Моя жизнь

защитника или в качестве атторнея. Поэтому, если в Натале я был принят в

адвокатуру защитником, то в Трансваале я добивался стать атторнеем, так как

в качестве защитника я не мог бы вступить в непосредственный контакт с

индийцами; белые же атторнеи в Южной Африке никогда бы не стали поручать мне

ведение дел в суде.

Атторней же мог выступать в суде даже в Трансваале. Однажды, ведя дело в

суде Иоганнесбурга, я обнаружил, что клиент обманывает меня, давая неверные

свидетельские показания. Тогда я попросил суд дело прекратить. Поверенный

другой стороны был крайне удивлен; суду же это доставило удовольствие. Я

упрекнул клиента в том, что он поручил мне вести заведомо ложное дело, хотя

он знал, что я никогда не берусь за подобные дела. Когда же я объяснил ему

это, он признал свою ошибку. У меня создалось такое впечатление, что он даже

не обиделся на меня за то, что я обратился к суду с просьбой решить дело не

в его пользу. Во всяком случае мое поведение при разборе этого дела не имело

плохих последствий для моей практики в дальнейшем. Оно лишь облегчило мне

работу. Я также видел, что моя приверженность к истине укрепила мою

репутацию среди коллег по профессии, и, несмотря на препятствия, связанные с

расовыми предрассудками, в ряде случаев я смог даже завоевать их симпатии.

Я никогда не скрывал своего незнания от клиентов или коллег. Если же я

оказывался в тупике, то советовал клиенту обратиться к другому адвокату или

же, если он предпочитал все-таки иметь дело со мной, просил у него

разрешения обратиться за помощью к более опытному юристу. Такая

откровенность обеспечила мне безграничное доверие и симпатии клиентов. Они

всегда соглашались уплатить, когда требовалась консультация более опытного

юриста. Все это сослужило мне хорошую службу в моей общественной

деятельности.

Я уже говорил в предыдущих главах, что целью моей деятельности в качестве

адвоката в Южной Африке было служение общине. Доверие людей - необходимое

условие для достижения такой цели. Профессиональную работу, выполнявшуюся за

деньги, великодушные индийцы также рассматривали как служение обществу, и, когда я посоветовал им ради удовлетворения их справедливых требований пойти

на лишения, связанные с тюремным заключением, многие из них одобрили мой

совет не столько потому, что были убеждены в правильности такого образа

действий, сколько потому, что верили мне.

Когда я пишу эти строки, немало приятных воспоминаний приходит на ум.

Сотни клиентов, превратились в моих друзей и стали настоящими товарищами по

общественной работе. Их сотрудничество скрасило мою жизнь, которая в

противном случае была бы полна трудностей и опасностей.

XLVII. КАК БЫЛ СПАСЕН КЛИЕНТ

Читателю уже знакомо имя парса Рустомджи. Он был одновременно и моим

клиентом и товарищем по работе. Пожалуй, правильнее будет сказать, что

прежде он стал моим товарищем по работе, а уже потом клиентом. Я настолько

завоевал его доверие, что он спрашивал у меня совета даже в домашних делах.

И когда Рустомджи болел, он всегда обращался ко мне за помощью, и, хотя

образ жизни у нас был совершенно различным, без колебаний выполнял мои

знахарские предписания.

Этот мой друг однажды попал в большую беду. Он держал меня в курсе почти

всех своих дел, но старательно скрывал, что был крупным импортером товаров

из Бомбея и Калькутты и нередко занимался контрабандой. У него установились

хорошие отношения с таможенными чиновниками, и никто не подозревал его.

Чиновники обычно принимали его накладные на веру. Некоторые из них, по-видимому, просто смотрели сквозь пальцы на контрабанду.

Но, как образно сказал гуджаратский поэт Акхо, ворованное, как ртуть, не

удержишь, и парс Рустомджи не составил в этом отношении исключения. Однажды

мой добрый друг примчался ко мне со слезами на глазах.

- Бхаи, я обманул вас, - сказал он. - Сегодня я попался. Я занимался

контрабандой и теперь обречен. Меня должны посадить в тюрьму. Мне грозит

полное разорение. Только вы можете меня спасти. Я больше ничего не утаивал

от вас, но считал, что не должен беспокоить вас рассказами о своих

коммерческих махинациях, поэтому ничего не говорил вам о контрабандной

торговле. Я так раскаиваюсь в содеянном!

Я успокоил его, сказав:

- Ваше спасение в руках божьих. Что же касается меня, то вы знаете, как я

поступлю. Я постараюсь вас спасти, если вы признаетесь во всем.

Добрый парс был глубоко разочарован.

- Но разве моего признания перед вами недостаточно? - спросил он.

- Вы причинили ущерб не мне, а правительству. Как же признание, сделанное

мне, может спасти вас? - ответил я мягко.

- Хорошо, я поступлю так, как вы сочтете нужным. Но не переговорите ли вы

с моим старым поверенным м-ром X.? Он тоже мой друг, - сказал Рустомджи.

В результате беседы выяснилось, что он занимался контрабандой длительное

время, но проступок, на котором он попался, касался пустячной суммы. Мы

отправились к его поверенному. Тот, внимательно просмотрев документы, сказал:

- Это дело будет разбирать суд присяжных, а от натальского суда присяжных

вряд ли можно ожидать оправдания индийца. Не будем, однако, терять надежды.

Я не был близко знаком с поверенным. Рустомджи перебил его:

- Благодарю вас, но по данному делу я предпочитаю руководствоваться

советом м-ра Ганди. Он хорошо знает меня. Разумеется, в случае необходимости

он посоветуется и с вами.

Уладив дело с поверенным, мы отправились в лавку Рустомджи.

И тут, разъяснив ему мою точку зрения, я сказал:

- Не думаю, чтобы это дело было передано в суд. От таможенного чиновника

зависит, преследовать вас в судебном порядке или оставить в покое. Он же в

свою очередь будет руководствоваться указаниями генерального атторнея. Я

готов встретиться с тем и другим. Полагаю, что вы должны предложить уплату

штрафа, который они назначат, и, вероятнее всего, они пойдут на это. Если же

они откажутся, вы должны быть готовы к тому, что вас посадят в тюрьму. Я

придерживаюсь мнения, что позор состоит не только в том, чтобы сидеть в

тюрьме, сколько в самом проступке. Позорное дело уже сделано. Тюремное

заключение вы должны рассматривать как покаяние. Подлинное же покаяние

состоит в том, чтобы никогда больше не заниматься контрабандой.

Не могу сказать, что Рустомджи воспринял все это совершенно спокойно. Он

был храбрый человек, но в самый последний момент мужество покинуло его. На

карту были поставлены его имя и репутация. Что будет с ним, если дело, которое он создавал с такой заботой и трудом, пойдет прахом.

- Хорошо, я уже сказал, что всецело в ваших руках, - заявил он. -

Поступайте так, как сочтете нужным.

Я мобилизовал всю свою способность убеждать. Я встретился с таможенным

чиновником и откровенно рассказал ему обо всем, обещая передать в его

распоряжение все конторские книги; описал раскаяние парса Рустомджи.

- Мне нравится этот старый парс, - сказал таможенный чиновник. - Жаль, что

он поставил себя в такое глупое положение. Вы знаете, в чем заключаются мои

обязанности. Я подчиняюсь указаниям генерального атторнея и поэтому советую

вам сделать попытку убедить его.

- Буду вам очень благодарен, - сказал я, - если вы не станете настаивать

на передаче дела в суд.

Заручившись его обещанием, я вступил в переписку с генеральным атторнеем, а затем с ним встретился. Рад сообщить, что он высоко оценил мою

откровенность, убедившись, что я ничего не утаиваю.

Не помню точно, по поводу этого или какого-то другого дела, где я проявлял

такую же настойчивость и откровенность, он бросил следующую реплику: