Дневники св. Николая Японского. Том III

Сейчас же написано к о. Катакура, у которого служит Моисей Минато, не может ли он уступить его? Послано для показания важности просьбы для прочтения ему откровенное письмо о. Николая (ибо между священниками такие вещи могут быть нескрываемы); предложено заменить Моисея в Ооцуцу и Камаиси визитами из Ямада Якова Яманоуци, которому и подлежали прежде сии Церкви и которому будут посылаемы дорожные. — Бедному Семену, так долго без порока (кроме лености) служившему Церкви, конечно, оказано будет всякое снисхождение.

Когда Евфимия Ито, учительница, приводила для благословения четырех учениц, сегодня крестившихся, я в разговоре (при угощении всей компании чаем; тут же случился слепец Антоний Антонович, у которого, католика–поляка, сегодня Пасха) упомянул как–то к слову, что музыкальный японский, столь почтенный инструмент кото можно бы ввести и в нашей Женской школе. Как обрадовались сему в Женской школе все учительницы, начиная с старухи Анны! Вечером ходили депутатками та же Евфимия и Надежда Такахаси просить, чтобы я не забыл свое слово. Что ж, в добрый час! Расход всего ен тридцать на покупку двух кото со струнами; учить будет Евфимия Ито, имеющая даже диплом на учительницу в сем искусстве; так как отстала, то нужно и самой брать уроки, — на «гесся» ей нужна самая малость. А между тем школе придается «хана» (цвет), как выразилась Надежда, ибо во всех лучших женских школах игра на кото преподается так же точно, как у нас игра на фортепьяно во всякой порядочной женской школе.

7/19 апреля 1897. Великий Понедельник.

В шесть часов утра — Утреня, в десять — Преждеосвященная Литургия, кончившаяся без десяти минут в один час пополудни; в шесть часов вечера — Великое Повечерие.

После Литургии о. Павел Савабе исповедался у меня; обещается с этого времени остаток сил посвятить на верное исполнение благочиннической обязанности. Если бы не капризничал старик, то много–многое еще мог бы сделать для Церкви.

Вчера о. Фаддей вернулся из селения Обуци; крестил там двоих и одного присоединил из протестантства — от баптистов; это именно и оказывается школьный учитель, звавший туда православного проповедника; был он крещен в баптизм в бытность учителем где–то в другом месте, но не удовлетворился искалеченным христианством; ныне же очень счастлив, что узнал настоящее христианство, и воспринял его; о. Фаддей исповедью и миропомазанием присоединил его; имя ему — Яков Судзуки, тридцати трех лет от роду, урожденец тамошнего селения, замечательный для провинции ученый; ростом с моего Павла Накаи (что о. Фаддей мне при Накае даже стеснился сказать); крещены: жена его, Мария ныне, двадцати трех лет, и отставной заслуженный воин Петр Судзуки, ныне земледел. У обоих большие семьи братьев с женами и детьми и других родных. Оба одушевлены усердием образовать там большое общество христиан. По испытании, о. Фаддей нашел их вполне усвоившими догматическое православное учение. Селение Обуци лежит между двумя городами, в одном ри от каждого. Можно надеяться, что там Господь воздвигнет немалую Церковь.

О. Иов Мидзуяма пишет, что в селении Каномата разрастается христианство. Оттуда в прошлом году принят в семинарию юноша Ватанабе. Верное дело! Из какого дома здесь, в мужской или женской школе, дитя, в том доме светоч христианства горит, а от него зажигается у соседей.

8/20 апреля 1897. Великий Вторник.

Службы в те же часы; только вместо Литургии были часы, продолжавшиеся, однако, с десяти ровно до двенадцати.

Еще в алтаре мне подали карточку морского офицера с именем Александр Пеликан. «Не родственник ли, — думаю, — бывшего здесь консула?»

Выхожу и вижу молодого человека с заплаканными глазами. «Я, — говорит, — поклон Вам привез из Петербурга от Ваших знакомых», — и называет бывшего консула Александра Александровича Пеликана и его жену Катерину Димитриевну, родную племянницу Константина Петровича Победоносцева.

— Да вы как же им приходитесь? — спрашиваю.

— Я их сын; вы же меня здесь крестили, — отвечает.

