Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Я брала интервью у администратора одного из филиалов, а он дал мне ложную информацию и брошюры. Поскольку интервью было путаное и неясное, пришлось за основу брать выданные им брошюры. Из-за этого в статье оказались неточности.

Моргана, 8 сентября громко заявив, что ее брат работает в пресс-службе данной организации, отдала туда мою статью для “разбирательства”. А друг ее брата и давал мне интервью! Ее брат из пресс-службы подтвердил, что я пишу неправду об их организации. Из чего Моргана и Царица сделали вывод, что теперь они точно выгонят меня из газеты и не будут позорить ее “поганой русской фамилией”.

Царица объявила, что сделает мне выговор с занесением в личное дело и выгонит вон! Они обе истошно визжали с пеной у рта на всю редакцию, как меня ненавидят. Я наругалась и ушла.

Вчера, 9 сентября, я поехала в Международный комитет помощи. И мама поехала со мной. В филиале организации мы устроили скандал главному администратору, тому самому, другу брата Морганы. На что данный тип стал уверять, что в брошюрах ошибка и неверно указано, что они помогают беженцам с загранпаспортами. Они помогают! Но не в Чечне, а в Африке!

Я была очень расстроена всеобщей подлостью.

– В таком случае и выпускайте эти брошюры в Африке! Почему вы дали их корреспонденту, сказав, что это деятельность организации в Чечне? За дезинформацию мы на вас в суд подадим! – сказала моя мама.

Молодой чеченец, администратор, попросил мою седую маму не сердиться и сообщил, что после работы свободен и может “загладить вину”. Маму это насмешило. Она назвала его нахалом, и мы ушли.

Я отправила с почты письмо с уведомлением в адрес руководства Международного комитета помощи с просьбой разобраться с данным персонажем. А в “Молодости” шеф потребовала от Международного комитета помощи письмо благодарности за то, что “остановила заведомо ложную статью в их адрес”.

Моя мама высказалась Моргане, что ее “брат” на самом деле – ей вовсе не “брат”. И снова все ругались и визжали. Еще мама заходила к Гапуру. Он взял ее к себе в газету “Народ” специальным корреспондентом. Она тоже пишет статьи и заметки.

P. S. Таня с рынка последнее время болела онкологией. Ей помог выздороветь старик-чеченец. Травник Алзур.

П.

13.09.

Была на днях у Байсари. Никакой помощи она мне не оказала. Тысячу рублей (переданных мне из музея Сахарова) не отдала.

А в квартире бабушки Лили, которой Байсари как раз помогла, появились новые люди. Нет вещей бабушки! Нет ее самой! Ее квартиру на первом этаже уже побелили и открыли там филиал фирмы “Орифлейм”.

– Где русская бабушка? Живая она? – спросила я людей в ее квартире.

– Какая бабушка? – удивились они. – Квартиру нам сдала хозяйка, почтенная чеченка.

Как мне найти бабушку Лилю?

14.09.

Директор Пух отпустил нас до понедельника, и я поплелась в “Трудягу” – с докладом о последних днях жизни.

Журналистка Айзан обрадовалась. Она удивленно хлопала в ладоши, и все время восклицала:

– Вот это да! Интриги, как в восточном дворце!

Она рассказала мне, что в их редакции прослушиваются все стационарные телефоны – власти установили “подслушку”. Даже когда не звонишь по телефону, а просто говоришь что-нибудь, “кому надо” слышно!

Также Айзан сообщила, что Профессор был взят к ним фотокорреспондентом, и по этому случаю устраивали за его счет банкет. Он щедро всех угощал и успел между делом подсунуть мои публикации в других газетах, где я писала про одни и те же события, меняя статью на 50 %. (я делала так, чтобы хоть что-то заработать на еду). Ведь платят сто или двести рублей за материал.

– По журналистской этике так делать нельзя! – пожурила меня Айзан, – Ай-ай-ай!

Я рассказала ей о ТВ, как все складываются по пятьсот и по тысяче рублей на посиделки. Реальной работы нет. Зарплату не платят, хоть и обещали. Потом я выдала Айзан историю про бабушку Лилю и участие в ее судьбе Байсари. Айзан в ответ сообщила, что у Байсари умерла мама, и мы пошли говорить соболезнования. Байсари внешне не выглядела расстроенной. Сказала:

– Слава богу! Мы обе отмучились!

Я, услышав такое, стала плакать, а незнакомая женщина, какая-то из подружек Айзан, начала меня утешать.

Бедная мать Байсари! Смерть приходит в одни дома как исчадие зла, а к другим как долгожданная гостья.

15.09.

Гори, гори, моя свеча!

Без крупного скандала в газете не обошлось. Едва я пришла с перерыва, в 14.00, Царица сказала:

– Зайдите ко мне в кабинет, Полина.

И я зашла. В кабинете за столом сидели зам шефа Совгат, Моргана и Цветочек. Едва я вошла в кабинет шефа, Царица, не предложив мне сесть, понесла околесицу о том, что я хожу по всем редакциям и обзываю ее не то “Кафиром” (на сленге радикальных мусульман “неверным”), не то “Кафкой” (писателем своеобразного толка). Поняв, что над этой выдумкой и глупостью трудились данные сотрудники с раннего утра, я спокойно ответила:

– Покажи мне хоть одного человека, который сказал это. Мы вместе заставим его поклясться на Коране, что он не врет.

Шеф, услыхав такой ответ, тут же заявила:

– Ну, это старая информация… Шестимесячной давности!

Я подумала, что сейчас они меня отпустят и все закончится, но не тут-то было. Царица, поняв, что первый пункт обвинения сшит белыми нитками, перешла ко второму. Вторым пунктом было оскорбление и попытка вывести меня из себя.

– Правильно, что тебя ранило ребенком на рынке! – громко завопила мой шеф. – Так тебе и надо! Жаль, не добили.

К ней подключились остальные доверенные лица: Совгат, Моргана и Цветочек. Они хором стали вопить, что я возомнила себя неизвестно кем, но на самом деле всего лишь “жалкая русская тварь”.

– Ты считаешь себя поэтом?!

– Ты считаешь себя философом?!

– Ты считаешь себя публицистом?! – кричали они на разные голоса, как кошки в марте.

Поняв, что уйти не удастся, я уселась без приглашения на стул и громко ответила, чтобы их позлить:

– Да. Да. Да. И режиссером. И сценаристом.

Все завизжали. Милый, вежливый Цветочек наконец сбросила маску лицемерия и заорала на всю редакцию:

– Вон, русская тварь! Убирайся!!! Мы русских ненавидим!

Я, ощущая внутри звенящую пустоту, думала: кинутся они драться или нет? На всякий случай решила защищаться ножками стула. Все что-то угрожали и вопили. Но Царица, зная, что я ходила на каратэ, потасовки не допустила. Громовым голосом она объявила, что подготовит “предупреждение” с занесением в мою трудовую книжку за ослушание старших коллег и за то, что я (?) говорила на свою газету “газетенка”, оскорбляя тем самым великие СМИ Чечни (!). Хотя, конечно, это – очередная ложь: слово “газетенка” говорила моя мама, когда ругалась с Морганой (та довела меня до истерики конфликтом с Международным комитетом помощи). Но это выражение почему-то приписали мне.

Странные люди! Ведь я давала стихи на смерть А. Кадырова в родную газету. Руководство сказало:

– Ахмату Кадырову? Фу! Не будем печатать.

Когда эти же стихи вышли в другой газете, их похвалили в министерстве. Спрашивали:

– Кто автор?

Царица, узнав об этом, бегала и говорила:

– Полина – мой корреспондент!

П.

16.09.

Встретили Сулима, друга моего деда. Когда-то Сулим работал на телевидении, сейчас – безработный. Я, решив ему помочь, посоветовала пойти на ТВ. Может, его возьмут? Сулим старше моей матери лет на пятнадцать.

Царица вчера в гневе сообщила, что отравит меня ядовитой ртутью. Угрожала прямо при остальных сотрудниках.

– Вот Анну Политковскую в самолете травили – не дотравили, а я тебя точно отравлю! – верещала шеф, размахивая в воздухе кулаком.

А сегодня старик Ахмед, который пишет афоризмы и часто пьян, стал мне угрожать. Царица неоднократно поддерживала пожилого чеченца, давая ему деньги на опохмеление. Старик Ахмед подошел ко мне возле редакции и сказал: