Крылатое племя

любые приемы напарника, усвоить его летный почерк.

Ведь вот вспоминаю Колю Гудилина. Вроде бы и летал неплохо, а в паре держаться не умел. Как только

ведущий начнет энергичный маневр, Коля сразу отстает. Или Вася Бондаренко. Три дня он участвовал в

боях и трижды «мессершмитты» спускали его на парашюте. Зато как мастерски воевали они потом.

Наука пошла им впрок!

Учили нас боевые летчики, старшие лейтенанты Амет-хан Султан, Аркадий Ковачевич, старшины

Владимир Лавриненков, Иван Борисов и многие другие. Полеты продолжались две недели — большего

срока командующий выкроить не мог. И все же подготовку мы получили основательную.

Полк вернулся на фронтовой аэродром. С ходу вступил в бой. Уже за первые три дня наши летчики сбили

32 вражеских самолета, не потеряв ни одного своего.

Прилетел командующий. Возбужденный, улыбающийся, ходил по самолетным стоянкам, беседуя с

летчиками.

— Начинается новый период войны. Вырастет новая слава девятого гвардейского полка, — говорил

генерал. Он-то видел дальше нас и знал больше...

* * *

Вновь прибывший, если он до того уже побывал в боях, быстро вливается в полковую семью. Именно так

и приняли мы капитана Георгия Кузьмина, общительного, веселого парня. Он ходил немножко

прихрамывая, но на это никто не обратил внимания. Тем более что уже в первый раз человек отлично

слетал на задание. Вопросов к нему не было, и к вечеру мы уже запросто называли его Жорой.

После ужина летчики эскадрильи собрались в землянке и стали укладываться спать. Завтра чуть свет

опять предстояло идти в воздух.

Дольше всех укладывался Кузьмин. Раздеваясь, он [114] неуклюже возился. Потом что-то уронил.

Послышался глухой удар о дощатый настил, будто упало полено.

Его сосед по нарам, присмотревшись, воскликнул:

— Жора, это что у тебя?!

Кузьмин промолчал.

— Так ты на протезах? Как же летаешь?

— Нормально летаю. Привык!. — ответил Кузьмин с оттенком давней, приглушенной временем грусти.

Его начали расспрашивать. Он коротко и скромно рассказал, что был ранен в воздушном бою еще во

время войны с белофиннами. В госпитале ампутировали ступни обеих ног. После этого он сделал все

возможное, чтобы вернуться в строй.

Кто-то потушил керосиновую горелку. Землянка погрузилась во мрак. Но разговоры утихли не сразу.

Кузьмин рассказывал о том, где побывал раньше, до нашего полка. Он умел тепло и образно говорить о

людях. Почему-то теперь летчики стали обращаться к нему на «вы».

Я лежал в темноте с открытыми глазами, стараясь объяснить себе перемену в отношениях людей. Ничего

особенного не произошло, просто мы лучше узнали Кузьмина. Он был постарше нас не только годами, но

и жизненным опытом. Давно состоял в партии. Оставшись без ног, Кузьмин не захотел спокойной жизни.

Когда над Родиной нависли черные тучи, партийный долг призвал его в боевой строй. Ценой огромных

усилий и труда он заново научился ходить, а потом — летать. И теперь спит рядом. Я слышу в тишине

его спокойное дыхание. Завтра он вместе с нами полетит в бой...

Самоотверженно и храбро сражался с врагом гвардии капитан Кузьмин. Ему было труднее всех. Но он ни

разу не сказал об этом. Летая с протезами, он сбил немало вражеских бомбардировщиков и истребителей.

Скоро его назначили помощником командира полка. 28 апреля 1943 года ему было присвоено звание

Героя Советского Союза.

Выполняя очередное боевое задание, Кузьмин со своим ведущим офицером Морозовым действовал в

тылу противника. Пара истребителей ходила на малой высоте, без запаса скорости. Думаю, что Морозов

тут допустил серьезную, роковую ошибку. Когда на летчиков [115] внезапно навалилась большая группа

«фокке-вульфов», драться с ними пришлось в невыгодных условиях.

На горящем самолете Кузьмин сколько мог тянул до линии фронта. Но мотор заглох совсем, когда до

земли оставалось каких-нибудь полтораста метров. Скоро должны были взорваться бензобаки, и летчик

выпрыгнул. Белый купол парашюта заполыхал на ветру, его лизнуло пламя горящего самолета.

Тело Георгия Кузьмина упало в траншею переднего края наших войск. На другой день пехотинцы

привезли нам его партийный билет...

* * *

— Ваня, вас можно на минутку?

Невысокий, черноволосый офицер отделяется от группы летчиков и шагает вслед за девушкой, которая

тоже одета в летную форму.

— Слушаю вас, Лилечка.

Лиля упирается взглядом в грудь летчика, украшенную несколькими боевыми орденами, и умоляюще

произносит:

— Возьмите меня в напарники.

Летчик молчит, и девушка пускает в ход средство, подсказанное ей наивной и милой женской хитростью:

— Боевые сто граммов буду отдавать вам каждый вечер, ведь сама-то не пью.

Иван Борисов долго соображает, как бы поделикатнее отказать, чтобы не обидеть девушку...

Их было четыре в нашем полку. Четыре девушки-летчицы. Они составили женское звено, которым

командовала гвардии старший лейтенант Беляева. В звено входили Катя Буданова, Лиля Литвяк и Маша

Кузнецова.

Девчата летали на истребителях, участвовали в воздушных боях. И хорошо воевали. Например, на

боевом счету Лили Литвяк числилось восемь уничтоженных вражеских самолетов. Но этого им было

мало. Хотелось летать с самыми активными воздушными бойцами.

Особенно часто обращалась к летчикам со своей просьбой Лиля Литвяк. А мы всякий раз вежливо

отказывали. И не потому что не доверяли им, просто нам [116] трудно было бы пережить гибель такого

ведомого в бою. А ведь случиться всякое могло.

Со временем Лиля Литвяк все же добилась своего и стала летать в паре с опытным ведущим — гвардии

полковником Голышевым. Много раз ходили они на ответственные задания и всегда действовали

успешно, хорошо понимая друг друга.

Однажды им пришлось вести неравный воздушный бой против десяти вражеских истребителей.

Полковник погиб в воздухе, а его напарница покинула свой поврежденный самолет с парашютом. Но на

аэродром она не возвратилась. Мы так и не узнали, что случилось с замечательной девушкой Лилей

Литвяк...

* * *

На некоторых страницах летной книжки встречается знакомая роспись. Когда я смотрю на нее, то с

сердечным чувством вспоминаю Льва Львовича Шестакова, командира 9-го гвардейского полка, в моем

понимании — идеального командира.

Первое боевое крещение летчик Шестаков получил еще в Испании. Вернулся на Родину с орденами

Ленина и Красного Знамени. Перед началом Великой Отечественной войны сформировал полк и стал его

командиром.

Я много летал с ним в паре, и что ни полет — то наглядный урок. Вот, например, вылет, помеченный в

книжке датой 21 ноября 1942 года. Вели бой восьмеркой против двадцати вражеских самолетов. В первой

же атаке шестеро наших как-то отстали. Мы с командиром оказались вдвоем, сбили самолет противника.

Потом Шестаков ворвался в строй врагов, а я остался совсем один.

К счастью, вижу: наша шестерка все же приближается. Сбавляю газ, чтобы пристроиться где-нибудь на

левом фланге. Но вперед никто не выходит. За мной увязались и так шли до конца боя и до самой посадки

на аэродроме. Потом командир смеялся:

— А я специально вперед не выходил, чтобы дать тебе стажировку в роли ведущего группы.

Меня удивило редкое хладнокровие Льва Львовича, вздумавшего в горячке боя проводить «занятие» по

[117] групповой слетанности и психологические эксперименты.

Подвижный, энергичный, острый на язык, Шестаков всегда был душой нашего полка. Летчики уважали

его и любили, а кое-кто, зная крутой нрав «бати», побаивался, и не напрасно. За оплошность в бою, за

малейшее колебание он наказывал беспощадно, не принимая во внимание прошлых заслуг. Сам Лев

Львович был мужественным воздушным бойцом. Погиб он в конце 1944 года в бою над Проскуровом. На