Почему не иначе?

Да, похоже на правду, но — правда ли? А что, если итальянский язык окрестил не кушанье по живым существам, а, наоборот, дал этим существам имя по своему любимому блюду: «животные вроде лапши»? [2] Можно ли доказать, что произошло не так, а наоборот?

Можно. «Вермичелло» — не просто слово, а уменьшительная форма от «верме» — «червяк». Но ведь так — «верме» — никто никогда не называл никакого кушанья; слово это очень старое: в Древнем Риме (а итальянцы — потомки римлян) «вермис» уже значило «червяк». Раз так, очевидно, и «вермичелли» сначала значило «червячки» и только потом стало означать «лапша». Мы нашли корень и исток нашей «вермишели».

Вот какой путь прошли когда-то мы с сыном. Действуя кустарно и по-любительски, но примерно так же, как действуют в сходных случаях и ученые-этимологи, мы установили этимологию одного слова, связав его с другими словами, проследив их связи между собой не только в русском языке, но и за его пределами… Нас это обрадовало; мать и бабушку моего сына — нет. Им наша этимология «вермишели» определенно не понравилась. Но ведь они и не были языковедами!

Зачем я рассказал вам две эти притчи о словах? Чтобы показать, что этимология не только занимательное, но и довольно запутанное занятие. Впрочем, сейчас я приведу этому еще более яркий пример.

Похоже до неузнаваемости

Откуда берутся этимологические трудности? Казалось бы, проще простого: два слова звучат похоже — «кот» и «кошка», «стол» и «столяр»; очевидно, они родичи. А другие пары — «бык» и «пчела» или «окорок» и «каракатица» — настолько явно не имеют ничего общего, что смешно и искать между ними родство. Разве не так?

Далеко не так.

Вглядитесь в такие две словесные пары:

Каракуль (мех) и каракули (мазня), блин (кушанье) и молоть (дробить зерно).

Кто вздумает спорить: слова первой явно тесно связаны друг с другом. Между двумя правыми словами нет ни сходства, ни, очевидно, родства.

В самом деле: может быть, «каракуль» и «каракули» — просто одно и то же слово, только в двух разных значениях? Разве не могли крючки и загогулины небрежного письма напомнить кому-то завитушки шерсти на каракулевых бараньих шкурках? Вот и назвали почерк по мерлушке, — зовем же мы некоторые полевые цветы «кашка», а уж что общего между цветком и крупяным кушаньем?

А вот между словами второй пары, разумеется, странно и предполагать родство. «Блин» и «молоть»! Из десяти звуков только один — «л» — входит в оба слова. Да и по смыслу ничего похожего…

А теперь послушаем этимологов.

Наше слово «каракуль», говорят они, заимствовано у тюркских народов Средней Азии. Возле города Бухары есть в пустыне оазис Кара-Куль; по-узбекски это значит «Черное озеро» [3]. Тут уже очень давно была выведена особо ценная порода баранов, доставляющих великолепную мерлушку. По имени оазиса породу назвали «каракульской». В этом нет ничего неожиданного: зовем же мы коней-тяжеловозов, выращенных на реке Битюг в Воронежской области, «битюгами» или птичек, вывозимых с Канарских (т. е. буквально «Собачьих») островов, «канарейками». А затем тюркское слово переселилось в Россию и превратилось в наше «каракуль» — мех каракульской овцы.

А «каракули»? Представьте себе — ни малейшего отношения к «каракулю»; это тем более странно, что и это слово взято нами из тех же тюркских источников. Но дело в том, что слово «кара» в этих языках имеет много значений: кроме «черный», оно может значить также и «плохой». Это не должно нас очень удивлять: по-русски тоже ведь «черные мысли» означает «дурные, злые мысли».

Вот в слове «каракули» «кара» как раз и значит «плохой». А «куль» здесь получилось вовсе не из «куль» — «озеро» и не из — «цветок», а из другого тюркского слова — «кул», или «кол», означающего «рука».

