Послания Ивана Грозного

порфиру на ангельскую [монашескую] одежду, наш отец, великий государь

Василий, оставил бренное земное царство и вступил на вечные времена в

царство небесное предстоять перед царем царей и господином государей,

мне было три года, а покойному брату, святопочившему Георгию, один год;

остались мы сиротами, а мать наша, благочестивая царица Елена, - столь

же несчастной вдовой, и оказались словно среди пламени: со всех сторон

на нас двинулись войной иноплеменные народы - литовцы, поляки,

крымские татары, Надчитархан, нагаи, казанцы, а вы, изменники, тем

временем начали причинять нам многие беды - князь Семен Бельский и

Иван Ляцкий, подобно тебе, бешеной собаке, сбежали в Литву, и куда

только они не бегали, взбесившись? И в Царьград и в Крым и к нагаям, и

всюду подымали войну против православных. Но ничего из этого не

вышло, - по Божьему милосердию и молитвам наших родителей, все эти

замыслы рассыпались в прах, как заговор Ахитофела. Потом изменники

подняли на нас нашего дядю, князя Андрея Ивановича, и с этими

изменниками он пошел было к Новгороду (вот кого ты хвалишь и

называешь доброжелателями, полагающими за нас душу!), а от нас в это

время отложились и присоединились к князю Андрею многие бояре во

главе с твоим родичем, князем Иваном Семеновичем, внуком князя Петра

Львова-Романовича и многие другие. Но, с Божьей помощью, этот заговор

не осуществился. Не это ли то доброжелательство, за которое их хвалишь?

Не тем ли они за нас душу полагают, что хотели нас погубить, а дядю

нашего посадить на престол? Затем они изменническим образом стали

уступать нашему врагу, великому князю литовскому, наши вотчины, города

Радогощь, Стародуб, Гомель, - так ли доброжелательствуют? Если в своей

земле некого подучить губить родную землю ради славы, то вступают в

союз с иноплеменниками - лишь бы навсегда погубить землю! (Яко же и

выше рех, какова злая пострадах от юности моея даже и доселе... да погубят

безпамятно! - Иван начинает пространное изложение своей биографии (и

одновременно истории боярских измен) от смерти своего отца Василия III в 1533 г.

Правительницей государства стала после смерти Василия его жена Елена Васильевна

(Глинская); кроме Ивана, у Василия оставался еще один сын, глухонемой и «простой

умом» (поэтому «святопочивший») Юрий. Крымские (перекопские) ханы несколько раз

нападали на Русь в правление Елены (напр, в 1535 г.), но внутренние смуты (борьба

двух ханов) не давали возможности крымцам начать большую войну. В 1535 г.

произошел заговор в Казани и вместо московского ставленника ханом стал там

290

крымский ставленник (Сафа-Гирей). Елене пришлось признать этого нового казанского

хана. Бегство кн. Семена Бельского и окольничего И. В. Ляцкого к польскому королю

Сигизмунду I относится к 1534 г. В 1535 г. Сигизмунд начал военные действия против

Руси; ему удалось сжечь город Радогощь (ПСРЛ, XIII, 86), взять Гомель (по известию

одного из списков летописи «наместник же градка того князь Димитрий Щепин

Оболенский не храбр и страшлив, видев люди многий и убоялся», - ПСРЛ, XIII, 98) и

Стародуб (после сильного сопротивления, - там же). Больше Сигизмунду ничего

завоевать не удалось, и в 1536 - 1537 гг. было заключено перемирие. Не

удовлетворенный таким исходом войны, С. Бельский отправился в Стамбул, вступил в

переговоры с султаном, и в 1536 г. ходил с крымско-турецкими войсками на Русь

(ПСРЛ, XIII, 100 - 101). Заговор кн. Андрея Старицкого (брата Василия III) относится к

1537 г.: Андрей пытался поднять против Елены новгородских помещиков

(«послужильцев»), но не достиг успеха и был принужден сдаться. Об участии в этом

заговоре кн. Ивана Семеновича Ярославского (Грозный называет имена предков И. С.

Ярославского, чтобы подчеркнуть его родство с Курбским) других известий (кроме

комментируемого послания) нет. Что имеет в виду царь, упоминая среди других врагов

Руси, выступивших в эти годы, «Надчитархана», - не вполне ясно. Штелин (ук. соч.,

прим. 40) предполагает, что «Читархан» (так читается в ряде списков) - это «Хаджи-

тархан», т. е. Астрахань (по-татарски «Хаджи-тархан»). В Астрахани, действительно,

незадолго до смерти Елены Васильевны произошел государственный переворот, и

ханом, вместо дружественного Руси Абд-эль-Рахмана, стал Дербыш-Али (ПСРЛ, XIII,

120).)

Когда же Божьей судьбой родительница наша, благочестивая царица

Елена, переселилась из земного царства в небесное, остались мы с

покойным братом Георгием круглыми сиротами - никто нам не помогал;

осталась нам надежда только на Бога, пречистую Богородицу, на всех

святых и на родительское благословение. Было мне в это время восемь лет;

подданные наши достигли осуществления своих желаний - получили

царство без правителя, об нас, государях своих, заботиться не стали,

бросились добывать богатство и славу и напали при этом друг на друга. И

чего только они не наделали! Сколько бояр и воевод, доброжелателей

нашего отца, перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и

водворились в них! Казну матери перенесли в Большую казну, и при этом

неистово пихали ее ногами и кололи палками [концами трости], а

остальное разделили между собой. А ведь делал это дед твой, Михайло

Тучков. Тем временем князья Василий и Иван Шуйские самовольно заняли

при мне первые места и стали вместо царя, тех же, кто больше всех

изменяли нашему отцу и матери, выпустили из заточения и привлекли на

291

Свержение митрополита Иосафа Шуйскими. Миниатюра из синодального

списка Никоновской летописи

292

свою сторону. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди,

князя Андрея Ивановича, и его сторонники, собравшись, подобно

иудейскому сонмищу, на этом дворе захватили Федора Мишурина,

ближнего дьяка при нашем отце и при нас, и, опозорив его, убили; князя

Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места;

подняли руку и на церковь: свергнув с престола митрополита Даниила,

послали его в заточение, и так осуществили свои желания и сами стали

царствовать. Нас же с покойным братом Георгием начали воспитывать, как

иностранцев или как нищих. Какой только нужды ни натерпелись мы в

одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с

нами, как следует поступать с детьми. Припомню одно: бывало, мы играем

в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке,

опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и

не юмотрит - ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих

господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные

тяжелые страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и

поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской

казне? Всё расхитили коварным образом, - говорили, будто детям боярским

на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначали не по

достоинству; бесчисленную казну нашего деда и отца забрали себе и

наковали себе из нее золотых и серебряных сосудов и надписали на них

имена своих родителей, будто это их наследственное достояние; но

известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба

была мухояровая [полушерстяная] зеленая на куницах, да еще на ветхих, -

так если бы это было их наследственное имущество, то чем сосуды ковать,

лучше бы шубу переменить, а сосуды ковать, когда есть лишние денъги.

Что касается казны наших дядей, то ее всю захватили. Потом напали на

города и села, мучили различными способами жителей, без милости