Бородинское поле

выставить на площади, - не спросил, а утвердительно сказал

председатель исполкома. Архитектор не ответил. Он

продолжал свою мысль все так же угрюмо и глухо, не отрывая

холодно-важного взгляда от стенда:

- Вообще, применение здесь формы аспид очень смело,

оригинально и спорно. Я бы и второй терем делал таким же.

Знаете ли, эти вогнутости ведут к потере полезной площади.

- Потери ничтожны, зато... - сказал Олег, нарочито не

закончив фразы.

. - А мне нравится, - вдруг высказался председатель

исполкома. - Прекрасная будет гостиница. Она украсит наш

город и, главное, органически вольется в сложившийся

ансамбль центра.

- Присоединяюсь к мнению предыдущего оратора, -

шутливо заулыбался секретарь горкома и, подняв взгляд на

архитектора Энска, заговорил уже серьезно: - Валентин

Николаевич правильно заметил: если убрать все, что вы

предлагаете, значит, оставить здание нагишом. Оно не будет

смотреться, не вызовет никаких эмоций. А это будет

действовать, притягивать внимание, радовать. Незаметно

будет вселять чувство радости, гордости, вызывать в памяти

исторические картины. Нет, Олег Борисович, вы прекрасно все

сработали. И мы постараемся, сделаем все возможное, чтоб

этот проект воплотился в жизнь. Вот я был в Абхазии, в

цитрусовом совхозе, которым руководит долгие годы опытный

цитрусовод Кирия. У них на территории прекрасный Дворец

культуры с колоннадой, напоминающий Парфенон.

Находились спецы, говорили товарищу Кирия: "Зачем

колонны? Излишество!" А Кирия отвечал, и вполне резонно:

"Уберите колонны, и что будет? Хлев!" Вот так-то, дорогой

зодчий! - закончил он, обращаясь к архитектору Энска.

- Но не обязательно украшать. Красоту могут создать

пропорции, - ответил архитектор.

- Пропорции и гармония, - сказал молчавший до сих пор

Олег. Он как бы примирял спорящих. - Независимо от того,

гладкий будет фасад или декоративно оформленный, нужно

добиться выразительности и ясности. Ведь мы должны

удовлетворить запросы и вкусы не только своих

современников, но и граждан будущего. Здания строятся не на

десятилетия. Это не фильм-однодневка, и даже не картина,

которую можно не смотреть, и даже не монумент, который

можно убрать, заменить другим. Уродливое здание не

снесешь, пока время его не разрушит. Мы часто говорим, что

архитектура - это застывшая в камне музыка. Гете назвал

архитектуру безмолвной музыкой. Я думаю, что такое

определение не совсем точно. Прекрасная архитектура

способна высекать в душе человека музыку.

Обсудив некоторые частности и отказавшись от кофе,

который предложил хозяин, гости уехали. Олег и Валя

остались одни. Олег усадил Валю на широкую тахту и пошел

готовить кофе, говоря:

- Гости отказались, а мы с тобой попьем.

- Помочь? - предложила Валя.

- Лучше в оформлении гостиниц, - с веселой улыбкой

ответил Олег. - Ты прости меня, что я без твоего согласия не

только объявил тебя художницей, но и сюжеты за тебя

придумал, и все прочее: палех, резьбу по дереву. Это все еще

подлежит обсуждению, все в твоей власти, и я не посмею

вторгаться в твои сферы.

- Да что вы, по-моему, это так интересно! Я слушала вас

и уже представляла... огненно-золотистые картины.

- Вот и хорошо, я знал, что ты меня поддержишь,

надеялся на твою помощь. Эх, Валенька, мы с тобой такое

здание соорудим в Энске! Как верно заметил их

градостроитель, это будет вызов. Ну а кому и чему - пусть

каждый, кто имеет голову, разумеет по-своему.

- Но почему я ничего не знала об этом проекте?

- Извини, не хотел тревожить, ворошить все мерзости,

которые происходили на обсуждении.

- И Брусничкин выступал?

- Сам - нет, помалкивал. Он был главным дирижером. В

каждом выступлении явственно звучал голос Леонида

Викторовича.

Олег поставил возле тахты, на которой сидела Валя,

круглый журнальный столик, водрузил на него сахарницу, банку

с растворимым кофе, вазу с сушками, сухарями, печеньем и

конфетами. Сам сел не на тахту, а в низкое кресло напротив

Вали. Сказал:

- Нашу сегодняшнюю встречу следовало бы отметить

хорошей бутылкой вина. Но я за рулем. А как ты?

- Одна? Нет, благодарю.

Пили кофе с сушками. Впервые они оказались вдвоем.

Прежде Валя всячески избегала такой встречи. Сейчас им

никто не мешал просто смотреть друг на друга доверительно и

нежно. Оба они давно думали об этой встрече, ждали ее: Олег

с нетерпением, Валя с тревогой. Его восхищенный, полный

нежности взгляд смущал Валю, она видела в этом взгляде и

неистовое увлечение, и страстное желание. Последнее пугало

ее, порождало в душе смятение, напряженное и радостное.

Она задыхалась от обуревающих ее чувств. Всем сердцем,

всем существом она принадлежала ему, но тело ее

сопротивлялось, оно не было готово сделать последний шаг.

Валя сказала себе самой торопливо и лихорадочно: если это

случится помимо ее желания, она не простит ему, во всяком

случае, он многое потеряет в ее глазах. А это будет печальная

потеря - прежде всего для нее.

Олег отодвинул в сторону столик с пустыми чашками и

сел на тахту рядом с Валей.

- Я вымою посуду, - сказала она и попыталась встать. Он

удержал ее, осторожно положив руки ей на плечи и устремив

на нее глубокий, всеобъемлющий взгляд, в котором

отражались бездонная синева, ожидание, надежда и страсть.

- Я это делаю сам.

Горячими руками он ощущал, как дрожат ее беспокойные

плечи, и вспомнил: так дрожит зажатая в руке пойманная

птичка. Ему казалось, что под напором обуревающей страсти

он начинает терять над собой контроль. Она повернулась к

нему мягко и послушно - маленькая девичья грудь ее

вздымалась, тонкие прозрачные ноздри трепетали, а

взволнованное лицо и блестящие родниковые глаза

выказывали глубокое, сосредоточенное чувство любви. Олег

взял в свою руку ее маленькую, почти детскую руку, в которой,

однако, ощущалась физическая сила и твердость, и поднес к

своим губам. Почувствовав прилив нежности, Валя порывисто

прильнула к нему, и губы ее коснулись его горячего лица. Он

обнял ее бережно в долгом поцелуе, и голова ее коснулась

подушки.

- Не надо, ради бога, очень прошу, не сейчас, - умоляюще

шептала она, глядя на него в упор, и взгляд ее проникал ему в

душу. Он почти физически ощущал его. Что-то далекое,

непознаваемое, непостижимое и прелестное виделось Олегу в

этом самом дорогом, самом близком ему человеке.

Олег отпрянул, словно опомнившись, виноватый и

пристыженный, опустил голову, сжав ее руками. Потом

повернул к Вале пунцовое лицо и прошептал искренне и

нежно:- Прости, родная.

Какая-то голодная тоска и смущение прозвучали в его

голосе и отразились в глазах. Валя молча закивала, отдаваясь

чувству восторженной радости и душевного просветления.

Олег поднялся, набросил на плечи серый пиджак, сказал

негромко и ласково:

- Ну что, поехали в Подгорск?

- Да, поехали, - прошептала Валя и неожиданно для

Олега обхватила его шею обеими руками и поцеловала в губы

неистово и яростно. Затем, взяв свой планшет с эскизами, так

же стремительно направилась к выходу.

3

В Подгорск они приехали пополудни. Июньское солнце

ослепительно отражалось в золоченых маковках соборов, и

радужные нимбы вокруг них сливались в яркое торжественное

сияние. Высокая колокольня, устремленная в лазурную высь

золотой короной, царственно и величаво главенствовала над

древним городом, в котором странно соседствовали