Переселение, или По ту сторону дисплея

   Ей не хватало смелости подойти к одной из учительниц с просьбой шепнуть заветное слово, от которого женщина обретает себя. Ни одна из учительниц не разговаривала с нею так, что можно было перейти к доверительной беседе. И Люда решила: когда она вырастет, то сама станет учительницей, чтобы помогать людям на переходе из детства в мир взрослых... Теперь она действительно работает с детьми одиннадцати-двенадцати лет – сколько тогда было ей самой… И приглядывается, не нужна ли кому-то из них помощь, которой они стеснялись бы попросить.

    Но самой ей в ту пору пришлось выживать самостоятельно. Требовалось решить извечный гамлетовский вопрос (теперь она, временно потеснив любимую русскую классику, читала Шекспира). Быть иль не быть – кладет ли дурная внешность конец нормальной жизни, или надежда все-таки остается?

   Устами одного из лукавых, но отнюдь не глупых своих персонажей Шекспир  давал Люде долгожданный совет:

Красавица с умом тужить не будет,

Ум выдумает – красота добудет.

А та, что некрасива, но с догадкой –

Приманку выкроит из недостатка…

   Люда  и сама смутно чувствовала нечто подобное. Если она мечтает о красоте, то есть о плодах красоты, таких, как любовь и счастье, – что может помешать ей стать красавицей по собственному произволению? Ну пусть – лягушка, да ведь от нее рукой подать до Василисы Прекрасной. Если свершится чудо и ее, такую как есть, полюбит Иван Царевич – липкая шкурка некрасивости слетит с нее как нечего делать, и уродство обернется ослепительной красотой!  Надо лишь повернуть в другую сторону какой-то внутренний флюгер, застывший внутри, нажать на него с силой, как на тугой сразу не поддающийся рычаг… И тогда все получится: ее неопределенного цвета глаза ярко зазеленеют, кожа заиграет упругим матовым блеском, растянутые сейчас губы изогнутся сказочным луком, из которого вылетела  стрела Ивана Царевича. Раз природа вложила в Люду столько страстной мечтательности, ему должен соседствовать потенциал красавицы. Просто ей, должно быть, положен искус – прожить какое-то время словно в болотном уединении, без радости и любви…

    Решив так, она стала выздоравливать от своего ползучего воспаления легких. Болезнь прошла без последствий, а вот ощущение искуса осталось в ней до сих пор. Сколько еще длиться этому сказочному сроку?! Людмиле недавно исполнилось двадцать восемь – не чересчур много, но и не слишком мало, чтобы дождаться наконец своего часа. Может быть, ей следует стать менее щепетильной, менее правильной – в смысле чересчур правильной? Разбить вокруг себя то каменное кольцо, в котором она сама себя замуровала? Но непонятно, как это будет выглядеть в жизни: ведь не станешь, в конце концов, кокетничать с отцами своих мальчишек и девчонок! А вне школы она нигде не бывала. Все ее прежние соученицы, сокурсницы, не слишком близкие подруги уже обзавелись семьями и не искали с нею общения. Навязываться к ним с дружбой казалось еще хуже, чем жить в своем замкнутом пространстве.

   Уличные знакомства? Несовместимо с учительской этикой, да никто и не делал попытки познакомиться с Людмилой на улице.

   Таким образом, единственными мужскими лицами, на которые она могла пристрастно взирать, оставались портреты классиков в кабинете литературы. Жизнелюбивый Пушкин художника Брюллова, Лермонтов в неизменном гусарском мундире, таинственный Гоголь с двумя расходящимися ото лба крылами темных прилизанных волос… Подолгу глядя на их портреты в конце школьного дня, она начинала слышать, кто какой ей дает совет…

