Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание

203. К Валентиниану (212)

Самым нечестивым образом гонят нас из Карвалы (употреблю слово трагедии, изменив его немного), гонят не словом, но самым делом, и весьма жестоко. Ибо гораздо было бы лучше объявить приказ об удалении явным предписанием, нежели нарушать святость нашей жизни поселением женщин прямо напротив нас и присовокуплением ежедневного позора и хулы от свободно ругающихся над избравшими такую жизнь, какова наша. Если не смело будет сказать, то чрез Еву изверг ты и нас из рая. Правда, что не трудно найти какую-нибудь благовидную отговорку и сказать, по-видимому, как нечто и похожее на дело, а именно что ты не гонишь нас, но оказываешь еще нам честь, желая соседства с нами, а может быть, присовокупишь к этому, что желаешь принимать нас дружески и родственно и насладиться сколько-нибудь нашей дружбой, однако же слово не дело. Когда вы приходите на это место, мы принимаем вас и лобызаем; но от домоправления женщин так же спешим удалиться, как и от набега ехидн. Поэтому дело наше кончено. Мы перехитрены, предались бегству, сами себя подвергли наказанию, оставив и труды рук своих и надежды, принеся не мало оправданий пред святыми мучениками. Хотя, конечно, это тяжело и не удобоносимо, однако же входит в любомудрие избранной нами жизни и не тягостнее того, что велено нам переносить, то есть переходить из города в город (Мф. 10:23). А ты населяй это место и дольше, нежели жившие прежде тебя, и целомудреннее, нежели как надеемся, чтобы не оскорбить вам святых мучеников и самим не потерпеть чего от близкого жительства. Прежде же всего употребите ту осторожность, чтобы щадить посвященное мученикам и не удумать чего худого и для вас самих и для ваших, внеся скверну в свое имущество неправедным присвоением.

204. К Аделфию (188)

Пусть так! [293] Первое у нас сделано, и очень хорошо; оба хвалим добродетель, стремимся к Богу, не привязываемся к дольнему, – потому что в нем нет совершенной необходимости, – лобызаем лучшее и божественнейшее дружество, дали друг другу руки и верим один другому. А теперь попрошу уже тебя и о том, что составляет второе условие дружбы, предначав снова Богом и при помощи Его приступив к делу, так как Его избрали мы для себя покровителем всякого слова и дела. Если же такой важный предмет поверяю письму, то не дивись этому; потому что твоя правота, простота и благородство твоих нравов, какие редко и у немногих можно найти, всего более ободрили меня осмелиться на доброе дело. Притом не все доверяю письму; я не так невежествен, не делаю великих дел слегка и требующего внимания – кое-как. Но теперь, как говорит Пиндар, поставим золотые столпы в благоустроенном преддверии чертога, впоследствии же, если даст Бог, своими руками соорудим достойный удивления чертог, к слову, как говорится, приложим и дело. К тебе приходит много людей знатного рода. Ибо я уверен, что приходящих много. Кто же не любит тебя и твоего сообщества? Приходят многие из людей весьма надменных, выставляя на вид деньги, родство, друзей, могущество свое в городах, могущество при дворе и все, что служит игралищем причудливой превратности и времени и выпадает то тем, то другим, подобно различным положениям игральной кости, то так, то иначе, и перекидываемое и переворачиваемое. Я вместо всего этого предлагаю тебе одно – себя самого, и от тебя требую взамен всего одного же – тебя самого. Поэтому, хотя ты лучший из лучших (уступаю тебе это потому что и сие наше дело), но (да будет это сказано с Богом) не превзойдешь меня в одном – в верности и в искренности дружбы. А это человеку разумному надобно уважать больше, нежели все прочее в совокупности. Сего достаточно для твоего совершенства. И это, может быть, превосходит меру письма. Наконец, пожелаю чего-нибудь себе и тебе. Бог, Который и это и все прочее устрояет для любящих Его, Сам да вложит тебе в ум, что лучше и полезнее для тебя и для меня, особенно когда рассуждаем сами с собой о таких предметах!

205. К нему же (189)

Сына не бесчестят, но и отца не лишают доверия. Поэтому не лиши доверия и меня, который оправдываюсь, что быть в Навилах и участвовать на соборе, при всем том что меня приглашали с таким усердием, воспрепятствовали мне недосуг и душевная немощь, а не какая-нибудь лень и не презрение, как, может быть, подозревал ты. Потому, хотя и доселе еще одержим я немощью, однако же, как скоро даст Бог выздороветь, постараюсь оправдаться и самым делом: приду к твоему благородию и подам полное благословение моему дому. Ибо молю и желаю, чтобы твое было моим.

