Метаморфозы (СИ)

Такое решение вырвало меня из рук Орка, но с тем лишь, чтобы сберечь для худшего наказания. Я загрустил и потерю крайней части тела оплакивал, как свою погибель. Я обдумывал, как бы голодовкой или прыжком в бездну найти себе смерть: я и в этом случае умру, конечно, но умру, не подвергаясь при жизни увечью. Пока я занимался выбором способа смерти, ранним утром тот мальчишка, погнал меня в горы. Привязав меня к ветке дуба, он прошёл дальше, чтобы нарубить дров, которые ему нужно было везти. Вдруг из пещеры высунула сначала голову, а потом и вся вылезла медведица. Как только я увидел её, в страхе и в ужасе от такого зрелища, осел на задние ноги, голову задрал как можно выше и, оборвав ремень, которым был привязан, бросился бежать, не только ноги пустив в ход, но и всем телом скатываясь по кручам. И, наконец, оказавшись на расстилающихся под горой полях, несусь, стараясь ускользнуть не только от медведицы, но и от мальчишки.

Тут прохожий, видя, что я бегу один, поймал меня и, вскочив мне на спину, палкой, что была у него в руках, погнал меня. Я прибавил шага, удаляясь от ножа, грозившего мне лишением мужественности. Что же касается ударов, то они не особенно тревожили меня, уже успевшего, по своей должности, привыкнуть к палкам.

Но Фортуна, преследовавшая меня, быстро обернула мне во вред случай к спасению и принялась строить новые козни. У моих пастухов пропала телушка, и они, в поисках её, обходя окрестности, попались нам навстречу. Узнали меня и, схватив за узду, начали тащить за собой. Но мой седок возражал, призывая людей и богов в свидетели:

- Что хватаете меня? Чего на меня нападаете?

- А, так мы с тобой невежливо обращаемся, когда ты, украв у нас осла, уводишь его? Лучше скажи, куда ты запрятал мальчика, его погонщика, которого ты, очевидно, убил? - Они стащили его на землю, принялись бить кулаками, пинать ногами, а он клянётся, что не видел погонщика, но, встретив меня нестреноженного и без присмотра, хотел, в надежде на вознаграждение, вернуть меня владельцу.

- Ах, если бы осёл, которого мне лучше бы и не встречать, обладал человеческим голосом! Он бы подтвердил мою невиновность, и вам стало бы стыдно за ваше обращение со мной.

Но его уверения делу не помогли. Пастухи набросили ему петлю на шею и повели в рощу к той горе, откуда мальчик привозил дрова.

Нигде его не нашли, а заметили разбросанные повсюду части его тела. Я понимал, что это - дело зубов той медведицы, и сказал бы всё, что знал, будь у меня дар слова. Но я одно мог делать - радоваться возмездию, хоть и запоздалому. Наконец, все части трупа были найдены и преданы земле, а моего Беллерофонта, конокрадство которого не вызывало сомнений и которого к тому же обвиняли в убийстве, пастухи повели связанным к своим хижинам, чтобы завтра утром отвести к властям для наказания.

Пока родители мальчика горевали, рыдая и плача, пришёл крестьянин и потребовал, чтобы надо мной была совершена операция, на которую меня обрекли. Кто-то ему ответил:

- Нет, сегодня постигло нас другое горе, и осёл тут ни при чём. А вот завтра - сколько угодно: можешь не только мужское естество, а и голову этому проклятому отрезать. В помощниках у тебя недостатка не будет.

И нанесение увечья мне отложили до следующего дня. И я был благодарен мальчику за то, что он хоть своей смертью на денёчек отсрочил моё мучение. Но даже такого промежутка, чтобы порадоваться и отдохнуть, мне не было дано. Мать отрока, оплакивая смерть сына, обливаясь слезами, одетая в траурные одежды, раздирая руками покрытые пеплом седины, с рыданьями, переходящими в крики, поражая ударами свою грудь, ворвалась в моё стойло и начала:

