Тибетская книга мертвых (сборник)

«Смерть Гьере Ламы» принадлежит к последней категории. Как рассказано в начале текста, автор с несколькими учениками проходил через Лахульскую долину на северо-западе Индии, когда кто-то попросил его остановиться и осмотреть место паломничества на горе Гьере. По роду занятий он известный ясновидец, хотя он не говорит об этом прямо в тексте. Автор согласился осмотреть место и заметил некоторые необычные особенности, а также собственную реакцию на это место. Той ночью ему приснилось, что к нему явилась дакини и рассказала историю смерти Гьере Ламы и пробуждения царевны Палден Зангмо.

Это составляет первую половину нашего текста. В то время автор ничего не записал. Но спустя несколько месяцев, когда он проходил через те же места, ему случилось остановиться возле места убийства, о котором он имел сон. Той ночью он не смог уснуть и рано утром впал в транс, и ему явился Гьере Лама и рассказал недостающие подробности о своей жизни и смерти. Видение заканчивается тем, что Гьере Лама передает молитву и метод медитации для тех, кто посещает место паломничества на горе Гьере, и сведения о том, где различные персонажи этой истории переродились в настоящее время.

Только после этого Тертон Дулжуг Лингпа решился записать полный рассказ о своих переживаниях.

Автор умер, по существу, не столь давно, в 60-х годах. Его смерть была столь же странной, как и его жизнь. Ему был сон, что он должен идти в Непал и отыскать определенные тексты-сокровища и вещи, включая реликвии некоторых непосредственных учеников Будды. Несколько его учеников из Лахула пошли с ним. В Непале эта группа попала под снежную лавину и была заживо погребена.

Горные королевства на северных границах Индии – это магические места. В большинстве из них, подобно Лахулу, тибетский используется как мистический, религиозный язык, и многие посылают своих наиболее многообещающих учеников в тибетские монастыри для получения религиозного образования. Когда мы читаем такие тексты, как тот, что приведен в этой главе, они поражают нас тем, что подобный древний и мистический взгляд на вещи возможен совершенно бессознательно в наши дни, древний не в смысле примитивности, а скорей безвременности. Я спросил одного из моих гуру Досточтимого Добум Тулку, который однажды встречался с автором этой работы в Дарджилинге, о его впечатлении. «Самый обычный тибетский йог, – ответил он, – как большинство йогов такого рода».

Летом 1982 года один из моих друзей собрался в короткую поездку в Лахул, поэтому я дал ему перевод истории Гьере Ламы и попросил осмотреть гору Гьере. Эта гора расположена в четырех днях пешего пути от шоссе, но он постарался добраться туда. Он посетил разные места, упомянутые в тексте, такие как пещера, развалины хижины, ступа, Пастбище западни и т. п., и провел там вечер. Это место нисколько не изменилось за годы, прошедшие после рассказа Дулжуг Лингпы, и, вероятно, не слишком изменилось со времен самого Гьере Ламы. Те же дороги и тропы, как и люди, и их образ жизни.

Существуют тысячи такого рода текстов-сокровищ в тибетской литературе, которые были либо «найдены», либо увидены во сне. Для тибетцев истины, заключенные в них, столь же достоверны в каждой малости, как те, что получены любым обычным способом. Люди подвержены неудачам и ошибкам, а с буддийской точки зрения ясновидящие не более, чем любые другие, а скорей даже менее, чем другие. Историк перерывает сведения и намеки, оставленные в прошлом, и по этим источникам делает собственные заключения; ясновидящий, с другой стороны, просто читает в прошлом или будущем, пользуясь своим особым талантом.

Дулжуг Лингпа так же делает некоторые предсказания относительно будущего. Одно из них: «Через восемь лет кровь прольется на индийской земле, и это решительно изменит наш образ жизни». Действительно, китайское вторжение в Индию произошло точно через восемь лет, в 1962 году. Хотя это был всего лишь короткий конфликт, он оказал опустошительное воздействие на маленькие буддийские княжества на северной индийской границе. Все они были неожиданно затоплены армейскими лагерями и военными установками, которые остаются там до настоящего времени. Эти районы были закрыты для путешествий и считаются зонами ограниченного въезда. Влияние присутствия большого числа солдат в этих редконаселенных местах, естественно, вызвало культурное разорение: многие женщины выходили замуж и уезжали в отдаленные части Индии, многие молодые люди нанимались в солдаты, распространились многие новые болезни и т. п. Индийское правительство также стало проявлять гораздо больший интерес к культурной ассимиляции этих районов, открывая школы, в которых детей учат только языку и культуре материковой Индии и не поощряют сохранение собственной культурной идентичности. То же происходит в Ладакхе, Лахуле, Спитти, Киннауре и во всех буддийских княжествах от западной границы до Ассама и области монов на востоке. Следовательно, эти районы переживают печальные и опасные времена.

Рассказ о смерти Гьере Ламы и скрывающаяся за ним традиционная буддийская тема имеют для меня личный смысл ввиду обстоятельств смерти одного из моих собственных учителей, бывшего настоятеля монастыря Далай-ламы в Дхарамсале. Этот великий гуру шесть лет был настоятелем тантрийской школы Гьюме, а затем четырнадцать лет монастыря Далай-ламы Намгьял Дацан. Затем он удалился от монастырской деятельности из-за сердечной болезни и тихо жил, посвящая свое время медитации и принимая частных учеников. В то время я и познакомился с ним. Он пригласил меня навещать его раз в неделю, чтобы я мог практиковаться в тибетском языке и разделить с ним неизменную чашку тибетского чая. Мой разговорный тибетский был очень плох в то время, и он существенно улучшил его, не столько из-за того, что давал мне лингвистические указания, сколько из-за тех установок, что развивал во мне. После того как я походил к нему с месяц или около того, он дал мне один хороший совет. «Я хочу установить для вас задание, – сказал он мне, – никогда не позволяйте тибетцу пройти мимо вас по улице, не завязав с ним разговор, а начав разговор, не останавливайтесь, пока не заставите его рассмеяться. Тибетцы любят смеяться, и если они знают, что вы собираетесь их рассмешить, они будут любить вас и всегда захотят остановиться и поговорить с вами сколько угодно». Я принял его совет на вооружение и в течение следующих нескольких лет постепенно расшифровал тибетское чувство юмора. А в процессе этого я овладел языком.

Так прошло несколько лет, а я продолжал навещать Ринпоче в его тесной комнатке для медитации. Время от времени он напоминал мне, что однажды, когда его здоровье поправится, он даст мне короткое формальное наставление.

Я редко напоминал ему об этом, хотя каждый раз в день Нового года говорил, что надеюсь: в наступившем году его здоровье улучшится настолько, чтобы он мог дать мне наставление. Это было скорее общее пожелание, чем серьезное предположение, так как я знал, что он оставил формальное обучение. Но вот в один прекрасный день он сказал мне: «Несколько лет я обещал вам дать формальные наставления. Я думаю, теперь пришло время. Если хотите, можете пригласить несколько своих друзей поприсутствовать». Поскольку наставления должны были быть даны в группе, я позаботился о переводчике, и день этого события приближался.

Когда наступило время проповеди, Ринпоче сидел в комнате в самой необычной формальной манере, а когда начались предваряющие молитвы, я заметил, что вышел его служитель. Меня позвали к трону Ринпоче и попросили совершить символическое приношение предметов, что были на подносе у служки, а именно: изображение ступы, представляющей мысль Будды, священной книги, представляющей речь Будды, и статуэтки, представляющей тело Будды, в дополнение к другим жертвенным предметам.

Передавая ему изображение Будды, я заметил, что, ставя его на стол, он слегка толкнул статуэтку ребром ладони, заставив завалиться. Он быстро поставил его снова, но наши взгляды на мгновенье встретились, и, увидев мое смущение, он ответил чудесной обезоруживающей улыбкой. Проповедь началась, но примерно через 15 минут я заметил, что, хотя он выглядел обычно, когда говорил сам, даже смеялся и шутил, но, когда останавливался, давая время переводчику, цвет лица его менялся, он слегка откидывался и закрывал глаза, концентрируясь на своих мантрах и перебирая четки гораздо быстрее, чем обычно. Через несколько минут я наклонился к нему и спросил, все ли в порядке. «Да, – ответил он спокойно, – у меня сердечный приступ». В этот момент переводчик закончил говорить, и Ринпоче снова начал проповедь, как будто ничего не случилось. В следующую паузу я снова наклонился и спросил его: «Ринпоче, не следует ли нам немедленно остановить проповедь?» Он бросил на меня долгий проницательный взгляд. «Как хочешь, – ответил он, – мы можем либо продолжать, либо закончить в другой раз». Я быстро объявил перерыв и выпроводил всех из комнаты. Ринпоче перешел на свою кровать и сел в медитации, а несколько его монахов вошли и начали монотонно петь для него низкими глубокими голосами. Он сидел в медитации весь вечер без движения. На следующий день я пришел навестить его. Он чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы принять меня, но велел передать: «Ринпоче просит, чтобы вы помнили его наставление». Так сказал мне его служка. В ту ночь лама сел в медитации и перестал дышать. Его сердце остановилось, и функционирование организма прекратилось, хотя он не проявлял полных признаков смерти. Это практика «тукдам», когда йог уходит в сердце в медитации смерти. Он сидел так три дня, не проявляя признаков смерти. Затем его голова склонилась на сторону и процесс смерти был завершен. Такова смерть совершенного йога. В это время все монахи тантрийской школы Гьюме и монастыря Намгьял были в городе, чтобы получить наставления от Далай-ламы; поскольку Ринпоче много лет был настоятелем этих двух монастырей, это означало, что почти все его ученики присутствовали при его смерти. Все были допущены в его комнату, чтобы засвидетельствовать его медитацию смерти, признак Пробуждения. Когда наступил день кремации, а я был единственным европейцем, которого известили об этом, в три часа утра я отправился на гору к храму. Погода была самая удивительная: дул сильнейший ветер, какого я никогда не видел в Дхарамсале, каждую минуту вспыхивала молния и гремел гром, но не упало ни капли дождя. Все монахи двух монастырей ламы были там. Тело Ринпоче было вынесено и положено перед храмом, и все мы приносили белые церемониальные шарфы. Начался долгий путь по горе к отшельническому скиту, где должна была состояться кремация. Когда мы проходили по улице, тибетцы выходили из домов и клали на носилки свои шарфы. Затем начался обряд кремации. Был зажжен огонь, и все было охвачено пламенем. И тогда произошла совершенно необычная сцена. Грудная клетка тела лопнула, и сердце выскочило, как игрушка на пружине. Казалось, оно несколько раз пульсировало, а затем упало в сторону, как увядший цветок.