Дом на улице Гоголя (СИ)

Хватит заниматься самобичеванием, тоже мне адвентист седьмого дня нашёлся! Нужно не раскисать, а напрягать бестолковку, каким образом исправлять ситуацию. В котором часу мужик приходил? С Лерой мы расстались около десяти вечера. Допустим, я пришёл домой в десять. Какое-то время мы тут с ним общались. Не потащились же они на ночь глядя в тьмутаракань? Не тридцать седьмой всё-таки, чтобы людей из постелей вытаскивать, поедут с утреца. Значит, нужно двигать к Эйнштейну сейчас. Если Юлька ещё у деда, нужно предупредить, чтобы сматывалась. Поймаю тачку и махну в Митяево, — Юрчик взглянул на часы, было около трёх ночи. — К утру обернусь».

Он начал собираться, не забыв о конспирации — не хватало ещё, чтобы «конторские» привязались. Обулся в ненадёванные ботинки, модные, но ужасно неудобные, потом снял их и сложил в рюкзак — запутывать следы надо, а не от самого дома вести по чётким оттискам рифлёных подошв. Нашёл в кладовке старую куртку, в каких полгорода ходит, тоже засунул в рюкзак — потом и выбросить будет не жалко. Как поступить с ботинками по возвращении из Митяево, он ещё не решил, но выбрасывать, пусть жёсткую, как испанский сапог, обувь, не собирался. Достал из ящика письменного стола деньги, документы, футляр с очками, разложил по карманам. Юрчик был немного близорук, но очков не носил, стеснялся того, что выглядел в них как типичный ботаник. Очки служили Юрчику для единственной цели — в них он в одиночестве смотрел телевизор, но в данной ситуации они, сильно меняя его лицо, становились отличной маскировкой. Прихватил лыжную шапочку, взял перчатки — пусть дактилоскопия отдохнёт.

«Кажется, всё предусмотрел. Хорошо бы ещё паричок натянуть. Вот тогда меня мама родная не опознала бы. У Лерки есть несколько париков. У Ирульки тоже есть, но эта разнесёт по всему городу, что я есть скрытый трансвестит, раз парик у неё заимствовал. А нам, конспираторам, огласка ни к чему».

Уже решив направить свои стопы к Лериному дому, Юрчик оглядел напоследок комнату. Его взгляд упал на украшавшую журнальный столик бутылку виски.

«Почему он оставил бутылку? — тревожно подумал Юрчик. — Забрал бы вчерашний мужик вискарь, помыл стакан, так я, скорее всего, вообще про него не вспомнил бы. Или он думал, что я проснусь, увижу прямо перед своей рожей бухло, и, как последняя пьянь, тут же высажу весь флакон? Тогда бы уж я точно всё позабыл». Юрчик скис, но заставил себя сунуть бутылку в рюкзак — «надо будет знакомым из ментовки отдать на экспертизу».

Юрчик решил, что пороть горячку не следует, нужно сначала всё основательно обмозговать. Он сварил крепкого кофе, сел в кресло. Мучительные попытки вспомнить хоть что-то о вчерашнем посетителе не дали ничего. Ни его лица, ни одежды Юрчик совершенно не помнил. Голос... странно меняющийся, будто магнитофонная лента, которая то заедает, замедляется, то проматывается на повышенной скорости. Юрчику стало не по себе. Нет, этот голос лучше забыть раз и навсегда — «потом ещё приходы начнутся, голос будет мне команды отдавать».

Внезапно он отчётливо вспомнил руки незваного гостя. Руки как руки, ничего особенного, но на левой кисти, на возвышении между большим и указательным пальцем едва заметное розовое пятно, а рядом с ним — такое же пятнышко, но маленькое. «Я ещё подумал вчера, что это след от сведённой татуировки. Так бывает, если вывести букву, а рядом с ней — точку».

Больше ничего ни о посетителе, ни о разговоре с ним Юрчик вспомнить не сумел. Но кофе сработал: пришло понимание, что прежде всего нужно позвонить Юлии домой — а вдруг она и Герман уже вернулись?

«Хорошо ещё, что мужик про Юлькиного мужа не спросил, а то я и про него выболтал бы. Или он спрашивал?! — Юрчик сжал голову руками: — Говорил я ему про Германа или не говорил?». Ответа от мозга не последовало.

Юрчик кинулся из квартиры. Добежав до первого телефонного автомата, он набрал Юлин номер. Длинные гудки. Перезвонил. Трубку опять не сняли.

Лера задохнулась от возмущения, когда, поднятая с постели, она обнаружила за дверью Юрчика.

— Ты?! Морда бессовестная! Пошёл за деньгами и пропал! Твой телефон не отвечал весь вечер. Я уж не знала, что и думать. Потом заявляется среди ночи!

— Лерочка, пусти, пожалуйста. У меня к тебе важное дело.

— Что тебе надо, гад ползучий?

— Мне нужен парик.

— Что-о?!

— Всё очень серьёзно, Лерочка. Очень серьёзно.

Внимательно посмотрев на Юрчика, Валерия впустила его в квартиру.

— Рассказывай, что стряслось.

— Поверь, птичка моя, тебе лучше ничего не знать. Просто дай парик не очень лохматый, и всё.

— Или ты рассказываешь и получаешь парик, или не рассказываешь и получаешь половником по башке. Выбирай.

Юрчик выбрал парик.

— И ты решил ехать в Митяево, — сказала Валерия, выслушав краткий рассказ Юрчика. — Но ты ведь понимаешь, что в эту ситуацию вмешиваться крайне опасно.

— Считаешь, не нужно ехать?

— Нет, не считаю.

Когда Юрчик, замаскированный до неузнаваемости, превратившийся из белобрысого парня с лукавым и одновременно открытым лицом в романтичного «волосатика» — из-под лыжной шапочки на плечи ниспадали тёмные локоны, — прощался с Лерой в прихожей, она крепко поцеловала его в губы. Потом, с тревогой глядя в его лицо, сказала: «Как вернёшься — сразу ко мне. Домой не заходи, никуда не заходи, сразу сюда. Да, сделай сейчас контрольный прозвон Юле своей — из ближайшего автомата. Вдруг нам повезёт, и окажется, что она просто спала без задних ног и твоего звонка не слышала».

Пока он искал телефон-автомат, пока ловил машину — только пятый таксист согласился ночью ехать за город, — на холодных осенних улицах Юрчик грелся воспоминаниями о Лерином поцелуе, впервые в жизни передавшем ему не страсть, не желание, даже не ласку, а участие, не дружеское, не бесполое участие, а женское, нутряное, как определил его он сам. Она сказала «вдруг нам повезёт» — не мне, а нам, чуть ли не со слезами на глазах вспоминал растроганный Юрчик. Видя, что таксисту стало не по себе, когда они выехали за пределы города, Юрчик принялся на ходу «лепить к стене горбатого» — сочинять историю про ссору с подругой, к которой он якобы ехал сейчас. «Понимаешь, к-командир, с моей стороны, к-конечно, была подлянка, обычная мужская подлянка. Но ведь я её люблю! К-как эта дура не может взять в толк, что мне к-когда-то и погулять надо? Даже собаку, и ту погулять отпускают. С меня убудет, что ли? Люблю-то я её одну». Своим душещипательным рассказом Юрчик убивал нескольких зайцев сразу: успокаивал водилу, располагал его к себе общими для всех мужиков проблемами, готовил к тому, что пассажира придётся какое-то время подождать в Митяево с тем, чтобы потом отвезти назад, в город, и искусно имитировал лёгкое заикание — «пусть теперь ищут длинноволосого очкарика-заику. Это будет кто угодно, но только не я».

Юрчик попросил таксиста остановиться, не доезжая до дома Пастухова — «чтобы мать подруги не выскочила, она злю-ющая!». Попросил подождать его минут пятнадцать, оставив в залог золотой Лерин медальон, который та вручила на прощанье. Звонка на калитке он в темноте не разглядел, да и нужды в том не было: калитка оказалась не заперта. Входная дверь в дом тоже открылась сама собой, едва Юрчик к ней прикоснулся.

— Эй, хозяева! Есть кто живой? — крикнул Юрчик в темноту, тут же вспомнив, что именно так происходит в киношных детективах.

По законам жанра в доме должен был оказаться труп. Труп там и оказался. Когда Юрчик, нашарив на стене выключатель, зажёг свет, он увидел посреди помещения, в луже крови, лежащего ничком мужчину, из его спины торчал нож. Юрчик подошёл, хотел проверить пульс на шее, как это делалось в фильмах, обнаружил, что тело лежащего мужчины уже окоченело. В кармане пиджака, висящего на спинке стула, оказались паспорт на имя Пастухова Александра Николаевича и фотография, на которой был избражён улыбающийся Юлин муж и её сыновья. Юрчик впал в ступор. «Бежать, бежать!», — носилось в звенящей голове, а ноги не желали слушаться. Вдруг его внимание привлёк нож.