Тибетская книга мертвых (сборник)

Я бы не рассказывал эту историю, если бы в ней не было так много необычных поворотов и она не была так непосредственно связана с буддийской темой сознательной смерти, как средства наставления учеников. На следующий день я пошел в дом Ринпоче. Я чувствовал какое-то замешательство от всего происшедшего, переполненность скорбью от потери чудесного духовного друга и что-то вроде скрытой вины, так тесно связанной с его смертью. Я высказал свои чувства его служителю.

«В этом событии было столько необычного, – сказал он мне. – За день до того, как Ринпоче согласился дать вам наставление, он позвал меня и сказал, что, наблюдая игру облаков на горизонте, был поражен мыслью о непостоянстве всех вещей и что он хочет выполнить свою последнюю волю и передать прощальный совет тем из своих учеников, кто будет нуждаться в руководстве после его ухода. Было предсказано, что он скончается в этом году. Потом вечером перед той проповедью у него был легкий приступ. Я попросил его отменить проповедь, но он сказал, что хочет сделать все, как намечено. А наутро у него был повторный приступ, но он все же не отменил проповедь. Тем утром появилась радуга, которая, казалось, кончалась у его окна, а Далай-лама, который в это время совершал молитвы в храме со своими монахами, заметил, что все они должны молиться, дабы никогда в будущих жизнях не разлучаться с такими великими учителями, как Ринпоче. Все его ученики за последние тридцать лет сейчас в городе, казалось, он хотел, чтобы они были здесь при его смерти. Вероятно, он очень хотел дать вам наставления. Он посвятил свою жизнь учительству и, казалось, хотел умереть, учительствуя».

Это довольно странно, но когда я позднее прослушал запись той беседы Ринпоче, то его последними словами, перед тем как я настоял на перерыве проповеди, были: «Мы должны упорно заниматься медитацией смерти и осознавать непостоянную природу всего существующего. Это воодушевит нас направить все силы на развитие добра и избегание зла и на осуществление молитв и устремлений будд и бодхисаттв прошлого». Тут я спрашиваю его, не должны ли мы сделать перерыв. «Как хочешь, – был его ответ, – мы можем либо закончить сейчас, либо оставить это до следующего раза».

Сам Будда показал пример умирания в присутствии своих учеников, целенаправленно и сознательно сделав это искусным средством воодушевления сознаний тех, кого он учил. Многие Далай-ламы также следовали этой традиции. Первому Далай-ламе шел 83-й год, когда он созвал своих учеников в зале собраний монастыря Таши Лхунпо и сообщил им, что настало время его кончины. Некоторые умоляли его использовать свои особые силы для продления жизни, другие спрашивали, не позвать ли врача или сделать что-либо иное для предотвращения его смерти, но после того, как он ответил, что ничего не нужно делать, его спросили, следует ли после его смерти читать какие-либо особые молитвы. Он ответил: «Всегда храните в сердце учение Будды и ради спасения всех живых существ применяйте его для развития вашего собственного потока сознания. Помните учения монастыря Таши Лхунпо. Приложите все силы, чтобы жить, медитировать и учить в соответствии с подлинными учениями Будды. Только тогда вы исполните мои желания». Затем он погрузился в тантрийскую медитацию. Его дыхание прекратилось, а сердце перестало биться, но он оставался в медитации тридцать дней, не проявляя никаких признаков смерти. Его тело превратилось из старика в юношу и излучало такой интенсивный свет, что некоторые не могли даже смотреть на него. Такой рассказ о смерти Первого Далай-ламы приводится в стандартных жизнеописаниях [513]. Его останки были затем мумифицированы и помещены в золотой корпус. Каждый из последующих Далай-лам демонстрировал сходный сознательный контроль наступления смерти, обставляя сцену кончины таким образом, чтобы сильнее воодушевить своих учеников.

Дулжуг Лингпа написал много текстов мистических откровений, но «Смерть Гьере Ламы» самый крупный из них. Как я отметил во вступительной части, том его собрания сочинений впервые попал мне в руки от моего друга Дэвида Льюстона, известного собирателя различных традиционных форм национальной музыки, с которым я работал по записи тибетских песнопений. В то время Дэвид как раз вернулся из путешествия в Лахул с Таши Церингом, где проводил исследования для своей книги о затерянных гималайских княжествах. Таши приобрел экземпляр собрания сочинений Дулжуг Лингпы для Дэвида и предполагал, что одна из «Песен Опыта», своеобразной йогической мистической поэмы, должна заинтересовать Дэвида для его главы о Лахуле. Этот автор, Дулжуг Лингпа, хотя родился в Восточном Тибете, бо́льшую часть жизни провел в Лахуле и представлял тип странствующего йогина, часто ассоциируемый с этими гималайскими княжествами. Я был очарован историей Гьере Ламы и сделал ее перевод для этой антологии. «Смерть Гьере Ламы» – прекрасный образчик жанра литературы, иллюстрирующей контролируемую смерть йогина.

Эта замечательная история началась в двадцать пятый день седьмой луны мужского года Дерева-Коня [514]. Я, автор, Дулжуг Лингпа, шел через Пата в Лахульской долине, когда золотая дакини появилась в небе и произнесла такие слова:

«Кье! О могучий йогин, ты должен записать историю прославленного Кумара Сенгха, махасиддха былых времен» [515]. Сказав это, она бесследно исчезла.

Мы шли еще некоторое время и наконец добрались до места паломничества, известного как гора Гьере. Один из моих спутников, крестьянин по имени Катанг, человек глубоко верующий в Учение, подошел ко мне и сказал: «Согласно легенде, это основное место, связанное с Ламой Гьере, известным святым былых дней, йогом, прославившимся своими мистическими способностями. Стены его хижины для медитации все еще стоят на вершине этой горы, а пониже хижины есть пещера, в которой, как говорят, он провел много лет в медитации. Однако много веков прошло со времени его жизни, и сегодня очень мало известно о нем, за исключением того, что он жил на этой горе и обратил множество людей к практике Дхармы. Пожалуйста, осмотрите это место, и, может быть, вы сможете с божественной помощью узнать больше об этом деле посредством ваших особых дарований».

Поэтому, вдохновленные таинственным явлением золотой дакини и тронутые словами этого ученика, мы поднялись на гору к тому месту, где когда-то жил Гьере Лама.

Кроме одной стены полуразрушенной хижины для медитации мы нашли квадратную скалу, отмеченную отпечатками человеческих следов. Кажется, никто до нас не заметил этого камня. Действительно, воздействие от осмотра этой скалы всколыхнуло во мне глубокие кармические отпечатки.

Ниже по склону на небольшом расстоянии мы также нашли огромный валун, отмеченный тремя отпечатками. Я попросил нескольких мужчин из нашей группы перевернуть его, и на нижней поверхности камня обнаружился полный отпечаток человеческого тела. Некоторые из присутствовавших заметили, что этот отпечаток не может принадлежать никому иному, как Гьере Ламе.

Возле этого валуна лежали два куска большого камня, разбитого пополам. Оба куска были отмечены отпечатками рук.

Мы взяли эти камни – с отпечатками ступней, тела и рук – и почтительно сложили у дороги. Затем совершили молитвы, подношение мандалы и цветов и размышляли о том, что увидели. Я также осмотрел гору и ее окрестности и рассказал несколько историй о великих деяниях совершенных йогов прошлого. Все присутствующие были охвачены глубоким духовным чувством.

Вечером мы прибыли в Кунхенгьер. Затем все стали прощаться со смехом и шутками. Сам же я лег спать очень рано. Около полуночи мне явилась во сне юная дева, богато украшенная, и произнесла такие слова:

«О почтенный, сегодня ты нашел несколько драгоценных предметов, достойных почитания. Отпечатки на трех этих камнях действительно оставлены телом святого Гьере Ламы, чье имя было Кумара Сенгха, ученика махасиддха Канграрипы, отшельника с горы Кангра [516]. Я хочу рассказать тебе историю этого святого ученика. Слушай меня хорошенько, а затем откроешь это другим».