Среди серых валунов (СИ)

-- Благие Боги, -- Алистер отшатнулся. В его глазах читались ужас и отвращение. -- Неси всё, что у тебя есть, -- обратился он к Биготии. -- И кто-нибудь, принесите мне мою сумку!

Порывшись в карманах своего плаща, Алистер вытащил оттуда небольшую, бледную руну с красным глифом и приложил её ко лбу изуродованного человека, принявшись бормотать что-то себе под нос.

С Надьи спало оцепенение. Медленным шажками, словно уговаривая себя сделать ещё один, она двинулась к сидящему на коленях Алистеру и изувеченной, стонущей фигуре.

Заметив это, Алистер рявкнул:

-- Стой там, Надин! Не подходи.

Она не послушалась. Подойдя, она с ужасом уставилась на лежащего: кожа его побледнела и приобрела бледно-серый оттенок. С его предплечий и лодыжек кто-то снял кожу, обнажив алые мышцы, сквозь которые виднелись волокнистые, молочно-белые жилы. От ключиц к середине груди шли два ровных, сшитых сапожной дратвой разреза, сливающихся в один шов, уходящий туда, где когда-то были мужские гениталии. На их месте была лишь прижженная рана. Голова его была обрита, уши срезаны. Когда он открывал рот, было видно, что языка он тоже лишился. Но страшнее всего были две тёмные, безжизненные дыры отсутствующих глаз. Узнать его было сложно. Но Надья знала его слишком долго и слишком хорошо. На земле, извиваясь в мучениях, лежал Йолим.

Надье стало дурно. Пошатнувшись, она рухнула рядом с ним на колени, ощущая под собой прохладную, влажную землю. Ей хотелось сказать что-либо, что-то сделать, но она лишь продолжала смотреть на Йолима, не отводя глаз.

Грязь и земля облепили его освежеванные лодыжки. Извиваясь, он заламывал руки и пытался что-то сказать, и тогда брызги алой крови вылетали меж его губ. Расшитая грудная клетка нервно, непостоянно вздымалась, и каждый вздох приносил ему новые приступы боли.

С жителей деревни постепенно спало оцепенение и они, по одному, по двое, стали подходить ближе, в надежде рассмотреть обнаженного и искалеченного гостя. Кто-то из них, подойдя, тут же отворачивался, и убегал прочь. Несколько человек немедленно вырвало. Другие, что посмелее, старались не отводить взгляд, но по ним было видно, каких усилий им это стоило. Перепуганные насмерть женщины уводили любопытных детей. Старухи тихо переговаривались.

Старый кузнец, увидев, что стало с его сыном, лишился дара речи и молча смотрел в его отсутствующие глаза. Майя и Орилл, всё ещё сидевшие на земле, застыли с открытыми ртами.

Алистер, продолжая прижимать руну ко лбу Йолима, прекратил шептать и закричал:

-- Ну, где вас там носит? Биготия!

Не дождавшись ответа, он обратился к стоявшим рядом мужчинам:

-- Помогите мне поднять его! Несите в общинный дом!

Сбросив оцепенение, четверо мужчин подняли Йолима на руки и понесли. Двое взяли его под плечи, двое держали за ноги, не скрывая нахлынувшего отвращения. Алистер шел рядом, продолжая прижимать руну. Йолим стонал и извивался, и Надье казалось, что несущие его мужчины вот-вот упустят его, и он упадёт на землю.

Один располневший, брыластый старик открыл перед ними дверь общинного дома, и они вошли внутрь. Собравшись с силами, Надья поднялась с земли и двинулась следом. Мимо неё, гремя склянками и шурша охапками трав, пронеслась Биготия, не обратив на дочь никакого внимания.

Медленным, неуверенным шагом Надья вошла под крышу общинного дома. Йолима расположили на одной из длинных, широких столешниц. Её мать и Алистер, забыв обо всех остальных, корпели над его ранами. Пытаясь очистить грязь с освежеванной плоти, Биготия выливала на обнажено мясо какую-то пахучую жидкость, от чего Йолим стонал ещё громче. Алистер приказал держать его руки, и двое селян, придерживая его за неповрежденные места, прижали его к столешнице. В двери влетела бледная, как молоко, женщина. Её головной платок покосился, лицо застыло в непроницаемой гримасе. Скинув перед Алистером его сумки, он выбежала на двор, даже не оглянувшись.

