Моя жизнь

Когда я вырос, меня несколько раз и в Индии, и в Южной Африке пытались

убедить снова надеть священный шнур, но безуспешно. Если шудры могут не

носить его, доказывал я, то какое право имеют на это другие варны? Я ничего

не имел против шнура как такового, однако не видел достаточных оснований, чтобы принять этот ненужный, на мой взгляд, обычай.

Как вишнуит я, естественно, носил вокруг шеи кантхи, а пожилые люди

считали обязательной также и шикху. Однако перед отъездом в Англию я

избавился от шикхи, считая, что если мне случится обнажить голову, то надо

мной станут смеяться и я буду выглядеть в глазах англичан, как мне тогда

казалось, варваром. В Южной Африке из трусости я уговорил двоюродного брата

Чхаганлала Ганди, который носил шикху из религиозных соображений, срезать

ее. Я опасался, что это могло помешать его общественной деятельности, и

потому, даже рискуя обидеть его, предложил ему расстаться с шикхой.

Чистосердечно рассказав обо всем свами, я добавил:

- Я не буду носить священный шнур, так как не вижу в этом необходимости; многие индусы обходятся без него и все же остаются индусами. К тому же

священный шнур должен быть символом духовного возрождения, которое означает

у верующего продуманное стремление к более высокой и чистой жизни.

Сомневаюсь, чтобы при теперешнем состоянии индуизма и Индии индусы могли

претендовать на ношение символа, имеющего такое значение. Они смогут

получить это право только тогда, когда индуизм очистится от неприкасаемости, уничтожит все различия между высшими и низшими и освободится от множества

других укоренившихся в нем зол и постыдных обычаев. Мой ум восстает поэтому

против ношения священного шнура. Но я уверен, что ваши соображения

относительно шикхи не лишены основания. Некогда я носил шикху и отказался от

нее из ложного чувства стыда, а потому считаю, что должен начать отращивать

себе волосы. Я поговорю об этом с друзьями.

Свами не согласился с моими соображениями по поводу священного шнура. Как

раз те доводы, которые я привел против ношения, казались ему доказательством

необходимости носить шнур. Мои взгляды с тех пор не изменились. Пока

существуют различные религии, каждой из них необходим какой-то внешний

отличительный символ. Но когда этот символ становится фетишем и средством

для доказательства превосходства одной религии над другой, от него нужно

отказаться. Священный шнур, на мой взгляд, не является средством, возвышающим индуизм. Поэтому я отношусь к нему безразлично.

Что касается шикхи, то я отказался от нее из трусости и после совещания с

друзьями решил вновь отрастить ее.

Но возвратимся к Лакшман Джхула. Я был очарован живописными окрестностями

Решикеша и Лакшман Джхула и склонил голову в знак почтения к своим предкам

за их понимание красоты природы и умение придать религиозное значение

проявлениям прекрасного.

Но меня возмутило, как люди пользовались этими прекрасными местами. Как в

Хардваре, так и в Решикеше люди загрязнили дороги и красивые берега Ганга.

Они не остановились даже перед осквернением священной воды Ганга. Мое сердце

преисполнилось страданием при виде того, как люди отправляют свои

естественные потребности на дорогах и на берегах священной реки, вместо

того, чтобы делать это где-нибудь подальше, в стороне от этих прекрасных

мест.

Лакшман Джхула - это висячий железный мост через Ганг. Говорят, что

первоначально на этом месте был красивый веревочный мост. Но одному

филантропу-марвари пришло в голову разрушить его и построить за большие

деньги железный, ключи от которого он вручил правительству! О веревочном

мосте ничего сказать не могу, так как не видел его. Железный же мост здесь

совершенно не к месту, он нарушает красоту окружающего ландшафта. Передача

ключей от моста пилигримов правительству, при всей моей тогдашней

лояльности, возмущала меня.

Перейдя через мост, вы попадаете в сваргашрам, жалкое местечко, состоящее

из нескольких полуразвалившихся сараев из оцинкованного железа. Они, как мне

сказали, были сооружены для садхаков (ищущих). В то время вряд ли кто жил в

них. А те, которые находились в самом большом строении, производили

неблагоприятное впечатление.

Впечатления, приобретенные в Хардваре, оказались для меня бесценными. Они

в значительной степени помогли мне решить вопрос, где я должен жить и что

делать.

IХ. ОСНОВАНИЕ АШРАМА

Паломничество на ярмарках Кумбха я совершил во время своего второго

посещения Хардвара.

Сатьяграха ашрам был основан 25 мая 1915 года. Шраддхананджи хотел, чтобы

я поселился в Хардваре. Несколько моих друзей из Калькутты советовали мне

жить в Вайдьянатадхаме. Другие усиленно убеждали избрать Раджкот. Но когда

мне пришлось быть проездом в Ахмадабаде, многие из моих друзей настаивали, чтобы я поселился именно там, предлагая взять на себя издержки по ашраму и

соорудить для нас жилой дом.

Меня всегда тянуло в Ахмадабад. Будучи гуджаратцем, я считал, что смогу

принести наибольшую пользу своей стране, употребляя язык гуджарати. Кроме

того, Ахмадабад как древний центр кустарного ткачества являлся наиболее

подходящим местом для возрождения кустарного прядения на дому. В этом городе

- столице Гуджарата - можно было больше всего рассчитывать на денежную

помощь со стороны богатых горожан.

С ахмадабадскими друзьями я обсуждал вопрос о неприкасаемых. Я сказал, что

при первой же возможности проведу в ашрам кандидата из неприкасаемых, если, конечно, он будет этого достоин.

- Где вы найдете неприкасаемого, отвечающего вашим требованиям? -

самоуверенно возразил один приятель-вишнуит.

В конце концов я решил основать ашрам в Ахмадабаде.

Что касается помещения, то больше всех в этом мне помог ахмадабадский

адвокат Дживанлал Десаи. Он предложил сдать внаём свое бунгало в Кочрабе, и

мы сняли его.

Прежде всего необходимо было дать ашраму подходящее название. Я

посоветовался с друзьями. Среди предложенных названий были "Севашрам" (место

служения), "Тапован" (место аскетизма) и др. Мне понравилось "Севашрам", но

без уточнения метода служения. "Тапован" казался слишком претенциозным, ибо

хотя тапас и был дорог нам, мы, однако, не могли претендовать на звание

тапасванов (аскетов). Нашей верой была преданность истине, а занятием -

искания и настойчивое утверждение истины. Я хотел ознакомить индийцев с

методами, испытанными мною в Южной Африке. Я жаждал выявить, насколько

возможно применить эти методы в Индии. Поэтому мои компаньоны и я

остановились на названии "Сатьяграха ашрам", что отражало и цель и метод

нашего служения.

Для ведения дел ашрама необходимо было принять свод правил и распорядков.

Мы составили проект и дали его на обсуждение друзьям. Из многочисленных

замечаний мне особенно запомнилось замечание сэра Гурудаса Банерджи. В целом

наш проект ему понравился, однако он предложил, чтобы в качестве одного из

предписаний было добавлено еще и требование скромности, так как он считал, что молодое поколение совершенно лишено ее. Я и сам знал это, но опасался, что скромность перестанет быть скромностью, как только она станет предметом

обета. Истинное значение скромности - самоотречение. Самоотречение есть

мокша (спасение), а пока оно не может само по себе быть предписанием, могут

быть другие предписания, необходимые для достижения мокши. Если поступки

стремящегося достичь состояния мокша или служителя не содержит в себе

скромности или самоотверженности, то не может быть и самого стремления к

мокше или служению. Служение без скромности есть эгоизм и самомнение.