Моя жизнь

и других общественных нужд.

Я готовился к поездке в Шантиникетон. Накануне моего отъезда Гокхале

устроил вечер, на который было приглашено несколько избранных друзей.

Гокхале также позаботился, чтобы угощение было по моему вкусу, т. е.

состояло из фруктов и орехов. Хотя вечер был устроен всего лишь в нескольких

шагах от его дома, Гокхале еле-еле преодолел это расстояние. Однако симпатия

его ко мне взяла верх, и он захотел обязательно прийти. Он дошел, но упал в

обморок, и пришлось отнести его домой. С ним это бывало и раньше, поэтому, придя в себя, он прислал сказать, чтобы мы продолжали веселиться.

Вечер этот был всего лишь встречей друзей на свежем воздухе против

гостиницы, принадлежавшей обществу "Слуги Индии". Друзья вели откровенные

беседы на интересовавшие их темы и угощались земляными орехами, финиками и

свежими фруктами.

Однако обморок Гокхале произвел на меня тягостное впечатление.

III. БЫЛА ЛИ ЭТО УГРОЗА?

Из Пуны я отправился в Раджкот, а оттуда в Порбандар. Там я должен был

повидаться с вдовой брата и своими родственниками.

Во время сатьяграхи в Южной Африке я изменил свой костюм, чтобы не слишком

отличаться от индийских законтрактованных рабочих. В Англии - у себя дома, в

своих четырех стенах - носил такую же одежду. В Бомбей я приехал в

катхиаварском костюме, состоявшем из рубашки, дхоти, плаща и белого шарфа -

все из тканей индийского фабричного производства. Из Бомбея я собирался

ехать третьим классом и, полагая, что шарф и плащ излишни для такой поездки, снял их и купил кашмирскую шапку за восемь - десять ана. В таком виде я

вполне мог сойти за бедняка.

В Индии в то время свирепствовала чума, поэтому все пассажиры подвергались

медицинскому осмотру в Вирамгаме или Вадхване, точно не помню. У меня был

легкий озноб, и инспектор, обнаружив, что температура у меня повышена, записал мою фамилию и велел явиться к чиновнику медицинской службы.

Кто-то сообщил, что я проезжаю через Вадхван, ибо на вокзале меня встречал

портной Мотилал, крупный местный общественный деятель. Он рассказал мне о

вирамгамской таможне и о неприятностях, которые бывают в связи с этой

таможней у пассажиров. Я не был расположен к беседе, так как меня знобило, и

только спросил:

- Готовы ли вы сесть в тюрьму?

Я думал, что Мотилал принадлежит к числу тех пылких юнцов, которые имеют

привычку отвечать, не подумав. Однако он ответил мне твердо и обдуманно:

- Да, все мы пойдем в тюрьму, если вы нас поведете. Как катхиварцы, мы в

первую очередь имеем право на ваше внимание. Мы, разумеется, не собираемся

вас задерживать, но обещайте побывать здесь на обратном пути. Вас очень

обрадует деятельность и настроение нашей молодежи. Знайте, что мы

откликнемся на первый же ваш призыв.

Мотилал просто пленил меня. Его товарищ, расхваливая его, сказал:

- Наш друг - всего лишь портной. Но он такой мастер своего дела, что, хотя

трудится только по часу в день, легко зарабатывает пятнадцать рупий в месяц

(больше ему и не надо). Остальное время он отдает общественной работе, и

руководит нами несмотря на то, что мы образованнее его.

Впоследствии, ближе познакомившись с Мотилалом, я понял, что в похвалах

этих не было преувеличения. Он проводил ежемесячно по нескольку дней в

только что созданном тогда ашраме, учил детей портняжному мастерству и сам

шил кое-что для ашрама. Мне он подробно рассказывал о Вирамгаме и

неприятностях, которые причинялись там пассажирам. Он совершенно нетерпимо

относился к этому. Он умер в расцвете сил после непродолжительной болезни.

Для общественной жизни Вадхвана это была большая потеря.

