Переселение, или По ту сторону дисплея

    Но это уже были представления из сферы ее детских фантазий. А пока следовало сосредоточиться на реальной действительности, тем более что внизу началось-таки то, ради чего она пришла сегодня в Центр.

- Поклон богу Ямале, покровителю боевых искусств!

   Только теперь Людмила заметила – рядом с учителем возвышалось нечто,  с первого взгляда напоминающее спортивный снаряд. На самом деле это была весьма странная фигура, вырезанная, очевидно, из пенопласта: круглая, как тыква, башка, дырки глаз, оплывший внизу живот – все вместе напоминало неумело скатанную снежную бабу. Но, несмотря на грубость исполнения, можно было понять, что по замыслу данное существо относится к мужскому полу. Об этом говорил усмехающийся кривой рот, обрамленный двумя полосками висячих усов. Мальчишки усердно гнули спины перед уродом.

- А теперь попросим Ямалу, чтобы он сделал нас сильными телом и душой. Закройте глаза и мысленно повторяйте за мной: Ямала, возьми меня слабого, робкого, безвольного… недостойного твоего внимания… обогати меня твоей силой и снова выпусти в океан сущего…  Возьми мое, дай свое!

- …дай свое! – завороженно повторяли мальчишки.

    Еще прежде Людмила Викторовна слышала, что экстрасенсы могут отбирать у людей их внутреннюю энергию. Не это ли происходит сейчас в зале? «Возьми мое, дай свое…» А что может быть своего у этой страхолюдной фигуры? Может быть, что-то и есть, да не от этого ли у Славы Стайкова болит после занятий голова?

   Мальчишки, сидящие на корточках с закрытыми глазами, покачиваясь, бормотали вслед за учителем странные заклинания, и – то ли свет так падал, то ли еще что, но их лица показались Людмиле словно повторяющими оскал урода. Кажется, он уже «давал им свое». В детском центре, тайком от родителей, мальчишки выполняли навязанный им религиозный языческий обряд!

- А теперь по залу – р-разой-дись!

    Вслед нетвердо двинувшимся во все стороны мальчишкам полилось мелодичное треньканье – музыка, состоящая из одних звоночков. Длинь-длень, длинь-дилень… Очевидно, магнитофон был спрятан за тучным туловищем Ямалы, потому что звуки, казалось, сыплются прямо из его живота.

   Дальше случилось совсем уже необычное: Людмиле захотелось вдруг танцевать. Разве она не в бальной зале, и разве музыка не влечет ее за собой, делая необычайно легкой? Вон и мальчишки внизу стали кружиться на месте, пританцовывать. Однако внутри нее поднялось также и несогласие с этой музыкой, с этим плавно уводящим от насущных проблем движением – а более всего с тем, что ей навязывают чужую волю. Она изо всех сил стиснула перила галерейки, дабы побороть в себе тягу к этому сомнамбулистическому кружению. Ее каблуки нечаянно стукнули и чуткий, как кошка, каратист вновь вскинул вверх свои мерцающие красными точками глаза. Встретившись с ним взглядом, она вздрогнула, как будто прикоснулась к оголенному проводу.

    Его губы искривила  презрительная усмешка: значит, теперь он знает, что за ним следили. Но она успела уже увидеть достаточно.

     Больше взглядов учителя Людмила на себе не ловила. Внизу выполнялись обычные, насколько она могла судить, упражнения карате: разминка, тренировка мгновенного выпада, удар. Когда время истекло, мальчишки отдали новый поклон чудищу Ямале, после чего учитель объявил, что занятие окончено. Утомившиеся мальчишки порскнули в раздевалку, как стая снявшихся с места воробьев. Вероятно, голова болела не только у Славика.

     А для взрослых наступило время поединка: сейчас Людмила спустится в зал, либо каратист поднимется к ней на галерейку, и начнется… Может быть, ей лучше сейчас  уйти, а потом действовать совместно с тетей Дениса? Но тогда получится, что она просто боится этого сумасшедшего учителя. А это несправедливо: бояться должен не правый, а виноватый. Иначе говоря, как гласит поговорка нашего времени, «вор должен сидеть в тюрьме».

    Людмила спускалась по лестнице, бессознательно замедляя шаги, словно первоклашка, впервые посланная с поручением в кабинет директора. Перед дверью ей пришлось сдержать участившееся дыхание, а в следующую секунду она инстинктивно отпрянула назад, потому что дверь сама распахнулась ей навстречу. На пороге стоял собственной персоной Ким Аланович Якутан,  руководитель секции восточных единоборств, поклонник пенопластового Ямалы. На мгновенье они  молча застыли друг против друга, как два борца перед схваткой.