-- Надин! -- громко сказал Алистер, вырывая её из оцепенения. -- Найди в моих сумах маленькую берестяную торбу с красным лифом на крышке. Внутри будут маленькие камни янтарного цвета. Живее!

Дрожащими руками Надья перебирала пожитки чаровника, пока не нашла в них то, что искала. Маленькая, плетёная торба умещалась у неё на ладони. Открыв её, Надья увидела крохотные, не больше перепелиного яйца камушки, переливающиеся в свете горящих свечей.

-- Нашла? -- Алистер, не смотря на неё, продолжал прижимать ко лбу Йолима руну, в то время как Биготия растирала пучки какой-то травы и заливала их одной из своих настоек. -- Умница. Теперь отсчитай десять штук, не больше. Найди глубокую миску, брось туда камни и держи над ними свечу, пока они не расплавятся, и не превратятся в тягучую, похожую на мёд жидкость!

Надья бросилась к другому концу комнаты, где складировали посуду. Найдя глубокий чугунный горшок, она отсчитала ровно десять янтарных камней, и сложила их внутрь. Затем схватила подсвечник и поднесла пламя свечи к камням. Почти мгновенно те подёрнулись влажной плёнкой и начали растекаться, приобретая золотистый оттенок.

-- Раскольное Золото! -- вскрикнула пораженная Надья.

-- Верно, -- ответил Алистер. -- Но изумляться будешь потом. Следи, чтобы оно не стало жидким, словно вода.

Надья вспомнила, как прочла о Раскольном Золоте в одной из книг, что она прятала от своей матери. Это кусочки особо янтаря, образованного из смолы деревьев, растущих на склонах Гряды Раскола. Мастера рунного дела, алхимики и чаровники много лет исследовали его, в итоге сотворив очень редкое и дорогое медицинское снадобье. Раскольное Золото предотвращало гниение плоти, восполняло потерю крови, унимало лихорадку и боль.

Пламя свечи растопило камни, и чугунный горшок заполнился золотистой жидкостью чуть больше, чем наполовину. Надья слегка потрясла его и убедилась, что получившаяся жидкость была густой и тягучей.

-- Отлично, -- сказал Алистер, заглянув внутрь горшка, когда Надья поднесла его к столу. -- Найди ложку и скорми ему парочку. А тем, что останется, мы обработаем его раны. Эх, нам бы грязь с Сивери...

Не успела Надья броситься за ложкой, как с улицы донёсся очередной крик. На этот раз казалось, будто бы кричит вся деревня.

-- Внутрь, все внутрь! -- доносился снаружи чей-то отчаявшийся голос.

Двери едва не слетели с петель. Казалось, будто бы вся деревня, перепуганная до смерти, повалила через проход. Запыхавшиеся, с выпученными глазами, жители вбегали под крышу дома. Матери несли на руках ревущих младенцев, мужья кричали наперебой, зовя к себе своих жен и детей. В дверь влетела побледневшая Майя. Увидев на столе Йолима, она тут же отвернулась. Остальные будто бы и не замечали изуродованного подмастерья. Кузнец Сорен, всё ещё не пришедший в себя, стоял, повесив руки вдоль туловища, и смотрел в одну точку.

-- Что происходит? -- спросил не на шутку разгневанный Алистер. -- Что за паника?!

Ответом ему была лишь очередная череда криков и плача.

-- В деревню пришел человек, -- сказал стоящий рядом Сорен. Его взгляд не отрывался от стены. -- Пришел человек в капюшоне. Высоченный такой. Пришел, когда мы все ещё на дворе были. Шигор спросил его, значит, кто таков будет, и почему лицо прячет? А он возьми, да кинь старику под ноги мешок какой-то. Небольшой такой.

Несколько мужчин перевернули стол и перегородили входную дверь. Другие подтащили к входу стулья и бочки, пылящиеся в углу. Третьи старались перегородить окна.

-- Небольшой был мешок, -- повторил Сорен. -- Ну, Шигор и подошел к мешку, да заглянул внутрь. А потом как отскочит. Он и сказать-то ничего не успел. Звук такой противный раздался, будто что-то порвалось. Того, в плаще, в миг и след простыл. А Шигор на земле лежит, только без головы.

Биготия прекратила скармливать Йолиму пучки трав и уставилась на Сорена.

-- Боги карают нас, -- уверенно сказала она. -- За грехи, за непочтительность! За распутство и праздность! За непослушание!

Сказав это, она влепила Надье звонкую пощечину, да так, что та упала на пол.