Бородинское поле

строением среди нескольких старых лип и берез в густой

заросли сирени. Когда-то, в недавнем прошлом здесь стояла

небольшая деревенька в два десятка дворов. Потом жители ее

переселились на центральную усадьбу совхоза, в новые,

благоустроенные дома, постройки разобрали и свезли.

Осталась лишь эта церквушка да глухие заросли сирени вокруг

нее. Они вышли из машины, осмотрелись. Кругом лежала

безмятежная тишина и благостный покой. Ни одной души, и

казалось как-то странно, что в таком безлюдье и запустении

пышно цветет сирень. Что-то кладбищенское напоминал этот

пустынный уголок и умиротворял. Но ни Валя, ни Олег не

хотели умиротворения. В них бушевали страсти, разгорались с

нарастающей силой. Насыщенное радостью раздолье

искрилось, сверкало и звенело: это земля пела сиреневые

напевы. И Олег пел, потому что не мог не петь, и голос его

звучал по-юношески звонко и окрыленно. Он ощутил, как

молодость вернулась к нему, и глаза его сверкали молодо, а

тонкое бледнокожее лицо светилось высоким счастьем. Потом

они читали друг другу поэтические строки, которые, очевидно,

их волновали. Начал Олег:

...Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой... Унынья моего

Никто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит - оттого,

Что не любить оно не может.

Валя ответила в тон:

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется - на душе светло.

Потом снова Олег:

О женщина,

Краса земная,

Родня по линии прямой

Той первой,

Изгнанной из рая,

Ты носишь рай

В себе самой.

- Это Василий Федоров, - сказала Валя и нежно

прильнула к Олегу всем телом, и они в долгом поцелуе

медленно опустились на молодую траву под пышным кустом

сирени. Она отдалась неистово и страстно, желая испить свое

запоздалое счастье до конца. Зрелая, осознанная любовь, где

разум и сердце действуют заодно, толкнула ее на этот

дерзновенный шаг в первый и, возможно, в последний раз в ее

жизни. Это не была мимолетная, безрассудная вспышка. Во

всех ее действиях и поступках сквозили изящная

непринужденность и кроткая покорность. Глубокая и цельная

натура, она отдавала отчет своим поступкам и не очень

заботилась о последствиях. Просто о них она сейчас не хотела

думать. Она смотрела на Олега ласково и умиленно ясным

преданным взглядом. И вдруг, словно опомнившись,

заговорила тихим мелодичным голосом, закрыв пунцовое лицо

ладонями:

- Какой кошмар... какой кошмар. Со мной такого никогда

не случалось... Никогда.

Но в словах ее и голосе не звучали ни укор, ни

раскаяние. Нет, она не чувствовала себя ничтожной и жалкой.

Просто внутренняя тревога породила в ней изумление и

смятение. Она назвала его "возлюбленным". Это слово

пришло к ней нежданно-непрощенно, и она обрадовалась ему:

в нем было нечто оправдательное. Валя знала: возлюбленные

были и тысячу лет назад, во все времена и эпохи, - в этом есть

какая-то неотвратимая закономерность интимной жизни,

естественная потребность чувств, компенсация за ошибки и

легкомыслие молодости.

Олег называл ее разными ласковыми именами, и все они

казались ему обыкновенными, недостойными любимой. Тогда

он машинально шептал есенинские строки, которые она

только что читала:

- "Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло..." А знаешь,

Валенька, ты похожа на иволгу. У тебя такой же мелодичный

голос флейты. Да, да, у тебя редкостный по тембру,

неповторимый голос. Хочешь, я буду звать тебя Иволгой?

Она отрицательно покачала головой.

- Тогда я буду звать тебя на грузинский манер. У них есть

знаменитая песенка Сулико. Тамару они ласкательно

называют Тамарико или Томико, Анну - Анико. А ты - Валико.

Хорошо?