Я едва верил глазам; мичман, с усиками и серьезнейшею физиономиею настоящего моряка — тот Саша, при появлении на свет которого я присутствовал и слышал раздирающий душу крик матери, его рождающей! — Я позвал его к себе, угостил чаем, постным завтраком; показал потом вид Токио с колокольни, школы, — словом, от души был рад гостю. Он — мичман на «Памяти Азова», на котором в 1891 году был здесь наш Наследник, нынешний Государь. Пришло на рейд в Иокохаме это судно несколько дней назад; на нем адмирал Дубасов, герой минувшей войны с турками, которого я знал тоже еще мичманом в Хакодате.

Разослали сегодня в другую половину Церквей содержание служащим за пятый и шестой месяцы около двух тысяч ен.

Язычник из Кооци, на Киусиу, пишет длиннейшее письмо, умное и складное, но о котором трудно решить — писано оно маниаком, или шпионом, или искренним человеком. Автор — некто Адаци Тайчёо — поносит ужасно свое отечество, главное за тиранию (ассей) и просится в русское подданство, величает русского императора, хочет служить ему и тому подобное, просит отвечать ему по–японски, или по–английски, так как воспитывался (в письме упоминается) в школе Фукузава (завзятого патриота). Упоминает в конце, что хочет сделаться и христианином. Это дало нам повод послать письмо к катихизатору в Коци с наставлением научить Адаци христианству, в перемене же подданства сказать, что это не дело, пусть это бросит. Секретарь подозревает, что это испытание; мне же кажется, что это вроде того чиновника, который несколько лет ходит ко мне ругать свое Правительство.

9/21 апреля 1897. Великая Среда.

Службы обычные; за Литургией был один офицер с «Памяти Азова» с женой и маленьким сыном, — простояли всю службу. После всенощной Правило для причастников, которое выслушал и я, имея в виду, впрочем, завтра во время Причастна сказать поучение.

Был с визитом адмирал Дубасов и офицеры.

Была мать Кирилла Хино, — плачет и просит прощения за сына, что ушел с церковной службы, воспитанный Церковью. Господь с ними! Служить Церкви могут только те, кто с радостью желает того. Но малого сына ее, которого она привела сюда из Саппоро в какую–то школу, в Семинарию не примут, если будет проситься, — довольно, что один надул.

Язычник Судзуки Кейзабуро, из Канеда, просится в Церковь; письмо послано к местному катихизатору Якову Мацудаира, а Судзуки указано обратиться, по близости, за научением к Якову.

Язычник Уно, из Нумамае–мура, Ибараки кен, просит христианских книг. Несколько книг ему пошлется вместе с адресом ближайшего катихизатора Петра Мисима, а сему препроводится письмо Уно с указанием войти с ним в сношение и научить вере.

10/22 апреля 1897. Великий Четверток.

В половине восьмого малый колокол позвонил собираться на Причастные молитвы; в восемь в средний колокол был звон и потом трезвон к Обедне. Я приготовил поучение и пошел по трезвону в Церковь; возмутила при входе ученая корпорация — профессоры Семинарии — и другие учителя с ними: сидят себе на лавке, занимая всю ее, тогда как все в Церкви стоят и слушают чтение Часов; я сказал встать и подойти ближе, чтобы яснее слышать чтение; встать встали, а подошли ли, не видал; отвращение берет следить за сими господами, у которых совершенно формальное внешнее отношение к таинствам Церкви.

О. Симеон Мии описывает свою поездку в Церкви в Нагоя, Гифу, Оогаки. Церковь в Нагоя в отличном порядке; катихизатор Петр Сибаяма отлично ведет Церковь; если кто не хвалит его, так только два–три ленивых христианина, делающих из своей неприязни к Сибаяма предлог не ходить к богослужениям, то есть «макура» для своей лености. Что христиане усердны, свидетельством может служить приобретение ими ныне церковной земли за 1.960 ен, в счет коих немного вошло посторонних пожертвований. Очень рад, если все это так! В Гифу о. Симеон нашел несколько ослабевших христиан, но несколько и хороших, в числе коих упоминает бывших катихизаторов: Василия Мабуци, ныне чиновника, и Павла Нонака, учителя в гимназии. Лично о. Симеон в Гифу потерпел афронт: пошел в баню и по выходе из нее оказался голым, точно так же, как в бане: все платье, с деньгами в нем, украдено было; христиане потом кое–как одели его.