- Здравствуйте, Ким Аланович. Я классный руководитель 5«А», той школы, где работает психолог Неведомский. У меня с собой список детей, пожелавших ходить на ваши занятия.

- Но теперь вы будете их отговаривать? – понимающе усмехнулся он уголком рта, при том, что глаза его смотрели пристально, без улыбки.

- Не скрою, так и будет. Вы не имеете права принуждать детей к культовым действиям, тем более без согласия родителей.

- Вот только не надо меня пугать, я не из пугливых!..

   После этой высокомерно выпаленной фразы учитель чуть помолчал и продолжал уже мягче:

-  Вы, вероятно, считаете, что Ямала некрасив, нехорош и прочее… Действительно, с первого взгляда он должен казаться именно таким…

- Думаю, что не только с первого!

- Но на самом деле красота и безобразие очень близко граничат, – не откликаясь на ее реплику, продолжал учитель. – Так же близко, как добро и зло. По сути дела, это два равнозначных проявления всеобъемлющего лика сущего.

- Что? – удивилась Людмила. – Равнозначных?

- Все составляющее нашу жизнь относительно. Надеюсь, с этим вы не будете спорить?

- Ну положим… – растерялась Людмила.

- …И в то же время значительно. Вот и у Ямалы есть свое значение, и, если посмотреть вглубь, совсем немалое…

   Но Людмила уже оправилась от своей растерянности и крепко держала нить всех этих путаных рассуждений:

- Немалое, говорите? Есть отрицательные величины, которые чем больше, тем больший вред в себе заключают...

- А чем, позвольте спросить, вы определяете понятие «вред»? Например, яд змеи полезен, по-вашему, или вреден?

- В зависимости от того, для чего используется.

- Вот! – Ким восторженно поднял вверх палец. – Важно, с какой позиции посмотреть.

- Важно, какое иметь намерение. Если змея кусает – это плохо. Если из яда приготовлено лекарство против проказы – тогда это хорошо.

- Но то и другое сходится в змее – так же и в нашей жизни вред, как вы выразились, соседствует с пользой, красота с безобразием, а добро со злом. Именно это я и сказал вначале.

   Людмила не собиралась на этом с ним примириться. Совершалось вопиющие нарушение педагогических правил, даже норм конституции, в разделе о правах детей и правах родителей. А если у Славика и, возможно, у других мальчишек болит после занятий голова, это уже причинение вреда здоровью.

- Вы вправе придерживаться любой философии. Но речь идет о детях…

- Если я прав, то и детям хорошо. Подержите ладонь над головой Ямалы, – внезапно предложил он. – Вы сами увидите, что воздух вокруг него теплее и слегка колышется…

- Даже если так – о чем это говорит?

   Ким снисходительно усмехнулся:

- Не догадываетесь? Это говорит о том, что от него исходит энергия! Наш Ямала имеет свою собственную энергетику, причем в ярко выраженной форме. Еще и с вами поделится, если попросите…

- Откуда же у него так много? – язвительно спросила Людмила. – Может быть, эту самую энергетику вы перекачали в него из детей, которые здесь сейчас были? Кстати, вам известно, что после ваших занятий у некоторых из них болит голова?

-    Хотите идти на конфликт, Людмила… не знаю вашего отчества. Впрочем, я предпочитаю обходиться без отчеств. Имейте в виду, я знаком с директором вашей школы.

- Да хоть с министром образования! – возмутилась она.

- И в министерстве у нас есть свои люди…

    Это уже было слишком – до сих пор никто не разговаривал с ней таким тоном. На секунду она стушевалась перед его напором, но еще через секунду вскинула голову. Вот и хорошо, что все складывается так определенно! Если человек одержим какой-то странной идеей с оттенком агрессивности, его надо как можно скорее остановить. Даже если для этого придется бороться. Она приготовилась выдержать еще один взгляд, подобный тому, который тряхнул ее на галерейке подобно электрошоку. Для этого она полусознательно развела локти и крепче уперлась каблуками в пол. Но новой встряски не последовало. Когда, выждав минуту, Людмила подняла глаза, каратист смотрел на нее уже по-другому. Теперь в его глазах не было враждебности – скорее удивление, в глубине которого просматривалось какое-то совсем иное чувство… вроде бы, что-то наподобие восторга?