Леденцовые туфельки

— Мам? — наконец не выдержала я. — Ты что?

Она молча подняла на меня глаза, темные-темные.

— Ты сказала ему об этом? — с трудом спросила она.

Я не ответила. Да и зачем? Она и так все прекрасно поняла — хотя бы по цветам моей ауры, точно так же, как и я — по ее цветам. Мне очень хотелось сказать ей, что вовсе не обязательно было мне лгать, что я уже очень много всего знаю, что теперь и я ей могла бы помочь...

— Ну что ж, теперь, по крайней мере, ясно, почему он ушел.

— Ты думаешь, он ушел навсегда?

Мама только плечами пожала.

— Из-за этого он никогда бы не ушел! — пылко возразила я.

Она только устало улыбнулась и протянула мне ту деревянную куколку: на ней так и сиял символ Ветра Перемен.

— Но, мам, это же просто куколка! — сказала я.

— Я считала, что ты мне доверяешь, Нану.

И я увидела, как изменилась ее аура: теперь в ней преобладали печальные серые и тревожные желтые цвета, такими тускло-желтыми бывают старые, завалявшиеся на чердаке газеты, которые давно пора выбросить. И я начала вдруг понимать, о чем мама думает, — во всяком случае, отдельные ее мысли я улавливала, словно перелистывая альбом с фотографиями. Вот мне лет шесть, и я сижу рядом с нею у прилавка с хромированным покрытием, и обе мы сияем, как медные сковороды, и между нами стоит высокий стакан с горячим шоколадом и сливками и две маленькие ложечки, а на стуле лежит открытая книга сказок с картинками. Вот какой-то мой детский рисунок — две кривоватые фигурки, видимо, мы с мамой, и обе мы улыбаемся во весь рот, и рты у нас, как большие куски крупных летних арбузов, а стоим мы под леденцовым чудо-деревцем. А вот я ловлю рыбу прямо с борта плавучего дома Ру. А вот бегу куда-то вместе с Пантуфлем — навстречу чему-то недосягаемому, недостижимому...

И вдруг — что такое? — нас словно накрыла какая-то тень.

Мне стало страшно, когда я увидела, как сильно она напугана. И сразу захотелось довериться ей, сказать, что все хорошо, что еще ничего не потеряно и мы с Зози как раз и пытаемся все вернуть на прежние места...

— Что значит «все вернуть»? — вдруг спросила она.

— Ты только не волнуйся, мам. Я знаю, что делаю. На этот раз никаких Случайностей не будет.

Ее аура ярко вспыхнула, но лицо осталось спокойным. Она улыбнулась и сказала, как обычно разговаривает с Розетт, — очень медленно и очень спокойно:

— Послушай, Нану. Это очень важно. Мне нужно, чтобы ты мне все рассказала.

Я колебалась. Я же обещала Зози...

— Доверься мне, Анук. Мне необходимо все знать.

И я попыталась растолковать ей Систему Зози; а потом рассказала все, что знаю, — о цветах ауры, об именах, об этих мексиканских символах, о Ветре Перемен, о наших уроках в комнате Зози, о том, как я помогла Матильде и Клоду, и о том, как мы помогали нашему магазину вырваться из нищеты, и о Ру, и о деревянных куколках, и о том, что, по словам Зози, никаких Случайностей не бывает, а есть две разные категории людей: обыкновенные люди и такие, как мы...

— Ты говорила, что это не настоящая магия, — продолжала я, — а Зози считает, что мы должны пользоваться тем, что нам даровано. И нельзя просто притворяться, что мы такие же, как все. И нельзя скрывать свой дар, нельзя прятаться....

— Порой это единственно возможный способ выжить.

— Нет, порой просто нужно дать сдачи.

— Дать сдачи? — переспросила она.

И тогда я рассказала ей, что сотворила в школе. А потом — как Зози советовала мне «оседлать ветер», как она учила меня, что ветер следует использовать, а не бояться его. И наконец я рассказала ей, как мы с Розетт вызвали Ветер Перемен, чтобы Ру вернулся к нам и мы стали единой семьей...

Она как-то странно вздрогнула, словно обожглась.

— А как же Тьерри? — спросила она.

Ну, ему пришлось уйти. И она, разумеется, это заметила.

— Ничего плохого ведь не случилось, правда?

Но, сказав это, я подумала...

А что, если все-таки случилось? Что, если Ру действительно подделал этот чек? Что, если это и было той Случайностью? Что, если именно это мама имеет в виду, говоря, что за все нужно платить, что любое, даже магическое, действие всегда имеет равное по силе противодействие — примерно то же самое рассказывал нам на уроке физики месье Жестен...

Мама отвернулась к кухонной плите и спросила:

— Я тут шоколад сварила. Хочешь?

Я покачала головой.

Она все-таки приготовила шоколад — с горячим молоком, мускатным орехом, ванилью и кардамоном. Было уже довольно поздно — почти одиннадцать, и Розетт чуть не уснула прямо на полу.

И на мгновение мне почудилось, что все хорошо. И я была так рада, что все прояснилось, потому что я ненавижу что-то скрывать от мамы, и я подумала, что, возможно, теперь, когда она знает правду, она больше не будет бояться, и снова сможет стать Вианн Роше, и сделает так, чтобы ничего плохого больше ни с кем не случалось...

Она повернулась ко мне, и я поняла, что совершила ошибку.

— Нану, отведи, пожалуйста, Розетт спать. А завтра мы во всем разберемся.

Я посмотрела на нее.

— И ты не сердишься? — удивленно спросила я.

Она покачала головой, но я поняла: нет, все-таки сердится. Лицо у нее было очень бледным и каким-то застывшим, и я видела, что в ее ауре преобладают сердитые красные и ярко-оранжевые тона, а серые и черные зигзаги означают, что душа ее охвачена паникой.

— Зози в этом совсем не виновата, — сказала я.

Но, судя по маминому лицу, она была с этим не согласна.

— Ты ведь не скажешь ей?

— Ложись-ка спать, Ну.

И я легла спать, но долго-долго лежала без сна, прислушиваясь к завываниям ветра, к стуку дождя по крыше, глядя на тучи, быстро бегущие по небу, и белые рождественские огни за окном, словно прижатые ветром к мокрому стеклу, так что невозможно было определить, настоящие звезды заглядывают ко мне или фальшивые.

ГЛАВА 5

21 декабря, пятница

Я давно уже не гадала и не заглядывала в магический кристалл. Так, случайный промельк, искра, подобная статическому разряду от руки незнакомца, — но специально я ничего не предпринимала. Я и так вижу, что каждый любит больше всего. И довольно с меня. Их тайны мне совсем не интересны.

Но сегодня все же необходимо попробовать снова раскинуть карты. Отчета Анук, хотя, может, и неполного, мне оказалось вполне достаточно, чтобы наконец понять. Мне еще удавалось сохранять относительное спокойствие, пока она не ушла к себе, делать вид, что я полностью владею собой. Но теперь-то я отлично слышу, как завывает декабрьский ветер, как стучатся в мою дверь Благочестивые...

Карты Таро ничего мне не дали. Они упорно показывают одно и то же, постоянно выпадают одни и те же карты, просто иногда в другом порядке, сколько бы я их ни мешала.

Шут. Влюбленные. Маг. Перемена.

Смерть. Повешенный. Башня.

Ладно, на этот раз попробуем воспользоваться шоколадом, так я не гадала уже очень давно. Но сегодня вечером мне особенно необходимо хоть чем-то занять руки, а готовить трюфели настолько просто, что я могу заниматься этим вслепую, на ощупь, ориентируясь лишь по запаху и звукам, которые сопровождают процесс размягчения глазури.

Это ведь тоже до некоторой степени магия, знаете ли. Хотя моя мать подобные занятия презирала — называла их тривиальными, пустой тратой времени; но это именно моя магия, и мои способы приготовления шоколада всегда давали лучший результат, чем ее. Разумеется, всякие магические действия имеют свои последствия, но, по-моему, мы и без того зашли слишком далеко, так что в данном случае нечего и думать о последствиях. Я была не права, когда пыталась лгать Анук, — и еще более не права, когда пыталась лгать самой себе.

Я работаю очень медленно, глаза полузакрыты. Я чувствую запах горячей меди; вода кипит, издавая какой-то металлический запах вечности. Эти кастрюльки и сковородки всегда были со мной; я помню не только их форму, но и каждую зарубку, каждую щербинку на них, оставленную временем, а кое-где на темной патине виднеются более светлые пятна — в тех местах, где их краев чаще всего касаются мои пальцы.