   Пушкин прозревал все, что творилось с Людой: и ее мятежные ночи, и то неподъемное усилие, которое позволяло ей прийти наутро в школу бесстрастной внимательной учительницей. Он жалел ее со всею горячностью своего отзывчивого сердца и уговаривал не падать духом: в жизни подчас случаются чудеса: Лебедь оборачивается Царевной, грызущая золотые орешки Белка тоже не так проста: наверняка под ее рыженькой шкуркой скрывается бойкая хорошенькая поселянка! Все движется, все полощется в ярких красках многоцветной действительности, которая завтра может одарить тебя свыше головы. Только злые силы лишены надежды на чудо, а уж Людмиле в любом случае суждено найти своего Руслана: сказочное имя ведет к сказочной метаморфозе превращения из дурнушки в красавицу. Ну, а если уж не судьба… Тогда за чертой надежды остается одно – честь. Тут уж примкни к Татьяне, верной своему генералу, к Маше Троекуровой, ставящей превыше всего таинство венчания, к Лизе, смиренно отпускающей своего Германа, – ко всему сонму потерявших счастье, но честных и добродетельных, жертвующих собой ради общего блага.

   Людмила думала, что это относится и к самому Пушкину. Она знала: его дуэль и вытекающая из нее смерть произошли не по прихоти, не из ревности, как объясняют порой незадачливые школьные учебники. Великая задача стояла перед уже известным в стране поэтом: защитить честь России, сокрушив происки действующих при дворе антирусских сил, которые и подослали к Натали Дантеса. Пушкин умер, как воин на поле боя, как мученик, проливший свою кровь за правое дело.

   С Лермонтовым у Людмилы были отношения иного плана. Больше всего он привлекал ее в период юности, когда в душе искала выхода горечь разочарования: мир оказался не таким, как обещали мечты и трепетные порывы. Она могла до бесконечности повторять:

И скучно, и грустно, и некому руку подать

В минуты душевной невзгоды…

Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?..

А годы проходят – все лучшие годы!

  Или подобное тому, но с более мягкой, напевной грустью:

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть…

   Тогда ее внутреннее чувство звучало в унисон с Лермонтовым. Но дальше их пути стали все более расходиться: Людмила переросла период жарких юношеских обид, теперь ей хотелось не упиваться разочарованием, а что-то делать, дабы изменить жизнь к лучшему. Лермонтов на это пожимал плечами: да что тут можно сделать?! Все тщетно в этом подлунном мире, все суета сует!..

   Он так и остался навсегда бескомпромиссным максималистом, требующим вершины счастья – либо вообще ничего. Может быть, это от молодости? Поэт ушел в двадцать шесть: Людмила уже на два года старше…

    Гоголь был в ее жизни особым явлением. После первого прочтения «Вечеров на хуторе близ Диканьки» в душе навсегда остался волшебный край, где по-своему блестит снег, по-своему живут люди, даже месяц по весьма необычным причинам приплясывает в небе. Но эта картинка была лишь обложкой, за которой начинался ошеломляющий, донельзя насыщенный мир неповторимого гоголевского бытия. Оно было основано на пересечении видимого и невидимого, земного и небесного.

       Все это было каким-то глубинным образом связано и с проблемами самой Людмилы. Прямого совета Гоголь ей не давал, но намекал на что-то непостижимое, в свете чего наилучшим образом разрешаются все проблемы. Дескать, жди и надейся, не переставая честно исполнять свой долг. А удивительного, чудного на долю каждого человека и так запасено столько, сколько пригоршней снега летит с небес ночью под Рождество…

20

    Очередной школьный день прошел как обычно, но вечер обещал быть с дополнением. Людмилу Викторовну попросили отнести в Центр детского творчества список ребят из 5 А, желающих заниматься карате. Просил психолог Артур Федорович, особо настаивающий на том, что в здоровом теле – здоровый дух, и, следовательно, надо развернуть пятиклассников лицом к спорту. Почему-то он упускал из вида плавание, самбо и весь спектр легкой атлетики, которыми тоже занимались в Центре. Речь шла исключительно о карате.