Поперечное плавание

«Самому бы съездить, — подумал Борченко. — Это не так уж далеко — несколько сот километров». Но сказал другое:

— Вот и хорошо. Надеюсь, ваш уполномоченный и о детях все узнает. Поможет им. Ведь младшему только семь лет.

На другой день майор особого отдела бригады выехал на специально снаряженной легковой машине в дальний путь — в хутор под Решетиловкой. Трое суток прошло в томительном ожидании. Борченко доложил о случившемся начальнику инженерных войск фронта, в оперативном подчинении которого находилась бригада. Начинж ничего определенного до возвращения майора посоветовать не мог, только предупредил, что для Борченко все может обернуться большими неприятностями, вплоть до смещения с должности командира бригады.

Наконец вернулся в бригаду оперуполномоченный. Он сначала прошел к начальнику особого отдела, и только через час они оба явились к комбригу. Дали Борченко ознакомиться с докладной запиской в адрес начальника особого отдела фронта. В ней сообщалось, что жена Борченко уличена в сожительстве со старшим полицаем, в пособничестве ему при выявлении бывших активистов колхоза. Она осуждена на десять лет.

Лицо Борченко покрылось красными пятнами.

— Осуждена! Туда ей и дорога! А сыновья?

— Сыновей отправили в детский дом под Воронежем. Вот их адрес.

— Что же мне теперь делать? — спросил Борченко.

— По-моему, вам прежде всего надо оформить развод с женой, — посоветовал начальник особого отдела. — Закон на вашей стороне. Развести должны в одностороннем порядке, не спрашивая согласия супруги.

Смершевцы ушли, комбриг остался один. Навалились тяжелые думы. В памяти одна за другой замелькали картины прошлого. Вот он, молодой курсант военной школы Червонных старшин, познакомился с красивой дивчиной, покупая у нее семечки на киевском базаре. Вот они гуляют по зеленым улицам города, идут рука об руку. Вот он держит их первенца — сына Виктора. Потом — два сына-погодка. И опять — ссоры, непонимание, взаимное отчуждение.

В тот же вечер Борченко написал заявление в загс Кременчуга о разводе с женой. Через неделю он получил свидетельство о расторжении брака. В тот вечер он подумал о Ксенофонтовой: хорошая будет жена мне и мать детям.

Однако с Борченко как с коммуниста спросили строго. На заседании парткомиссии при политуправлении фронта ему объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Под новый, 1944 год в зале, где проводился сбор командиров инженерных частей, состоялось вручение наград большой группе саперов и понтонеров. Зал заботами майора Сундстрема преобразился. Грязные и закопченные стены заново побелили. Окна без стекол заколотили свежеструганными досками. Привели в порядок электропроводку и подключили к передвижной электростанции. На стенах, по бокам сцены и на потолке развесили гирлянды из сосновых веток.

Награды вручали начальник инженерных войск фронта Цирлин, ставший генерал-лейтенантом, и его заместитель по политчасти полковник Притула. Притула объявлял Указ Президиума Верховного Совета СССР, а Цирлин вручал награды.

Подошла очередь 7-го понтонного батальона. Стесняясь и робея, вышел на сцену сержант Гурский Николай Васильевич. Получил коробочки с орденом Ленина и Золотой Звездой, покраснел, что-то невнятно сказал — и скорее в зал. За ним, чеканя строевой шаг, к генералу подошел сержант Богомолов Семен Иванович. После вручения награды громко и четко произнес: «Служу Советскому Союзу!»

Потом высокие награды получили ефрейторы Обиух Иван Данилович, Черный Илья Григорьевич и Лобов Алексей Григорьевич. Не вышел на сцену только Самбуров Иван Михайлович — звание Героя Советского Союза ему присвоили посмертно.

В списках Героев Советского Союза не оказалось старшего лейтенанта Крашенинникова. Правда, недавно он получил орден Ленина.

Потом был сводный концерт художественной самодеятельности находившихся в городе инженерных частей. Принимал в нем участие и 7-й батальон. Снова большим успехом у зрителей пользовался старший лейтенант Крашенинников. Не хватало его друга младшего лейтенанта Жоры Тюрина, погибшего весной 1942 года на реке Оскол.

Полки идут на запад

В первых числах января 1944 года 2-й Украинский фронт перешел в наступление. С упорными боями он прошел от Днепра больше ста километров. Понтонеры оказались в глубоком тылу. 7-му батальону было приказано разместиться в небольшом поселке вблизи крупной железнодорожной станции Знаменка. Зима стояла теплая. Днем на дорогах снег таял, и марш опять был не из легких. Только по ночам дороги подмерзали, и машины шли легче.

К новому месту прибыли глубокой ночью. Неприветливо встретил понтонеров поселок, где половина домов была сожжена. К счастью, хорошо сохранились постройки большого кирпичного завода. В его сушильных сараях разместились все понтоновозы и механизмы технической роты.

Рядом оказался лесной массив. Местные жители рассказали, что это Черный лес, в котором базировались партизаны. Они в свое время держали в напряжении железную дорогу и станцию Знаменка. А когда началось форсирование Днепра, оказали существенное содействие нашим войскам, нанося удары по немецким гарнизонам с тыла.

На опушке леса оказались остатки лесозаготовительной базы. Здесь в штабелях было много сухого тонкомера из твердых древесных пород. В батальоне снова развернулись работы по приведению в порядок всей техники, изготовлению деревянных элементов парка. Работали теперь только днем, без прежней спешки. Героев Советского Союза одного за другим отпускали на побывку домой.

В последних числах января наши войска перешли в наступление. Оно для немцев было неожиданным, так как началось в условиях небывалой распутицы. В результате мастерства и героизма наших воинов 17–18 февраля окруженная в районе Корсунь-Шевченковского группировка врага была окончательно разгромлена.

Создалась благоприятная обстановка, и наши пехотинцы в сопровождении танков и артиллерии на конной тяге и за гусеничными тягачами, преодолевая все трудности распутицы, упорно двигались на запад.

Но понтонеры сильно отстали. 7-й батальон через двое суток марша по раскисшим дорогам остановился: кончилось горючее. В грязи застряли машины остальных понтонных батальонов.

В этих условиях находчивость проявил Борченко. По его приказу понтонеры разобрали брошенный амбар, соорудили из бревен сани-волокуши. Уложили на них бочки с лигроином и соляркой, одну треть комплекта понтонного парка, штыри, скобы, топоры и пилы.

Необычный караван тронулся в путь. Подоткнув полы шинелей под ремень, за тракторами с волокушами шли, меся грязь сапогами, понтонеры трех батальонов. Четвертый остался на месте со всеми колесными машинами. Растянулась бригада на марше чуть ли не на два километра. Но на разлившийся по-весеннему Южный Буг вышла вместе с передовыми стрелковыми батальонами.

По реке еще плыли льдины, а пехотинцы на рыбачьих лодках, на плотиках из плетней переправлялись на другой берег. Помогли им и понтонеры, выделив четыре десантных понтона. Немцы не ожидали внезапного выхода наших войск к реке в распутицу, не успели занять подготовленные по правому берегу окопы и другие оборонительные сооружения.

Пока фашисты приходили в себя, Борченко разведал удобное место и начал строить мост. Пришлось разобрать по бревнышку колхозный деревянный клуб и срезать половину столбов электроосвещения — все равно электростанция была разрушена. Понтонеры уже начали вручную с плотов и понтонов забивать сваи, когда противник опомнился. Его самолеты появились над переправой. Борченко предвидел это и заранее распорядился выкопать на берегах щели. По сигналу «Воздух» почти все понтонеры успели причалить к берегам и укрыться в щелях. Только панически боявшегося бомбежек врача Ксенофонтова, перебегавшего из одной щели в другую, сразил крупный осколок. Он замертво упал на прибрежную гальку.

Через три часа после бомбежки по мосту открыли движение. Первыми по нему переправлялись артиллерийские подразделения с пушками на гусеничной тяге. Потом «студебеккеры». Эти машины с ведущими задними и передними колесами были способны двигаться по любым дорогам.