Дом на улице Гоголя (СИ)

Юрчику был знаком этот чудовищный предмет. В редакции их газеты время от времени выдавали так называемые «заказы» ? — дефицитные товары, не поступавшие в торговую сеть. Дефицит должен был оставаться дефицитом, и оттого особенно желанным, «заказов» на всех не хватало, и сотрудники разыгрывали их между собой в импровизированную лотерею. Кто-то мог «вытянуть» ненужную ему кофемолку, а вожделенный комплект постельного белья уходил к любителю кофе. В таких случаях происходил обмен лотами. Не так давно Юрчику выпал набор ножей, отличных, между прочим, ножей, немецкой стали, Золинген, великолепной заточки. Юрчик подержал в руке один из ножей, убедился, что ручка исключительно удобна, полюбовался, вздохнул, и поменялся своей добычей с Юлией Логиновой. В тот раз ей достался женский махровый халат, поразивший Юрчика в самое сердце. Ему страстно захотелось поиметь халат для подарка одной из своих подружек, той, у которой день рождения окажется ближе всего, и Юлька, добрая душа, уступила ему великолепную вещь в обмен на набор ножей. Тогда повезло Ирульке, в свой тридцатилетний юбилей она стала счастливой обладательницей пушистого розового халатика — предмета роскоши, который она видела в заграничных фильмах.

Ручки ножей запомнились Юрчику. Кроме отлитой на них надписи «Solingen», они имели характерный вид: чёрного дерева с красными и латунными вставками. Именно такая рукоять торчала из спины убитого Пастухова.

«Вряд ли в Загряжске найдётся с десяток комплектов таких ножей», — размышлял потрясённый Юрчик. У него получилось сделать пару шагов назад и упасть на стул. «Если кинематографические параллели будут продолжаться, — тоскливо думал Юрчик, — сейчас должен ввалиться милицейский наряд. Непросто будет объяснить, зачем я сюда припёрся, зачем весь этот маскарад с париками, зачем высокохудожественный свист таксисту про несуществующую подругу». В голове продолжало звенеть, сквозь звон тихо кричало «бежать, бежать!», а он сидел и смотрел на нож, торчащий из трупа. «По самую рукоять засадил. Состояние аффекта, что ли? В обычном состоянии Герман не сумел бы с одного удара уложить такого бугая — убитый Пастухов выглядел мужчиной крепким и коренастым. Это же рёбра надо было пробить. И, смотри-ка, левей позвоночника, прямо в сердце метил. Профи работал, не иначе. Герман мог убить только в том случае, если бы ему пришлось спасать жену. Но если ножичек он захватил с собой из дома, значит, готовился к убийству. Какой же тогда может быть аффект? А раз готовился, у него хватило бы ума взять менее узнаваемый нож. — Разрозненные мысли Юрчика постепенно начали выстраиваться в логическую цепочку. — Итак, что мы имеем? В пятницу Юля поехала в Митяево к деду, вчера утром, в воскресенье, за ней отправился муж. Вчера, но уже вечером, возле квартиры меня подкарауливает мужик, который, как Герман и предупреждал, безо всякого полиграфа вытягивает из моего кишечника адрес, по которому поехала Юля. Скорее всего, я выложил и то, что Герман тоже собирался ехать в Митяево. Я приезжаю в ночь на понедельник и нахожу Пастухова мёртвым. Первый вопрос при раскрытии любого убийства: кому оно выгодно? Это выгодно тем, кто гоняется за Юлей — вероятно, муж сумел бы её защитить. А теперь Герман выбит из игры. Ничем другим, как подброшенной уликой, золингеновский нож, являться не может: таких в Загряжске раз-два и обчёлся, а, возможно, и вовсе наличествует лишь в комплекте числом один. Значит, эту убойную улику надо убрать». Последняя мысль сопровождалась подступившей к горлу тошнотой, голова пошла кругом. Но надо, так надо.

Юрчик встал, шагнул к трупу, схватился за рукоять ножа и дёрнул на себя. Труп шевельнулся, зашевелились и волосы на голове Юрчика, а нож не поддался. «Нет, я не смогу сделать этого», — слабо пронеслось в голове Юрчика. И он сделал это: пробормотав вслух: «Прости дед. Тебе уже не больно, а живому Герману может помочь. Ты же не хочешь, чтобы пострадал невинный человек?», упёрся ногой в мёртвое тело и обеими руками вырвал нож. Уже лезвие выходило из тела, когда Юрчик запаниковал: «Сейчас фонтаном хлынет кровь!». Но кровь не хлынула. В хозяйское кухонное полотенце Юрчик завернул нож и сунул его в рюкзак.

