Серебряный меридиан

в джунгли, третьего ни за что не выманишь из города? В нас

столько смешалось за тысячи лет. Кто стоит за нашими плечами?

Мы не знаем, какой прадед вселил в нас наши мечты». Да, гул

истории не дает нам покоя.

* Сэй-Сёнагон. Записки у изголовья (пер. В. Марковой).

** Иллюминированные рукописи — рукописные средневековые книги, украшен-

ные цветными миниатюрами и орнаментами (прим. автора).

361

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Открываю свое первое письмо Мартину:

«Мне снится Лондон, небо Норфолка, прозрачные сады Сарри, дороги

Мидленда, холодные реки Уорвикшира, пестрые холмы Йоркшира и за-

ливные луга Саффолка. Ты ведь знаешь, Марти, в дороге и за работой я

бываю по-настоящему счастлива. Мне пора в дорогу».

Кому: Фрея Миллер. От кого: Мартин Финли

«Ви, как честный человек, ты теперь просто обязана вернуться.

У меня нет слов от таких слов. Одно скажу, если тебе не хватает всего

этого, то этому еще больше не хватает тебя. Приезжай, поговорим. Тем

более, что ты счастлива в дороге. И в работе.

А в любви?»

Кому: Мартин Финли. От кого: Фрея Миллер

«Для этого нужна взаимная любовь. У меня такой не было».

В Америке я год жила в городе Ороно, штат Мэн. Потом чуть

меньше года в Нью-Йорке, казалось бы, месте всеобщей радости

и свободы. Его суета, однако, повлияла на мое решение уехать в Ев-

ропу, но не домой. Не меньше, чем суета, меня гнало невнимание

и равнодушие. Дважды, во Флоренции, а потом в Марбурге, я пере-

жила попытку быть услышанной. Италия, как ни одна другая страна, развивает способность чувствовать, особенно воспринимать кра-

соту. Европа научила меня языкам. Английский — язык моей жизни, немецкий — язык работы, французский — это игрушка, итальянский —

язык любви. Есть еще один — на котором я читаю, но не говорю.

Через десять лет я вернулась домой.

«Мне нужно время для обновления». Эта запись сделана в днев-

нике в первую ночь в Лондоне после приезда. Мне казалось, что

я вернулась, едва уцелев. В наше время испытание невостребован-

ностью в творчестве то же, что испытание безответностью

в любви. Те, кто проходит через нее, либо лишаются веры, оже-

сточаясь, либо покрываются непроницаемой броней, замыкаясь, и в том и в другом случае теряя подлинных себя. Цинизм стал гло-

бальным явлением. Он тиражируется. Он популярен. Теперь хо-

рошим тоном считается неизлечимый невроз. Непросто остаться

собой. Мое плавание затянулось. Обратная сторона моей свободы —

одиночество. Но именно оно подточило меня. Я до сих пор не могу

362

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

избавиться от этой контузии. А ведь я никогда не была ипохонд-

риком. Я увлеченно черпала из жизни, страстно желая еще. Мой

внутренний голос по-прежнему подхватывает все, что улавливает

глаз и слух. Вот почему «Перспектива» так встряхнула меня. Не-

знакомый человек придумал историю о той, в ком вы вдруг

узнаете себя, будто в вас, как в чернильницу, автор опустил перо

и создал свой текст. И еще ощущение, словно вам вдруг напом-

нили то, что вы знали всегда. Когда-то я написала: По замыслу старинного сюжета,

Что правит мной,

Мне ясно видно, чем душа задета,

И что со мной...

Что в ней? Как может пламенный художник

Прожить в миру?

Так долго и артисту невозможно

Вести игру.

Вот странно! Что черты? Ничем не лучше,

В ней даже меньше чувства и огня.

Но вот загадка — тайной тканей мучит

Ее броня!

«Не может быть поэт неомраченным?» —

Но прост секрет.

Здесь формул тайных, новых, непрочтенных

В помине нет.

От мнительного шепчущего ветра —

Как за стеной.

Мне хорошо среди мужских портретов

Любимых мной.

Во мне с ранних лет не угасает надежда, что есть на этом свете

люди, не просто говорящие со мной на одном языке. По сути —

мои отражения. Не помню, при каких обстоятельствах в детстве

я услышала, а потом прочитала, что человека Бог «создал из

363

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

глины». Я представила, как где-то, в безвестных гончарных ма-

стерских, смешивают глины разные по составу и цвету, наполняют

ими сосуды и ставят на полки до поры. А когда приходит время, достают один, черпают глину и наполняют людей. Их могут раз-

делять большие расстояния, даже эпохи. Они не знают о суще-

ствовании друг друга. Но все, что их наполняет — из одного сосуда.

Я состою

Холмы раскрыло русло древних мыслей,

Хитин с песком намыло по ручью,

Там соль земли слежалась костью белой.

Из мела

Я состою.

Пронзая шилом огненные букли,

Вонзив зубец в прозрачную струю,

Сверкает знак, и в сердце — слышу стук ли?

Из буквы

Я состою.

Из каравая суток вынут час,

Но нет – на большем я не настою.

Я двадцать пятый кадр вижу в нас.

Из глаз

Я состою.

Под переплетом жить и быть не ново.

Когда мы собираем жизнь свою

По слову из предшествий жизни словно,

Из слова

Я состою.

Но, если быль рассудок видит плохо,

И что я? Верю? Знаю ли? Люблю? —

Вернуться в быль довольно лишь предлога —

Из вздоха

Я состою.

364

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

Мне знакомо чувство схожести с другим, от меня далеким. Оно

приходит всегда, когда я слышу музыку в исполнении одного му-

зыканта. То же чувство, но многократно усиленное, пришло, когда, дочитав «Перспективу», я не решалась закрыть последнюю

страницу.

Лицо Джима. При первой же встрече показалось знакомым. Он, знающий обо мне все, меня не зная, был рядом на расстоянии при-

косновения. Чувства стремительнее сознания. В первые минуты, чтобы осознать происходящее, мне нужна была пауза, а ее в моем

распоряжении не было. Как оказалось, это не только не поме-

шало, но и помогло всему, что произошло с нами потом.

О своей жизни в течение двух последних лет до встречи с Джи-

мом я думала теперь не иначе, как о своем восстановлении. В сбор-

нике «Взоры рысьеглазых» я написала:

Я только что прозрел или родился...

Смотрю я молча. В сердце и в висках

Сознанья нет. Но вес мой перелился.

В сосуд... На свет? На волю? Я в тисках?

Вдруг — словно шелк в ладони. Шум и всплески —

Огромное, тяжелое кольцо.

Я знаю контур... купол Брунеллески...

Флоренции цветущее лицо...

Я ощутил — не краскою, не звуком

Я на земле. Дышу или... стою?

Вдруг: больно мне!

И правда — точно руку

Вложили с чем-то тяжким... в грудь мою.

Я словно что-то видел, что-то слышал.

Но где я был — не знаю ничего.

От голоса меня тревожат вспышки

В глубокой мгле сознанья моего.

Ожоги тренья... словно озаренья...

Горят в локтях, ладонях и ступнях.

365

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Нас обжигают первые мгновенья,

Как родниковый ключ в камнях, в корнях,