В ответ она приветливо улыбнулась своей жемчужной

улыбкой, а влажные глаза ее исторгали счастье.

Где-то совсем рядом, в кустах сирени, чокнул соловей и

поперхнулся. Должно быть, пробовал голос, да не ту ноту взял.

Солнце уже, миновав запад, спускалось к северо-западному

горизонту. От церкви легла широкая тень, окрасив траву в

темно-зеленый цвет.

- Ночью соловей здесь даст концерт, - сказал Олег и

после небольшой паузы спросил: - Где будем ночевать - здесь

или в Подгорске?

- Если есть шансы послушать концерт, то лучше здесь.

И они слушали. Соловей оказался на редкость

голосистым и неиссякаемым, словно он знал, для кого поет, и

потому старался, оправдывая свое звание доброго спутника

влюбленных. В густо роившемся звездном небе огоньком

сигареты плыла яркая точка. Они оба догадались: это спутник.

И все же небо по-прежнему оставалось таинственным, а

звезды загадочно-манящими. Упоительный воздух пьянил.

Появлялось желание оставить в памяти сердца

неприкосновенными впечатления сегодняшнего дня.

Несмотря на теплый день, после полуночи стало свежо,

даже прохладно. Спать улеглись в салоне "Жигулей". Соловья

слушали долго и молча. Под его пение думали - каждый о,

своем. Олег думал о Варе: виноват ли он перед ней? У них уже

давно не было физической близости, не было и чувств. Что их

связывало? Семья, долг, брачное свидетельство? Он

попытался вспомнить, как, когда и почему между ним и Варей

образовалась пропасть. Началось не сразу, не вдруг, а как-то

незаметно, постепенно, с маленькой трещины. У Вари были

поклонники. Видная, симпатичная женщина, в которой жила

гармония души и тела, она нравилась мужчинам, но повода

для ухаживания не давала. Впрочем, были в ее жизни два

серьезных увлечения. Однажды приняла ухаживание

журналиста, который потом, как она сама убедилась, оказался

человеком мелким и трусливым. Второй раз увлеклась

артистом. Олег ревновал. А после смеялся над самим собой:

нашел, к кому ревновать.

Встречались и на его пути женщины, которые ему

нравились и ждали от него взаимности. Но у него не было к

ним глубокого, сильного чувства: нравились, да и только.

Самое большое, на что они могли рассчитывать, - легкий

флирт. Среди них были и красивые, и умные, и даже

талантливые. Возможно, красивее, умнее и талантливее Вали.

Но лучше ее - не было. Потому что Валя особенная, не такая.

А какая? Он с трудом подыскивал слова для ответа: нежная,

чистая, светлая, честная, добрая. Этими словами ее

достоинства не исчерпывались.

Ну а Варя? Разве она не достойна тех же эпитетов? Ведь

любил же он ее. Пусть не такой, как сейчас, пусть первой,

юношеской, бесшабашной и безрассудной любовью. Но ту

любовь они не уберегли, не сумели. А любовь требует

постоянного к себе внимания, ее все время нужно наполнять

новым содержанием. А они... Да что теперь об этом говорить!

Он во всем винил Варю, и прежде всего в черствости и

сухости, в невнимательности и эгоизме.

Примерно в том же направлении текли Валины думы в

эту соловьиную ночь. С той лишь разницей, что в отличие от

Олега, который еще не успел задать себе один из сложных

вопросов или откладывал его на потом, Валя задала себе этот

вопрос: а что же дальше? Как им соединить свои две любви в

одну? И возможно ли это практически? У Вали появилось

желание принести себя в жертву во имя такой

необыкновенной, невиданной любви. Но она сомневалась, что

Олег примет эту жертву. Он не из тех.

Потом говорили о судьбе, о жизни, о счастье. Они были

счастливы и не хотели понимать, что счастье к ним заглянуло

поздновато, что немного отмерено ему времени. Они знали,