Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Глава LVII

Донъ-Кихоту казалось, что наступило, наконецъ, время проститься съ этой праздной жизнью, которую онъ велъ столько времени. Рыцарь воображалъ, что онъ совершаетъ великое преступленіе, позволяя себѣ утопать въ нѣгѣ и роскоши въ замкѣ гостепріимнаго герцога и что нѣкогда онъ долженъ будетъ отдать отчетъ Богу за праздно растраченные дни въ непрерывныхъ удовольствіяхъ и пиршествахъ. Неудивительно поэтому, что онъ попросилъ, наконецъ, у хозяевъ замка позволенія проститься съ ними. Съ глубокимъ сожалѣніемъ согласились на это герцогъ и герцогиня. Герцогиня передала Санчо письмо его жены, и оруженосецъ прослезился, слушая это посланіе. — «Кто могъ подумать», сказалъ онъ, «что такъ скоро развѣются дымомъ всѣ эти великолѣпныя надежды, зародившіяся въ умѣ моей жены, когда она узнала о моемъ губернаторствѣ; кто могъ подумать, что мнѣ снова придется тащиться по слѣдамъ господина моего Донъ-Кихота и снова натыкаться съ нимъ на разныя приключенія. Во всякомъ случаѣ меня обрадовалъ отвѣтъ моей Терезы: обрадовало то, что пославши жолудей герцогинѣ, она показалась благодарной въ своей благодѣтельницѣ; подарокъ ея не похожъ на взятку; — онъ посланъ тогда, когда я былъ уже губернаторомъ, такъ что жолуди эти оказались простою благодарностью, — а за милость всегда слѣдуетъ отблагодарить, хотя бы бездѣлицей: бѣднякомъ вступилъ я на островъ, бѣднякомъ покинулъ его и съ спокойной совѣстью могу сказать теперь, что нищимъ родился я, нищимъ остаюсь, ничего не выигралъ, не проигралъ, а это тоже не бездѣлица». Такъ говорилъ Санчо наканунѣ отъѣзда изъ герцогскаго замка. Донъ-Кихотъ простился съ хозяевами въ тотъ же вечеръ, и на другой день рано утромъ показался у подъѣзда въ полномъ рыцарскомъ вооруженіи. Съ балконовъ и галлерей глядѣли на него всѣ обитатели замка, въ томъ числѣ сами хозяева. Санчо взобрался на осла съ чемоданомъ и съ своей неразлучной котомкой, наполненной до верху всевозможными съѣстными припасами. Онъ былъ вполнѣ счастливъ въ эту минуту; мажордомъ герцога, разыгрывавшій роль графини Трифалды, передалъ ему передъ отъѣздомъ, тайно отъ Донъ-Кихота, кошелекъ съ двумя стами золотыхъ, на всякій непредвидѣнный въ дорогѣ случай. Тѣмъ временемъ, какъ взоры всѣхъ устремлены были на уѣзжающаго рыцаря, въ галлереѣ неожиданно раздался жалобный голосъ прекрасной Альтизидоры, обратившейся на прощаніе въ рыцарю съ слѣдующими словами:

«Услышь меня, о, злобный рыцарь, придержи за узду коня твоего, которымъ ты такъ худо правишь и не мни ему боковъ. Вѣроломный! взгляни на меня и убѣдись, что ты бѣжишь не отъ свирѣпаго змѣя, а отъ кроткаго агнца, который не скоро еще превратится въ овцу. Чудовище! ты посмѣялся надъ прекраснѣйшей дѣвой, на какую когда либо взирала Діана въ горахъ и Венера въ рощахъ. Жестокосердый Бирено, убѣгающій Еней, да сопутствуетъ тебѣ Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою что будетъ!»

«Нечестивецъ! ты уносишь изъ этого замка въ когтяхъ своихъ душу и сердце влюбленной въ тебя дѣвушки, вмѣстѣ съ тремя головными платками и подвязками отъ бѣлой, какъ мраморъ Паросскій, ножки. Ты уносишь двѣ тысячи вздоховъ, которые могли бы зажечь своимъ пламенемъ двѣ тысячи Трой, еслибъ ихъ было столько на свѣтѣ. Жестокосердый Бирено, убѣгающій Еней, да сопутствуетъ тебѣ самъ Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою, что будетъ».

«О, если-бы Санчо оказался такимъ неумолимо безчувственнымъ, чтобы Дульцинея твоя никогда не могла бы быть разочарована! Пусть вѣчно страдаетъ она за твои грѣхи, потому что праведные часто отвѣчаютъ въ этомъ мірѣ за грѣшныхъ. Чтобы не удалось тебѣ ни одно твое, самое лучшее приключеніе, чтобы всѣ твои надежды оказались обманчивымъ сномъ и чтобы постоянство твое не было вознаграждено. Жестокій Бирено, убѣгающій Еней, да сопутствуетъ тебѣ Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою, что будетъ».

«Чтобы отъ Севильи до Мартены, отъ Гренады до Лои и отъ Лондона до Англіи считали тебя вѣроломнымъ, чтобы въ картахъ не шли къ тебѣ короли, и чтобы не видѣлъ ты ни тузовъ, ни семерокъ въ игрѣ. Чтобы кровь текла у тебя изъ ранъ, когда срѣжешь ты мозоли твои, и когда вырвешь зубъ, чтобы послѣ него остались у тебя корешки. Жестокій Бирено, убѣгающій Еней, да сопутствуетъ тебѣ Баррабасъ и пусть будетъ съ тобою, что будетъ».

Тѣмъ времененъ, какъ опечаленная Альтизидора изливала въ этихъ словахъ свое горе, Донъ-Кихотъ пристально глядѣлъ на нее, и когда она кончила, рыцарь, не отвѣчая ей ни слова, сказалъ, обратясь къ Санчо: «Заклинаю тебя спасеніемъ предковъ твоихъ, добрый мой Санчо, скажи мнѣ правду? уносишь ли ты отсюда подвязки и три платка, о которыхъ говоритъ эта влюбленная дѣвушка?»

— Три платка я увожу, отвѣчалъ Санчо, но подвязокъ никакихъ у меня нѣтъ. — Безстыдство Альтизидоры поразило герцогиню. Хотя она знала ее насмѣшливый и бойкій нравъ, но все же не воображала ее такой нахальной дѣвчонкой. Къ тому же она не была предувѣдомлена объ этой выходкѣ. Желая обратить все это въ шутку, герцогъ сказалъ Донъ-Кихоту:

— Послѣ такого прекраснаго пріема, какой вы встрѣтили, рыцарь, въ этомъ замкѣ, не хорошо было съ вашей стороны похитить здѣсь три платка наименьше и наибольше три платка съ парой подвязокъ. Подобный поступокъ вовсе не соотвѣтствуетъ стяженной вами славѣ и не говоритъ въ пользу благородства вашихъ чувствъ. Отдайте этой дѣвушкѣ ея подвязки, или я вызываю васъ на бой, ни мало не безпокоясь о томъ, что злые волшебники измѣнятъ мой образъ, подобно тому, какъ они измѣнили образъ сражавшагося съ вами слуги моего Тозилоса.

— Избави меня Богъ обнажить мечь противъ того, кто такъ ласково принялъ меня въ своемъ замкѣ, отвѣтилъ рыцарь. Я отдамъ платки, такъ какъ Санчо говоритъ, что онъ ихъ взялъ, подвязокъ же я не могу отдать, потому что у меня ихъ нѣтъ; пусть эта дѣвушка поищетъ у себя, она вѣрно найдетъ ихъ. Никогда, господинъ герцогъ, продолжалъ онъ, не былъ я воромъ, и думаю, что никогда въ жизни не буду, если не отступится отъ меня Богъ. Въ томъ, что эта дѣвушка влюблена въ меня, я нисколько не виноватъ, и не считаю себя обязаннымъ извиняться за это ни передъ него, ни передъ вашей свѣтлостью. Прошу васъ только имѣть лучшее мнѣніе обо мнѣ и позволить мнѣ продолжать мой путъ.

— Да хранитъ васъ Богъ, господинъ Донъ-Кихотъ, воскликнула герцогиня, и дай намъ Богъ получить счастливыя извѣстія о вашихъ подвигахъ. Поѣзжайте, поѣзжайте съ Богомъ, потому что чѣмъ дольше вы остаетесь здѣсь, тѣмъ сильнѣйшій возжигаете пламень въ сердцѣ этой дѣвушки, не сводящей съ васъ глазъ. Но я накажу ее такъ, что она не дастъ больше воли ни языку, ни глазамъ своимъ.

— Еще одно слово, безстрашный Донъ-Кихотъ, воскликнула Альтизидора; извини меня, что я обвинила тебя въ кражѣ подвязокъ, клянусь душой моей и совѣстью, онѣ у меня на ногахъ, и я также ошиблась, какъ тотъ, кто ищетъ осла, сидя на немъ.

— Что, не моя ли правда, воскликнулъ Санчо; я, какъ разъ, такой человѣкъ, чтобы скрывать ворованныя вещи. Будь у меня поползновеніе въ этому, такъ вѣрно не зѣвалъ бы я, бывши губернаторомъ.

Донъ-Кихотъ низко поклонился герцогу, герцогинѣ и всему, глядѣвшему на него, народу и, тронувъ Россинанта, выѣхалъ въ сопровожденіи Санчо изъ замка по дорогѣ въ Сарагоссу.