Приехав в Раджкот, я на следующий же день отправился к чиновнику

медицинской службы. Врач меня знал и почувствовал себя весьма неловко. Он

рассердился на инспектора, но совершенно напрасно, ибо тот лишь выполнял

свой долг. Инспектор не знал меня, да если бы и знал, он не смог бы

поступить иначе. Врач не стал посылать меня снова к инспектору, а настоял на

том, чтобы инспектор пришел ко мне.

Санитарный осмотр пассажиров третьего класса в подобных случаях просто

необходим. Даже люди, занимающие высокое положение в обществе, если они едут

третьим классом, должны добровольно подчиняться всем правилам, которые

обязательны для бедняков. Чиновники должны быть беспристрастными. По моим

наблюдениям, чиновники относятся к пассажирам третьего класса не как к

равным себе, а как к стаду баранов. Говорят с ними пренебрежительно и не

удостаивают их ни ответом, ни объяснениями; пассажиры третьего класса должны

беспрекословно подчиняться чиновнику, словно они его слуги. Чиновник может

безнаказанно оскорбить и даже ударить пассажира, а билет продаст ему только

после того, как причинит массу неприятностей, включая даже опоздание на

поезд. Все это я видел собственными глазами. И такое положение не изменится

до тех пор, пока богатые и образованные не откажутся от привилегий, недоступных для бедняков, и не станут ездить в третьем классе, чтобы повести

борьбу с грубостью и несправедливостью, вместо того, чтобы рассматривать всё

это как обычное явление.

Повсюду в Катхиаваре я слышал жалобы на притеснения в вирамгамской таможне

и потому решил немедленно воспользоваться предложением лорда Уиллингдона. Я

собрал и прочитал все материалы по этому вопросу и, убедившись в полной

обоснованности всех жалоб, вступил в переписку с бомбейским правительством.

Я побывал у личного секретаря лорда Уиллингдона, а также нанес визит его

превосходительству. Лорд Уиллингдон выразил свое сочувствие, но переложил

всю вину на власти в Дели.

- Будь это в наших руках, мы давно бы сняли этот кордон. Вы должны

обратиться по этому вопросу к индийскому правительству, - сказал секретарь.

Я написал письмо индийскому правительству, но не получил никакого ответа, кроме уведомления о получении. Только позднее, когда мне представился случай

встретиться с лордом Челмсфордом, удалось добиться положительного решения по

этому вопросу. Когда же я изложил лорду Челмсфорду факты, он был весьма

удивлен, так как, оказывается, ничего не знал об этом. Терпеливо выслушав

меня, он тотчас затребовал по телефону дело о Вирамгаме и пообещал снять

кордон, если местные власти не докажут, что необходимо его сохранить.

Несколько дней спустя я прочел в газетах, что таможенный кордон в Вирамгаме

ликвидирован.

Я считал это событие началом сатьяграхи в Индии, поскольку во время моих

переговоров с бомбейским правительством секретарь выразил недовольство по

поводу упоминания о сатьяграхе в речи, которую я произнес в Богасре

(Катхиавар).

- Не угроза ли это? - спросил он. - Неужели вы думаете, что сильное

правительство уступит угрозам?

- Это не угроза, - ответил я, - а воспитание народа. Моя обязанность -

указать народу все законные средства борьбы с обидчиками. Нация, которая

желает стать самостоятельной, должна знать все пути и способы достижения

свободы. Обычно в качестве последнего средства прибегают к насилию.

Сатьяграха, напротив, представляет собой абсолютно ненасильственный метод

борьбы. Я считаю своей обязанностью разъяснять населению, как и в каких

пределах им пользоваться. Не сомневаюсь, что английское правительство -

правительство сильное, но не сомневаюсь также и в том, что сатьяграха - в

высшей степени действенное средство.

Умный секретарь скептически покачал головой и сказал:

- Посмотрим.

IV. ШАНТИНИКЕТОН

Из Раджкота я направился в Шантиникетон. Учащиеся и преподаватели осыпали

меня знаками внимания. Прием был изумительным сочетанием простоты, изящества