206. К нему же (190)

Доселе называю тебя досточестным, хотя замышляешь и не досточестное. Прими же великодушно дерзновение человека, которым движет отеческое сердоболие и который не может быть терпеливым по благорасположенности. Ибо гораздо лучше, когда ненадолго опечаливший приносит великую пользу, нежели, когда смеющийся с тем, чтобы доставить удовольствие, причиняет вред в главнейшем. Илий был священник, и хотя делал выговоры своим нечествовавшим сынам, говоря: не благ слух, чада, егоже аз слышу о вас (1 Цар. 2:24), но поелику делал не сильные выговоры, то сам подпал сильному обвинению, и благочестивый отец понес наказание за беззаконие детей. Устрашаемый сим примером, и я приступил к этому увещанию. Не знаю, что с тобой сделалось, какое омрачение объяло тебя? Как стыдишь свой род, стыдишь мою седину и те надежды, какие возымел я о тебе, когда был в Навилах, беседовал с тобой о всем добром и, как думал, убедил тебя в этом! Как не слышишь, что говорит Писание: не даждь женам твоего богатства и твоих имений в последний совет (Притч. 31:3)? Поверь, что в скором временираскаешися в этом, егда, по написанному, иструтся плоти тела твоего (Притч. 5:11) и ум, как бы проторгнувшись сквозь облако, в состоянии будет воззреть к Богу и чисто размыслить о том, что полезно. Остерегайся сети, и не уловлен буди твоими очима (Притч. 6:25); а если уловлен, пробудись; и не подтверждай разглашаемого, будто бы какими-то снадобьями омрачен у тебя ум; потому что разврат искусен на выдумку худого. Прискорбно и то, что такой дом, обогащенный столькими трудами, в такое короткое время ты расстроил и разорил, и особенно в начале жизни, когда каждый полагает основание доброй или худой о себе славы. Но гораздо ужаснее, что жен-девственниц, которые твоими родителями и тобой самим, как уверял ты, посвящены Богу, святотатски берешь и похищаешь, и иные стали уже твоими, а других приводишь в страх, что потерпят то же. Побойся Бога, Которому служишь, постыдись меня, удержись, наконец, от всякого лукавого произволения. Если бы можно тебе было, приникнув поближе, узнать ту молву, к какой подаешь повод, обо всех нас, то, может быть, не потребовалось бы для тебя иного увещания, но самый стыд употребил бы ты в советники о том, что должно делать. Нашел бы я написать тебе что-нибудь поприятнее этого, но не нашел бы ничего полезнее; многого и не стану писать, зная, что если не вразумит тебя страх Божий, то мало сделают или вовсе ничего не сделают слова. Потому что и железом легко выводить черты на воске, но трудно на железе, а на алмазе не выведешь [и даже] чем-нибудь самым твердым, по жесткости его состава.

207. К Иакову (194)

Если бы столько было у меня телесных сил, что мог бы взять на себя труд, то сам бы пришел к тебе и удовлетворил желанию с тобой видеться и переговорить, о чем хотелось, потому что у нас речь не о маловажном. Но поскольку держит меня болезнь, то по необходимости прибег я к письму. И достолепнейшую матерь нашу Симпликию, бывшую супругу прекрасного и доброго Алипия – этого украшения всей нашей родины, представляю твоему благородству под жалкими именованиями вдовства и сиротства; представляю для того, чтобы нашла у тебя справедливость, что будет ей нужно. Обрати внимание на значительность бедствия: еще не осушала она слез, беспокоится о сиротах, предпринимает дальние путешествия, при таком немощном теле, при такой неопытности в делах, не привыкши выглядывать из дому. Что бедственнее этого? Нет места и слезам; страдание заставляет отложить и стыд благородства. Поэтому, рассудив все сие и оказав уважение моей просьбе, не дожидайся, чтобы над тобой, великим и добрым Иаковом, стал другой судия; не поставь ее в необходимость предпринять еще дальнейшую поездку, потому что она весьма полагается на справедливость своего дела, как уверяет многих и меня. Напротив того, прочитав письмо и по всей правде исследовав ее права, возврати ее к нам с более спокойным духом. А прежде всего подумай о том, что Бог дал тебе великую власть, имение, славу, свободный путь еще к большему счастью. Охраняй же все это для себя самого настоящим человеколюбием; и, как отец детям, избавившийся от одних опасностей, а другим идущий навстречу, содержи это в уме и воспользуйся нынешним случаем, чтобы надежды свои на Бога сделать благоуспешными.