Переселение, или По ту сторону дисплея

   Собственно говоря, изначально им двигало тщеславие. Он и имя себе в молодости сменил, Александра на Артура. Казалось, среди бесчисленных Александров легко затеряться: зрителю будет трудно выделить его из прочих, численность которым легион. Правда, были еще Пушкин, Гончаров, Грибоедов, с честью выдержавшие конкуренцию своих одноименных соплеменников. Но куда ему до великих! Как говорится, что позволено Юпитеру, не позволено быку…

   Снедаемый жаждой перемен, Артур-Александр и отчество хотел переделать на западный лад, с Федоровича на Теодоровича. Но тогда у него умер отец, и  намерение осталось неосуществленным. Ну, а если бы бывший присяжный поверенный Федор Матвеевич Неведомский скончался позже, разве такая замена не должна была нанести ущерб его памяти? Ведь если разобраться, каждый, меняющий отчество, в какой-то степени отказывается от своего отца.

   Хорошо, что он тогда одумался, хоть одна крупная ошибка в жизни прошла стороной. Хоть перед отцом он не повинен. Да и как бы это сейчас звучало: Артур Теодорович? Многие без того принимают его за немца – говорят, он похож на Гете.

    С нижнего этажа приглушенно доносились крики колесом ходящих на перемене мальчишек. Можно было сойти по лестнице, чтобы оказаться в эпицентре их возни. Старикам интересно наблюдать ребячьи штуки-выверты… Но он уже устал пожирать глазами веселящихся детей, не имея силы духа приблизиться к ним, даже с самыми лучшими намерениями. Потому что они не желали видеть Артура Федоровича своим старшим другом, отвергали его психологическую помощь, не успев испробовать. Может быть, они чувствовали, что он позволяет себе думать о них особым образом?.. Говорят, интуиция больше всего развита у животных, а в следующую очередь – у детей, несмотря на то, что они доверчивее взрослых.

   Как бы там ни было, Артура Федоровича избегали в школе все: не только мальчишки, но и девочки, относительно которых он ничего такого не думал. Они тоже не обращались к нему как к психологу. Естественно, на работе так долго не продержишься. Вот и получается, что жизнь дала трещину по всем швам: на сцене он больше не играет, из драмкружка в Центре вылетел, здесь тоже не ладится... Это у Гете всегда все было в ажуре: юная жена в восемьдесят лет, слава и прочее. А у него одни поздние сожаления об ошибках, которые уже невозможно исправить…

    Славик Стайков был единственным, кто иногда появлялся в его логове, хоть и дрожа со страху. Артура Федоровича грустно забавляло то обстоятельство, что мальчуган за глаза зовет его людоедом. Однажды он услышал за дверью звонкий мальчишеский голос: «Куда ты, Славка?!» и ответ, выдавленный обреченным шепотом: «Я должен к Людоеду…» Вслед за тем на пороге возник сам поникший мальчик-с-пальчик: «Можно к вам, Артур Федорович?»

    А последнее время и Славика не видать. Недавно, встретив его в коридоре, Артур Федорович собрался с духом задать вопрос «Почему не заходишь?»  Мальчуган мялся – то да се, да времени не хватает… А Артур Федорович смотрел на него и думал: если бы у него был такой чудесный внук, он бы излечился от своей тайной порочной страсти. Чтобы кто-нибудь, в том числе я сам, посмел взглянуть на моего внука с такими мыслями?!  Да лоб разобью! Но Славик не его внук, и все эти мальчишки, которые от постоянного верчения в коридоре кажутся бесчисленными – все они, к великому сожалению, не его внуки. То есть ни один из них. А ведь в сердце несостоявшегося деда нашлась бы настоящая, родственная любовь к тому мальчику, который мог бы спасти его от всего сразу: от нечистых мыслей, от одиночества, от сознания бесцельно прожитой жизни. Как говорится, семь бед – один ответ. Но такого мальчика не существует в природе…

     У Артура Федоровича защипало в носу – он вообще стал последнее время слаб на слезы. И тут за дверью послышались шаги. По всем правилам сценического искусства в комнату должен был войти прекрасный отрок с сияющими как звезды глазами. И он должен сказать: «Дедушка, я твой внук».

     Но вошел самурай Ким, который хотя и годился ему по возрасту в ранние внуки, но по специфике отношений был скорее строгим наставником. Артур Федорович перед ним трепетал в полном смысле слова, до дрожи вдоль позвоночника. Правда, Ким пока держался с ним снисходительно, возможно,  приберегал волевое давление на особый случай. И Артур Федорович заранее был готов сделать все, чтобы этот случай не наступил.

- Чем заняты, Артур-сан?

- Ничего не делаю, Кимушка, ворон считаю. Водки  сегодня не принес?  В самый раз бы...

- Сегодня… нет, не принес, – отозвался гость с нетипичной для него нечеткостью интонации: прежде он никогда не делал пауз между словами.

- Так, может быть,  послать в буфет за чаем?

- Ничего не надо, Артур-сан. Я пришел с вами поговорить.

- Говори, друг мой, – откликнулся Артур Федорович, несколько удивленный таким оборотом дела. – Слушаю тебя со вниманием.

    Далее произошло нечто странное – Ким пару минут молчал, как молчат люди, собираясь с мыслями. Обычно он хорошо знал, с чего начать, о чем говорить, что ему нужно в конечном счете. Сперва Артур Федорович, глядящий в стол, просто пребывал в ожидании: потом поднял голову и с недоумением воззрился на своего гостя. Ким сидел, подняв взгляд к потолку – не будь у него глаза страшные, как у черта, можно было бы сказать по-старинному: «возвел очи горе». В таком необычном состоянии Артур Федорович видел его впервые.

- Скажи, дорогой, – что-нибудь случилось?

- У вас в школе есть учительница, – заговорил он чуть медленнее, чем всегда. – Людмила Викторовна. Она преподает русский язык и литературу, а еще  классный руководитель 5А...

- Ну да, – подтвердил Артур Федорович, не понимая, к чему он клонит.

- Так вот, мне нужно знать о ней все. Что она любит, как ладит с учениками, что ест в буфете,  во что одевается, какие  у нее проблемы – все до последней мелочи… Кроме того, мне нужна какая-нибудь ее вещь.

- То есть как это? Какая вещь? – не понял Артур Федорович.

- Платок, перчатка, губная помада – что-нибудь такое, к чему она часто прикасалась.

- А зачем?.. – от неожиданности глупо спросил он, но тут же прикусил себе язык – не его дело спрашивать Кима. Захочет, сам объяснит.

- И как же ты рассчитываешь получить эту вещь?..  – вслух спросил он. – Будешь просить сувенир на память?

- Какой еще сувенир! – вскинулся Ким, сразу выпав из своей романтической заторможенности. – Вы плохо ее знаете, Артур-сан.  Она не дает сувениров. Эту вещь для меня придется достать вам.

- Но почему ты думаешь, что  мне она согласится ее отдать?..

- Конечно, не согласится! С чего ей вам что-то давать! Вы должны будете выбрать удобную минуту и прикарманить…

- То есть за кого же ты меня принимаешь? – не выдержал старик. – Знать до последней мелочи… Передавать сведения… Прикарманить вещь… Кто я тебе – шпион? Соглядатай? Да и вор к тому же?

- Не горячитесь, сан, чтобы потом сразу не охладеть. Во всем соблюдайте меру, – отчеканил Ким таким ледяным голосом, что у Артура Федоровича действительно похолодело внутри.

- Да нет, я ничего… Но согласись, такое предложение!

- Вы еще не такие предложения от меня услышите, и будете их выполнять! Если, конечно, не хотите, чтобы я из вашего друга превратился в вашего врага. А моим врагам, уверяю вас, живется несладко…

- Ладно, не заводись, – слабо махнул рукой Артур Федорович. – А в чем, собственно, дело?

       Ким снова помолчал, а после изрек слова, которых от него никак нельзя было ожидать, даже в шутку. Но с одного исподволь брошенного взгляда Артур Федорович определил: шутками здесь не пахнет.

- Дело в том, что я влюбился в Людмилу. Она самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал в жизни.

- Она-а? – с искреннем недоумением протянул Артур Федорович. – Самая прекрасная?

- Я знаю, что вы все считаете ее некрасивой. – Ким встал со стула и взволнованно заходил по комнате, едва не задевая краем кимоно бедного Артура Федоровича. –  Вы тут все слепые кроты, роющиеся в песчаном холме и ничего не видящие на свету. Это женское лицо отражает главные черты сущего: страстность луны, четкость горных контуров, недоступность звезд и твердость камня. Я просто не могу найти слов…