Когда соседи наших предков, татары или другие тюркские народы, говорили про человека «караколы», «каракулы», они имели в виду назвать его «дурной рукой», то есть «писцом с плохим почерком». А почему бы не так? И мы нередко говорим «рука», подразумевая письмо, почерк: «руку приложил», «чувствуется рука настоящего писателя». Мы позаимствовали и это тюркское слово, превратив его в свое «каракули». Звуковое сходство между двумя словами абсолютное, а общего по происхождению — решительно ничего. Поистине «похоже до неузнаваемости»!

Теперь — вторая пара. Начнем с того, что в языке наших предков, в древнерусском, слова «блин» вообще не было. В нем существовало слово «млин», из которого много позже и получилось наше «блин». Такие изменения звуков — вещь вполне возможная: родилось же русское народное определение «бусурманин» из арабского «мусульманин» — поклонник, последователь Магомета, магометанин… Как видите, при известных условиях «б» может появиться там, где до того звучало «м».

А от «молоть» до «млин», согласитесь, ничуть не дальше, чем от «колоть» до «клин». И там и тут — слова явно родственные; ведь в близком украинском языке и сейчас «млинець» значит «блин», а «млин» — «мельница».

Что же выходит? По-видимому, от «блин» до «молоть», ничуть не похожих друг на друга, куда ближе, нежели от «каракуля» до «каракулей», смахивающих одно на другое как две капли воды. Слово «блин» когда-то означало «выпеченный из молотого зерна», «мучной».

Теперь ясно: внешнее звуковое сходство между словами не является доказательством их родства и одинакового происхождения. Вы сами поймете, что от этого ученым-этимологам никак не легче. Скорее, наоборот.

Так. А чего же ради?

В самом деле: раз такие трудности, стоят ли они того, чтобы их испытывать? Стоит ли игра свеч? Нужна ли она, этимология; кому и зачем?

Начнем с того, что выясним этимологию слова этимология. Разумеется, оно не русского происхождения; как и все слова, оканчивающиеся на «-логия», оно взято из греческого языка. Гео-логия — наука о земле, земле-ведение; био-логия — жизне-ведение; архео-логия — древне-ведение; этимо-логия — этимо-ведение. А что такое «этимос»? По-гречески это слово означало «истинный». Этимология — наука об истинном (или первоначальном) значении слов. Но спрашивается: а что такое «истинное» их значение? Я знаю, что «солнце» значит «дневное светило», а «луна» — «ночное»… Истинные ли это значения или нет?

Древние греки думали: все слова были созданы когда-то с их точными, божественно правильными значениями. Но потом они стали переходить в разговорах от человека к человеку… Даже медная монета стирается и портится, переходя из рук в руки: на старой драхме не различишь, что было когда-то на ней написано. Еще быстрее и сильнее стираются в обращении человеческие слова. Истинность их начального смысла утрачивается; дело ученых-этимологов древности и было восстанавливать ее.

Мы не античные греки. Мы согласны: да, на протяжении десятилетий и столетий в форма и значение слов меняются, порою очень сильно. Слово «музыка» Пушкин еще выговаривал как «музы'ка»:

Молчит музы'ка боевая… («Полтава»)

Слови «полк» наши предки в X–XII веках понимали как «война». «Словом о полку Игореве» назвал один из них свою великую поэму о походе князя Игоря на половцев. Там изменилась форма, тут — смысл, значение.

Но мы вовсе не считаем древние значения слов более «истинными», чем наши новые, а новые — «испорченными» или «неправильными». Смешно было бы считать юношу неправильным вариантом ребенка, а взрослого мужчину — искаженным юношей… А вот дознаться, как именно менялось значение того или другого нашего слова, прежде чем оно стало значить то, что значит сейчас, как менялись его звуки, нам так же интересно, как выяснить, когда и как родилось любое из них, откуда пришло к нам в язык, при каких обстоятельствах, где и кем было создано.

Нужно ли, полезно ли доискиваться ответов на такие вопросы? Нужно и полезно во многих отношениях. Сейчас я назову некоторые из таких надобностей и польз: на деле их много больше.