- А этот, полюбуйтесь, уткнулся в ясли и свою прожорливость ублажает, только и знает, что набивать свою утробу жратвой, ни моим бедам не посочувствует, ни о несчастье со своим покойным хозяином не вспомнит! Нет, он, конечно, презирает и знать не желает мою старость и убожество и полагает, что даром пройдёт ему такое злодеяние! Как бы там ни было, а он уже заранее считает себя не повинным: ведь преступникам свойственно после самых злодейских покушений, невзирая на упрёки совести, надеяться на безнаказанность. Призываю богов в свидетели, скотина, хоть бы и обрёл ты на время дар речи, какого дурака сумеешь ты убедить, что ты ни при чём в этом деле, когда ты и копытами мог защитить мальчика, и укусами врага отогнать. Ты мог его частенько лягать, а от смерти уберечь с таким же жаром не мог? Конечно, ты должен был бы взять его себе на спину и унести, вырвав из рук этого разбойника. Ты не смел, наконец, покинув и бросив своего товарища, наставника, спутника, пастыря, убегать один. Разве тебе не известно, что те, кто даже умирающим в помощи отказывают, подлежат наказанию, как преступившие добрые нравы? Но недолго, убийца, ты будешь радоваться моим бедам. Скоро я дам тебе почувствовать, какой силой наделяет природа страдальцев.

Она распустила повязку под грудью и, связав ей мои ноги, схватила кол, которым подпиралась дверь в стойле. И принялась колотить меня, пока её силы не иссякли и палка не выпала у неё из рук. Тогда, жалея, что так быстро ослабели её пальцы, она подбежала к очагу и, вытащив оттуда головню, стала совать её мне в пах, пока я не пустил ей в лицо и глаза струю кала. Почти ослепнув и задыхаясь от вони, эта язва убежала от меня, а то погиб бы ослиный Мелеагр от головни безумствующей Алфеи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На рассвете, с первыми петухами, пришёл юноша из ближайшего города, как мне показалось, один из слуг Хариты, той девушки, что со мной у разбойников терпела беды. Он принёс вести о кончине Хариты и о несчастье, постигшем семейство. Подсев к огню, окружённый товарищами, он начал:

- Конюхи, овчары и вы, волопасы, нет у нас больше Хариты, погибла бедняжка, и не без спутников отправилась в царство теней. Но чтобы вам всё стало известно, начну сначала, а случай - таков, что узнай о нём люди более учёные, которых судьба наградила даром писателя, те могли бы в виде повести передать это всё бумаге.

В соседнем городе жил молодой человек благородного происхождения, богатство которого не уступало его знатности, но привыкший к кабацкой распущенности, разврату и попойкам среди бела дня. Поэтому не удивительно, что он связался с шайкой разбойников и даже обагрил руки человеческой кровью. Звали его Тразилл. Каков он был, такова о нём была и слава.

Как только Харита созрела для брака, он оказался в числе самых настойчивых искателей её руки и с большим рвением добивался своего, но, хоть он и оставлял далеко за собой своих соперников и богатыми подарками старался склонить родителей к соглашению, дурная слава о нём помешала делу, и он получил отказ. Когда же хозяйская дочка вышла за Тлеполема, Тразилл задумал преступление. Найдя, в конце концов, случай проникнуть в дом, он приступил к исполнению плана, давно уже им обдуманного. В тот день, когда девушка благодаря ловкости и доблести своего жениха была освобождена от ножей разбойников, Тразилл, изъявлениями восторга обращая на себя всеобщее внимание, вмешался в толпу поздравляющих. Как бы радуясь благополучию и будущему потомству новобрачных и помещённый из уважения к его роду в ряды почётных гостей, он, скрыв свой замысел, делал вид, будто одушевлён дружественными чувствами. Уже постоянные разговоры и частые беседы, а иногда даже участие в трапезах и пирушках делали его всё более близким другом семьи, и незаметно для себя он падал в любовную бездну. И в самом деле, разве пламя любви не услаждает нас своим первым теплом, потом же, когда знакомство, доставляя лишь временное облегчение, раздует его, разве не до конца оно сжигает нас?

Уже много времени потратил Тразилл на размышления, не зная, что предпринять. Случай для разговора наедине ему не представлялся: всё менее казалось ему возможным получить доступ к прелюбодеянию, и, видя на своём пути многочисленную стражу, он не находил способа расторгнуть узы свежего и всё крепнущего чувства. Да и неискушённость новобрачной, если бы она даже была согласна на то, на что согласиться она не могла, служила бы помехой к нарушению супружеской верности. И всё же с упорством стремился он к невозможному, будто это было возможным. Ведь если страсть с каждым днём овладевает нами всё сильнее, то всё, что в обычное время мы считали трудным делом, тут кажется нам легко исполнимым. И так, обратите внимание, прошу вас, со всей тщательностью выслушайте, на какие крайности оказалось способным иступлённое чувство.