«Так, одно дело сделано, — хладнокровно подытожил Юрчик, изо всех сил стараясь не обращать внимания на звон и сумятицу и безостановочное «бежать, бежать!» в голове. Из кармана пиджака Пастухова он вынул Герину фотографию. — Надо посмотреть, может, они ещё тут чего из Юлькиного дома накидали». При беглом осмотре комнаты ничего подозрительного обнаружено не было. Тогда Юрчик прошёл в соседнюю комнату и в изголовье кровати увидел женскую заколку. «Юля тут ночевала и, возможно, забыла. А, может быть, и подбросили». В любом случае заколку требовалось изъять. Поколебавшись, Юрчик сорвал с подушки наволочку, потом скомкал простыню, сунул в наволочку — там могли остаться Юлины потожировые следы. Во всяком случае, в кинодетективах на постельном белье они оставались.

Круглый чёрный предмет, стоявший на прикроватной тумбе, бросился в глаза Юрчику. Больше всего он походил на репродуктор сороковых годов, в фильмах про войну такие служили реквизитом, или не такие, но похожие. Тем не менее, загадочное устройство не являлось допотопным радио — оно через адаптер подключалось к электропитанию. «Юлька, наверное, эту штуку из Москвы привезла и деду для изучения оставила. А что, если из-за этой тарелки и разыгрался весь этот чудовищный бардак? Захватить, что ли? Может, она станет весомым аргументом в полемике с «конторой"? А почему тот, кто убил Пастухова, не забрал тарелку? Мало ли почему. Не знал, например, как выглядит искомый аппарат. А про тарелку подумал так же, как и я вначале — что это рухлядь, старый-престарый репродуктор».

На размышления времени не оставалось: выпрошенные у таксиста четверть часа истекали. Юрчик сунул тарелку в наволочку. Зачем-то выдвинул ящик прикроватной тумбочки, с которой только что стащил загадочный репродуктор, обнаружил там стопку толстых тетрадей в клеёнчатых переплётах, открыл наугад — записи, формулы. «Лерка разберётся что к чему, зря она, что ли, кандидат физматнаук. А вдруг ценное что-то? Не отдавать же убийцам». Бросил и тетради в наволочку. Затем тряпкой быстро протёр все дверные ручки, стол, изголовья стульев, всё, к чему прикасался, и, подхватив рюкзак, направился было к выходу.

«Стоп! А если за домом следят? Прихватят меня тёпленьким на выходе с полным комплектом вещдоков и корыстным мотивом в придачу — с хренью в наволочке?»

Юрчик не стал гасить свет в горнице и снова направился в боковую комнату, из которой только что умыкнул предмет неясного назначения. Тут он обнаружил, что пол в избе просто испещрён бурыми следами от протекторов его ботинок — умудрился вляпаться в кровь, натекшую из смертельной раны Пастухова. Судьба новой обуви, таким образом, была предрешена. В любых других обстоятельствах для рачительного Юрчика это стало бы стрессом лёгкой степени тяжести. А в кошмарной ситуации, в которую он угодил, вместо того, чтобы пренебречь таким пустяком, как потеря пары башмаков, Юрчик расстроился так сильно, что из глаз неожиданно брызнули слёзы. Его реакция хоть и была нелепой, однако пошла на пользу: вместе со слезами излилось навязчивое «бежать, бежать», до этого безостановочно звучавшее в его голове, плавное кружение предметов перед глазами прекратилось.

Не включая света в спальне, Юрчик раскрыл окно, ведущее в огород, выбрался из дома, затем, спрятав в кустах рюкзак и наволочку с загадочным артефактом, вышел к заждавшейся его машине. Теперь уже и в самом деле заикаясь, причём сильнее, чем наигрывал это раньше, сказал таксисту: «Командир, я ост-таюсь. Она меня прост-тила. Вот, возьми по д-двойному т-тарифу, как обещал. А медальончик-то верни, ага. Ну, д-давай, к-командир, уд-дачи на д-дорогах!».

Проследив, что за машиной хвоста не увязалось, Юрчик сказал себе: «А т-теперь огородами, и к К-кот-товскому», и побежал в направлении лесочка, видневшегося в свете занимающегося утра. Углубиться в лесок не удалось — он оказался поросшим хилыми деревцами болотом. Юрчик переоделся, переобулся, утопил улики, нож погрузил в болотную жижу подальше от всего остального, и пошёл куда глаза глядят с соображением, что рано или поздно выйдет на какую-нибудь дорогу. Через полчаса он уже трясся в кабине раздолбанного грузовика, потом пара пересадок, и так, на перекладных, он добрался до города.