Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Две недели Малика с матерью пешком добирались в Ставрополь. Ее мать Елена заболела чахоткой. Но смерть пощадила молодость. Елена поправилась и вышла замуж за хорошего русского человека. Он удочерил Малику и стал отцом ее одиннадцати братьев и сестер.

“А когда мне исполнилось четырнадцать, меня крестили. Нарекли Юля. Отец приехал за мной, искал, хотел увезти с собой. Он говорил, что наш род – “тот, который строит башни”. Но мать и отчим меня не отдали. Но я всегда помнила его. Моего отца звали Муса!”

Умерла Юля-Малика в возрасте 93 лет, во сне.

P. S. Электричества нет. Две конфорки газа напоминают, что когда-то тут была цивилизация. Мы отброшены во времени на столетья.

Сегодня у меня была странная встреча с человеком в черной одежде. Ему на вид было около сорока. Он молча, с пистолетом в руках, погнался за мной. Мы встретились взглядами, и этого было достаточно, чтобы понять его намерения: он хочет меня убить. Я кинулась к военным чеченцам, что окружили рынок и в очередной раз ломали столы и гнали торговцев. Торговцы кричали и плакали, ведь рынок – единственное место в городе, где можно продать товар и купить еды детям. Я показала военным чеченцам пропуск журналиста и попросила меня пропустить по работе. Они меня пропустили. А того парня с пистолетом – нет. Несмотря на то, что он уговаривал их. Так, по-хитрому, я ушла.

Кто его послал? Те, кто запрещают мне публиковать материалы о раненых и убитых среди мирного населения или…?

П.

15.01.

Тяжелый день. От нервов у меня тик. Правый глаз дергается, будто я все время кому-то подмигиваю.

Центральный рынок милиционеры-чеченцы и русские солдаты ломают третий день. Повсюду БТРы, танки. Торговцев лупят и разгоняют, товар отбирают. Люди кричат и плачут.

У меня проблема: как добираться до вуза? Деньги отсутствуют. Помощи нет. Из маршрутки трудно убежать и не заплатить, хотя я разработала целую систему, как обмануть бдительность водителя. Платить нечем, пешком в такую даль не дойти. Стану богатой, обещаю чеченским водителям памятник! Памятник будет в виде маршрутного такси, из которого мне столько раз удавалось сбежать, не заплатив.

P. S. Соседка Зарета все болеет. Опять я делаю ей уколы.

П.

16.01.

Кошмарный день! У института взорвали то ли грузовую машину, то ли БТР. Здание качнулось и затряслось. Напугались студенты и педагоги. Была стрельба.

Днем я забежала в газету. Там меня напечатали под моей им ненавистной фамилией, но к огромной статье (на весь газетный лист), рядом с моей подписью, поставили неизвестную мне чеченскую фамилию! На мое недоумение (ведь статью писала я одна) мне велели помалкивать, если я хочу продолжать работать в редакции. Помалкивать я не собиралась и сказала Царице все, что думаю, после чего хлопнула дверью и ушла.

Тик глаза усилился.

20.01.

Сегодня на рынке мы узнали, что Оксана, которая торговала на рынке картошкой, уехала с детьми в русское село и живет там. Государство никак не помогает: Оксана с детьми ютится без удобств, голодает. Есть вариант, что они вернутся обратно.

Я Оксану хорошо помню. Эта женщина чуть младше моей матери, с длинной черной косой. В 1996 г. ее семилетняя дочка Кристина после операции жила у нас около недели. Девочка была сильно ранена. Вместе с другими детьми Кристина играла во дворе, когда разорвались снаряды. Гремели августовские события в Чечне 1996 г., Летняя война. Одновременно ранеными оказалось более десяти детей, двое из которых находились при смерти: Кристина и еще одна девочка. Обе девочки были примерно одного возраста, и обе без сознания: Кристина с черными длинными волосами и белокурая синеглазая чеченка. Оксаны не оказалось дома, когда ее дочь увезли в больницу. Мать второго ребенка тоже не находилась рядом, была на рынке.

