Жители деревни вслушивались в тишину за дверьми, стараясь уловить каждый шорох, каждый порыв ветра.

Сначала они услышали лишь шаги. Кто-то в тяжелых сапогах прогуливался вокруг дома, изредка водя чем-то по стенам, создавая ужасный скрип.

-- Если двери откроются, -- прошептал Алистер. -- Все падайте на пол и закрывайте глаза.

Но двери не открылись. Сначала они услышали стук копыт. Несколько лошадей, никак не меньше двух, пронеслись по деревне. Конский топот заглушил страшный, нечеловеческий визг. Раздались крики людских голосов, но за чудовищным воплем невозможно было разобрать слов. А затем наступила тишина, прерываемая лишь тихим ржанием лошадей.

Снаружи послышались шаги. Все в доме замерли. Надья так сильно сжала кулаки, что ногти больно впились в ладони. Алистер, казалось, превратился в каменное изваяние.

У разбитого окна, через подоконник которого свисало тело убитого старосты, возникла фигура. На ней не было ни плаща, ни капюшона. В руке она держала высоко поднятый факел, в свете которого можно было разглядеть молодого мужчину. Заглянув внутрь, пришелец испугано оглядел собравшихся под кровом селян. Его взгляд задержался на стоящем в неестественной позе Алистере.

-- Всё в порядке, -- добродушно сказал юноша. -- Мы прогнали его, правда, вам нечего бояться.

Надья раньше не слышала таких голосов. Юноша говорил мелодично, в каждом звуке его голоса слышалась вежливость и доброта.

Внезапно, пришелец увидел лежащего на столе Йолима.

-- О Боги, -- вздохнул он, и исчез. Тут же кто-то попытался отпереть дверь.

-- Мы не причиним вам вреда, -- сказал юноша из-за двери. -- Даю слово.

Надья подумала, что юношу стоит впустить. Словно прочтя её мысли, Алистер опустил руки. Постояв ещё немного, он велел разобрать баррикаду.

Пока одни разбирали стулья, столы и бочки, другие пытались найти что-то, чем можно было бы обороняться, на тот случай, если гость окажется лжецом. Кто-то хватал стулья, кто-то осколки разбитого оконного стекла. Несколько женщин вооружились деревянными кружками.

Дверь отворилась, и пришелец вошел внутрь. Он был подтянут и строен, и роста в нём было не менее шести футов. Собранные в хвост золотистые волосы блестели в свете факелов, а в голубых глазах плясало отражение пламени свечей. На поясе его висела кривая сабля, слегка прикрытая чёрным, потёртым камзолом. На вид ему было не больше двадцати. Он беспокойно оглядывал жителей деревни, переводя взгляд от одного к другому.

Повернувшись к открытой двери, он обратился к кому-то на улице:

-- Наставник! Всё в порядке! Здесь только люди!

Послышался звук тяжелых шагов, чавкающих по грязи, и в дверной проем вошел ещё один человек. Грива каштановых волос с проседью свисала ему до плеч. Чёрные глаза презрительно рассматривали собравшихся. Вкладывая в ножны свой серый, неприметный клинок, он ехидно улыбнулся в косматую бороду:

-- Люди? Я вижу лишь сборище трусливых кур.

Глава 6. Изумруды в грязи.

Светало, и слабый свет приходящего утра робко наползал из-за горизонта, принося новый день. Надья сидела на скамье общинного дома, безмолвно смотря на то, как один из прибывших в деревню мужчин борется за жизнь Йолима. Хёрб, так звали светловолосого юношу, знал толк в целительстве. Вместе с Алистером они обрабатывали и перевязывали раны, поили Йолима настоями из различных трав и проводили ритуалы с рунными камнями. Каждый раз им казалось, что они справились, и жизни кузнечного подмастерья ничего не угрожает, и каждый раз они ошибались. С каждым часом Йолиму становилось всё хуже. Кожа его бледнела всё больше, приобретая оттенок серой каменной кладки. Освежеванные конечности, не смотря на обработку Раскольным Золотом, продолжали гнить, и неприятный запах, исходящий от них, распространился по всему дому. Йолим уже не стонал. Его грудь едва вздымалась, и каждый его вздох казался Надье слабее предыдущего. Ей хотелось плакать, но за последние пару часов она пролила уже столько слёз, что глаза её пересохли.

Майя и Орилл сидели рядом с ней. Майя изредка всхлипывала, держа одну руку на животе. Другая покоилась в руках Орилла. На его лице не было ни следа обычной ухмылки. Глаза его, обычно задорно поблескивающее, то и дело обращались к покрытому тканью телу старосты Шигора. Двое мужчин потребовалось, чтобы вытащить тело его дяди из оконного проёма. Никто не хотел прикасаться к его голове, но Алистер аккуратно поднял её и сложил к остальным останкам. Мешок, что чудовищный незнакомец бросил под ноги старосте, лежал там же. Надья не осмелилась заглянуть внутрь, но когда Алистер пронёс его через дом, она ясно видела кровь, сочащуюся сквозь ткань.

Под крышу вошла мать Надьи, неся в руках очередной горшок с медицинским снадобьем. Хёрб, Алистер и Биготия литрами вливали его в рот Йолиму, но лучше тому не становилось.

Надья заставила себя отвернуться и взглянуть в окно. Синевато-серое небо изгоняло из себя ночную тьму, принимая рассвет. Никто в деревне не спал, и двор был полон народу. Перепуганные, уставшие, они разбились на мелкие группы. Главы семей вооружились, чем могли: вилами, колунами, дубинами. Кто-то извлёк из семейных реликвий старые, дешевые кинжалы. Сорен, ни на миг не отходивший от Йолима, сжимал в руке свой кузнечный молот. За всё-то время, что лекари бились над его пасынком, он не произнёс ни слова.

Снаружи вновь раздался топот копыт. Все находящиеся под крышей дома обернулись в сторону двери. Любой посторонний звук, теперь, казался Надье предвестием нового кошмара.

Послышалось конское ржание, а затем и звон стремени. "Черноглазый вернулся", поняла Надья.

Коред, так юный травник называл своего наставника, бесцеремонно распахнул двери и вошел внутрь. Оглядев залу, он задержал взгляд на Надье, а затем обратился к Хёрбу: