Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.
Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. читать книгу онлайн
Жеребцова родилась и выросла в Грозном. Ее дневники охватывают детство, отрочество и юность, на которые пришлись три чеченские войны. Учеба, первая влюбленность, ссоры с родителями – то, что знакомо любому подростку, – соседствовали в жизни Полины с бомбежками, голодом, разрухой и нищетой. Девочка с русской фамилией и в платке, повязанном на мусульманский лад, оказалась между двух огней. Она видела смерть, боролась за жизнь и за то, чтобы остаться собой. Уехав из Грозного, Полина окончила институт, стала членом Союза журналистов и ПЕН-клуба. В настоящее время живет в Финляндии.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
P. S. У старенькой соседки по дому, Васильевны, взяла сто рублей в долг на еду. Она получает пенсию. На это живет. Я иногда ношу ей лекарства, делаю уколы.
Скорее бы получить зарплату и раздать долги. Еды совсем нет. Скоро мой день рождения.
Учитель по фото в Школе корреспондентов, предложил мне должность главного редактора небольшой газеты. Как-то неожиданно все.
Надо расспросить Гапура, нет ли в этом подвоха. Честный пожилой Гапур, не увязший в дебрях национализма, и мужчина из министерства по имени Муса искренне хорошо относятся ко мне. Они не лицемеры. Оба учились и выросли в советское время. Они не смотрят на русскую фамилию, видят, что я за правду.
П.
14.03.
Сегодня в России выбирают В. Путина. На самом деле на пост президента РФ претендуют еще пять кандидатов.
Но кого волнуют чьи-то нелепые претензии?
Действующий президент, он же и будущий, прочно держит власть. Я даже знаю людей, которые хлопают в ладоши, едва увидев его по телевизору. В основном это пенсионеры, которые, хлебнув горя и страданий, увидели в нем молодого кормчего у руля.
Однако я за свою жизнь еще ни разу не слышала, чтобы у нас в республике кто-то говорил: “Мы – Россия”, всегда говорят: “а вот в России” или “как мы эту Россию ненавидим”, “подадим на Россию в суд!”, т. е. никто на территории Чечни из всех, кого я знаю, от младенцев, которых нянчу, до людей из правительства, у которых беру интервью, не считают, что живут в “России”.
Сама “Россия”, т. е. остальные субъекты РФ, поддерживала войну у нас. Получается, что Россия вела войну против самой себя, как змей, пожирающий свой хвост. Свои самолеты бомбили свои города и своих жителей! Россия провела редкий для истории маневр самоуничтожения или мы действительно, в подсознании властей, всегда были “чужими” и не являлись ее частью?
“Россия” для нас, жителей Чечни, нечто мифическое, странное и страшное, похожее на древнего змея. Я не знаю, как живут люди в “России”, как устроен их быт, каково их сознание и менталитет. Возможно, когда-нибудь я поеду в “Россию” и напишу об этом.
Сама я далека от политики, и само увлечение ею считаю патологией сознания. Политика – неизбежное стремление к лидерству и власти, заставляет жить по штампам и создавать нелепые границы. В нашей республике народ живет плохо, его стравливают друг с другом, обрекая на конфликты. “Живет” лишь группа людей на самом верху пирамиды, другие с трудом выживают. При этом подлецы убивают и угнетают своих земляков по национальному признаку и называют это “политикой”. А негодяи бомбят и обстреливают своих сограждан – и это тоже “политика”!
Для меня же не важно, кто ты по вере или нации, для меня важно, человек ли ты и несешь в себе добро или только мерзость и зло.
P. S. Сегодня дождь. Мы никуда не пошли. Какие, к черту, выборы? Все и так знают, кто президент. В этой стране можно не утруждать себя голосованием.
17.03.
Привет!
Сегодня я встретила старого друга моего дедушки. Когда-то, в далекие годы советской власти, Азиз работал главным редактором одной из грозненских газет. И мой дед, и Азиз были рьяными спорщиками. Частенько они не сходились во мнениях по поводу правок той или иной статьи и прямо в редакции устраивали потасовки. Дед Анатолий был неплохим боксером, и худенькому чеченцу Азизу частенько приходилось уступать донскому казаку.
– Я помню твоего деда! Мы дрались почти каждый день! Ох, и доставалось же мне, – радостно сообщил старик Азиз. – Какие хорошие были времена! Мы были молоды, и в республике был мир!
Мне стало приятно, что пожилой господин так лестно отзывается о старом друге. Выяснилось, что в настоящее время Азиз работает в приемной правительства. Он сразу решил помочь мне с работой, пообещал познакомить с руководством нового канала ТВ, который открывается в Грозном. Также Азиз взял мое заявление на имя А. Кадырова о нашем бедственном положении и обещал передать в соответствующий отдел.
Дома ни денег, ни еды. Причем на этот раз денег нет даже одного рубля. Сидим без хлеба. Хоть бы дали зарплату!
20.03.
Мне исполнилось 19 лет!
Поскольку у нас нет даже пакетика с чаем, чтобы выпить его без сахара, мы сегодня встали в 6.00 утра и отправились на Северный базар.
Сосед Джамалай продавал детали для машин в одном ряду торгующих, мы же в другом стояли с остатками книг. Из домашней библиотеки, несмотря на все войны и разрушения, сохранились чудом два тома историка Карамзина, купленные еще в СССР, в антикварном магазине моим дедом. Когда-то, в десятитысячной домашней библиотеке деда Анатолия, было двенадцать томов Карамзина “История Государства Российского”, изданного в XIX веке. Я читала их ребенком. Перечитывала в ранней юности, под бомбами!
Теперь же мы с мамой, дабы не умереть от голода, продали эти два тома за 500 р. какому-то чеченцу, пришедшему на Северный базар и увидевшему реликвию нашей семьи.
– Я продам их в Москве и заработаю! – сообщил нам безвестный покупатель, но нам было все равно.
– Мы купим хлеба и картошки – сказала грустная мама. – Книги жаль. Они – память о моем отце и нашем доме.
Больше мы ничего не продали. Остальной товар – никому не нужный хлам.
Когда собрались уходить, неожиданно подбежал Вегетарианец и, узнав про день рождения, торопливо сунул обрадованным старушкам рядом по 50 р., а мне подарил 300 р. со словами “Ради Всевышнего”, после чего так же торопливо убежал.
21.03.
Я родилась в день весеннего равноденствия 20 марта. Роды у мамы были тяжелые.
– Больше всего я хотела спать, – вспоминает мама. – Но не получалось. И вдруг сон… Словно из воздуха, возник высокий старик в длинном белом плаще. Он был похож на мудреца или волшебника. Голову его украшал тюрбан, а в руках он держал чашу. Чаша медленно наполнялась чистой водой. Наполненную, он протянул ее мне и сказал:
– Испей!
Я взяла в руки чашу и очнулась: в этот момент ты рискнула показаться на свет.
22.03.
Опять скандал в родной газете!
Царица и Моргана кричали, что не сплетничали. Пообещали, что подадут на меня в суд за клевету.
– Я не врунья! – визжала Моргана, как кошка, которую схватили за хвост. – Я никому не говорила, что ты “проститутка и у тебя двое детей от боевика”!
Тогда я спокойно сообщила, что у меня действительно нет детей и никогда не было мужа, зато есть кассета в диктофоне, и даже предложила ее совместно послушать.
По записям магнитофонной кассеты стало ясно, что Моргана эту бессовестную клевету распространяет не только в нашей газете, но еще и в газете “Известия”, которая находится за углом.
Царица попыталась вытолкать меня из редакции силой, на ходу покрикивая:
– На диктофон нас записываешь, сволочь?! Я тебе покажу!
Но мама, которая ждала меня на улице, не растерялась. Услышав шум, она вбежала на помощь и успела сказать о националистических настроениях в редакции, клевете и махинациях с зарплатой, а также о том, что надо об этом сообщить в правительство.
После этого наступила гнетущая тишина, а потом все присутствующие опрометью разбежались кто куда. Мы, поняв, что больше никто не спорит, тоже ушли.
Были у Лейлы. Она угостила нас вкусным борщом.
В пятницу, 19 марта, к нам в Школу корреспондентов пришел фотограф Эмзиф, хороший знакомый Морганы и Царицы. Должна была быть общая фотография к огромной статье о нашей школе и ее выдающихся выпускниках. Все девушки-чеченки, учащиеся на корреспондентов, были без платков! Даже легкие косынки не украшали их красивых причесок. Одна я, как обычно, сидела в большом платке.
– Я в платке никого фотографировать не буду! – сразу заявил Эмзиф. – У нас тут Европа!
– А я его не сниму! – сказала я.