Прооперировать можно было лишь одну из девочек. Срочные операции требовались обеим. Врачи стали совещаться, кого спасать. Кто из них – чеченский ребенок? Светлая и синеглазая девочка, конечно, показалась русской, а Кристина, наоборот, была похожа на чеченку. Пока врачи совещались, Кристина пришла в себя и, хорошо с младенчества зная чеченский язык, говоря на нем со всеми детьми во дворе, прошептала:

– гIо де! [4] – после чего снова потеряла сознание.

Сомнений не осталось. Дочь Оксаны прооперировали. После того как выяснилась правда, врачи были в шоке. Медсестра, которая помогала при операции, плакала навзрыд. Белокурая синеглазая девочка-чеченка умерла.

25.01.

Прости, Дневник! Не могу писать каждый день – не успеваю.

Опять ругалась с мамой. Началось с того, что я вспомнила древнюю историю: только окончилась Первая война, и мама болела. У нее случился сильный приступ ревматизма. Денег и еды в доме не было, и она просто выгнала меня на улицу со словами: “Иди и зарабатывай!”

Я рыдала. Я, будучи ребенком, привыкла торговать с мамой, но одной идти на рынок было страшно. Такой ужас проник в меня, что казалось, лучше умереть, чем сдвинуться с места. Ведь у нас девочки сами не ходят, без взрослых по улицам. Чем торговать, я тоже не знала – товара не было. Но ослушаться мать казалось страшнее всего, поэтому я стала лихорадочно соображать, что же делать. Пойдя на кухню, я нашла старый большой термос деда Анатолия. Насыпала в него немного заварки, немного сахара и залила кипятком. Что это получился за чай, трудно представить! Взяв несколько стаканов и тяжелый термос, я пешком, одна, отправилась за несколько остановок на рынок. Я понимала, что у меня не хватит духу ходить по торговым рядам и кричать: “Чай! Чай!”, я – одна, и весь мой мир катится в пропасть! Если я посмею ослушаться мать, дома меня изобьют до полусмерти. Поэтому я пошла в кафе, к знакомым чеченцам, и предложила свою помощь:

– Ваши работницы продают пирожки, а я буду ходить и предлагать чай к пирожкам, – сказала я.

Целый день ходила и торговала. Когда чай закончился, попросила для продажи пирожки. Руки устали от тяжелого подноса. Кричать: “Пирожки!” было стыдно до слез. Все, что я заработала в тот день, хватило на:

1. булку хлеба,

2. банки кильки в томате,

2 пачки макарон по одному килограмму,

1 пачку сливочного масла 200 грамм,

1 пачку сигарет “Космос”.

Мама так сильно нервничала, что в какой-то момент стала курить, и я уже не могла с ней бороться. Без сигарет она становилась злая. Пачка “Космоса” была темно-синей, с маленькой красной звездочкой.

Придя домой, я приготовила еду и покормила маму.

Сейчас я спрашиваю ее: как она могла так поступить с ребенком? Прогнать его одного? Ведь я была домашним ребенком, который боялся находиться один в комнате, который верил в сказки и чудеса. Потом я годами торговала на рынке, без единого выходного, урывками посещая школу. В ответ мама говорит, что она хорошо поступила – иначе из меня не получилось бы человека, умеющего зарабатывать и заботиться о семье, выживать.

– Жестокость подобного рода полезна, – говорит мама. – Слабаки здесь долго не живут!

Не будь той “школы”, ты не прошла бы войны. Меня учил мой тренер по каратэ: жалости к себе нет места. Не умеешь плыть – тони.

Хорошо, что мама сейчас не курит – я уговорила ее бросить.

08.02.

Больной котик, что упал и сломал ножки, умер. Он не прожил и года. Мир ему в кошачьих мирах!

09.02.

Встретила Зарган и мальчика Тиму. Они снова бездомные. Добрые люди, что их временно пускали к себе жить, затеяли ремонт, и теперь мать и больной мальчик вынуждены ночевать, где придется. Тима боится военной техники, солдат. Страшно кричит и плачет, когда их видит. У него истерики: он бьет и кусает свою маму.

– Не могу работать, не могу его ни с кем оставить, – жаловалась мне Зарган.