Оула

Постепенно к Виталию вернулись и вой, и тряска, и грохот, он опять стал ощущать запахи и соседство Нилыча. «Надо бы разбудить его и спросить, что это за место?» — подумал Виталий и повернулся в его сторону… Нилыч смотрел в окно и, судя по выражению лица, ничего не слышал, и не чувствовал. Он, как и Виталий, несколько секунд назад… летел. Морщинки разгладились, помолодели глаза, которые внимательно всматривались во что-то там внизу, искали…

Так оно и было. Как только стали подлетать к Лаборовой, Оула словно кто-то толкнул в бок. Он очнулся и, неудобно развернувшись к окну, стал ждать встречи…

Проплыли внизу домики, огромные железные бочки, лежащие на боку, чумы, другие постройки Лаборовой. Вдали блеснули озера. И тут Оула, в который уже раз услышал голосок еще маленького Ефимки: «…Там тундра неровная, она в холмах, между которыми много-много озер, а сделала это Тундра для того, чтобы у каждого-каждого ненца было свое собственное озеро, где бы он ловил рыбу, а на берегу ставил чум… Да, мама мне так рассказывала!.. Она говорила, что в этих озерах много рыбы. Все лето живут птицы, выводят птенцов и осенью улетают… А дальше, она говорила, что на закатной стороне стеной стоят синие и очень высокие горы, они не пускают ветра и стужу на эту землю…. В горах тоже есть озера и пастбища для оленей. И на этой земле живут добрые и справедливые люди… Там мои предки и я обязательно туда доберусь!»

За многие годы Оула исходил здесь все. Где только не ступала его нога или не проезжали его нарты. О каждом озере он мог рассказать многое. Показать где чум ставил, где рыбачил, охотился…

С высоты озерки казались маленькими, незначительными, а ведь у каждого своя душа, свое имя, своя история.

Оула хорошо помнил, с каким восторгом он ступил на эту землю… Действительность превзошла все ожидания, все чаяния, которые они связывали с этой тогда таинственной землей, к которой они с Ефимкой немыслимо долго добирались. На этой земле прошли самые трудные и самые счастливые годы. Здесь пришла зрелая сладкая любовь и горе, которое выжгло все внутри. Здесь он оброс многими друзьями и родней. Это его земля, земля без которой он не представлял себя. Он ее нежно любил и любит, и уйдет в нее, когда придет время, когда придут за ним духи.

Неприятно резанул слух писк пилотской двери, и летчик протянул Нилычу планшетку с картой. Тот привычно заскользил по ней своим корявым пальцем, пока не остановился где-то совсем в углу. Летчик крутанул там карандашом и вернулся в кабину. Однако, когда тундра сменилась на каменистые россыпи начинающегося предгорья, летчики пригласили Нилыча к себе, чтобы он «вел» вертолет.

Виталий поглядывал то на широкую спину Нилыча, заслонившую проем в кабину к пилотам, то в окно, где стремительно менялся ландшафт. Уютная, озерная страна осталась позади, ее сменили каменистые почвы с небольшими скальными выступами. Дальше — больше, пока не пошли целые гряды. Виталий перебрался к другому борту, выглянул в окно и ахнул: весь горизонт занимали высоченные острозубые горы! К такой перемене он не был готов, поэтому и застыл в полуприсяде, забыв про скамейку у дверей. Склоны хребтов были изъедены карами и цирками, в глубине которых лежали снежники. Снежные пятна, как случайные мазки на картине виднелись и вокруг вершин острых и колючих. Узкие, отвесные ущелья разрезали скалистые хребты, а внизу широкие, зеленые долины раздвигали их еще шире, собирая в себя ручейки и речушки, превращая их в реки и озера.

Сделав смелый вираж, вертолет пошел между двух пологих и длинных отрогов. Через минуту опять повернул и, перевалив через невысокий перевал, оказавшимся обширным зеленым плато, вошел в широкую долину, заросшую кое-где островками редкого леса.

Из одной сказки Виталий попал в другую. Он метался от борта к борту, от окна к окну, жадно впитывал в себя все, что успевал увидеть. Он даже не заметил, как изменился звук двигателя, машину крупно затрясло, и она начала снижаться.

Темно-бурая молодая медведица осторожно вела своих медвежат вдоль берега небольшой речки, что бежала посередине широкой долины. Это были ее первенцы. Она вела их не спеша и важно. Дорога была хорошо знакома. Трехмесячные черные комочки катились за ней, то обгоняя мать, то отставая. Они смешно и неуклюже переправлялись через ручьи, путались в их крутых, заросших берегах, заглядывали под гнилые колодины, нападали друг на дружку и, грозно урча, катались по траве или камням, пока медведица не рявкала на них сердито.

Прежде, чем пуститься в этот непростой путь, медведица долго изучала запахи, которые собирал ветерок со всей этой обширной долины и приносил ей для распознания. С самого утра он приносил теплый, живой запах оленей, который и возбуждал, и настораживал зверя. Она знала, что всегда, когда носится такой густой, сладкий запах, обязательно рядом опасность. Сейчас она чувствовала и собак, и человека, но они были далеко, и, главное, не было того, что обычно их сопровождает и тревожит…

Время, от времени втягивая в себя запахи, медведица долго и терпеливо вглядывалась во все, что двигалось или хоть как-то шевелилось, пока, наконец, не приняла окончательного решения и не повела свою маленькую семью в длительный и опасный путь.

Днем помощник пастуха-оленевода пятнадцатилетний Сенька Сэротетто дежурил один, самостоятельно. Удобно устроившись на нарте, он наблюдал за стадом, уткнувшись в обшарпанный военный бинокль.

Он то опускал прибор и отмахивался от наседавших комаров, то поднимал его к глазам и вновь вглядывался в ближайшие отроги, низины и склоны. Все было спокойно и тихо. Да и сами олени подали бы знак, если б возникла какая-нибудь опасность….

Сенька был рад, что попал к Олегу Ниловичу Саамову — это была удача! Он хотел учиться, хотел читать книги, хотел поехать вместе с его внуком Ромкой в Тюмень, выучиться на учителя и вернуться домой в тундру. Он был горд, что ему доверяли такую ответственную работу, на него надеялись, часто хвалили за трудолюбие и усердие…

Олени вот-вот должны были выйти на плато, где было достаточно корма, и хорошо дул сильный и прохладный ветерок с Минисея.

«Ну вот, пошли!» — Сенька с удовлетворением отметил, что впереди идущие быки стали взбираться на небольшой уступ, с которого и начиналось плато. За быками медленно, живым коричневым ковром потянулись остальные.

В этот момент он и услышал далекий гул вертолета. Найдя неприметную точку на небе, он быстро сориентировался: борт шел со стороны Лаборовой прямо на него. «Никак Олег Нилович!» — ударило в голову пареньку, и он сорвался с места. Отвязал вожжу от копыла нарты и, сев на нее, нетерпеливо шуранул хореем передового и, громко «закхекав», помчался к стойбищу. Застоявшаяся четверка оленей ветром понесла его в противоположную от стада сторону. Сенька был уверен, что через минуту-другую все стадо выйдет на плато и будет там пастись до вечера. Так что отлучиться на часок-другой — не страшно. Перескочив через небольшой отрог, он уже не видел оленей, а тарахтение за спиной становилось все отчетливее и громче.

Паренек гнал упряжку, как на гонках, ему хотелось поспеть, застать, когда дядя Олег будет выходить из вертолета. «Он же везет новые книжки и вести с Лаборовой от родных!» — думал Сенька, безжалостно тыча хореем молодого ленивого быка, который проходил «стажировку» в его упряжке.

У крутого подъема вертолет настиг, накрыл Сеньку всей своей тарахтящей мощью, добавив еще и эхо от соседних скал. Он буквально насквозь пронял его гулом, треском с тонким посвистыванием винтов, яростно режущих воздух, отчего пареньку стало даже немного страшно. Ему казалось, что он превращается в пылинку…

Пройдя над Сенькой вертолет, чуть завалясь на бок, пошел на посадку.

Гул в небе был вполне привычным для медведицы. Но ее нынешнее положение матери в несколько раз повышало осторожность. Задрав морду и настроив на звук маленькие полукруглые ушки, она точно выверила, что гул идет прямо на нее. Рявкнув на медвежат, она прыжками пустилась к ближайшему зеленому островку с редкими лиственницами. Черные колобки, испуганно озираясь по сторонам, покатились за ней. Пробредя по стланику почти до конца островка, она, наконец, поднырнула под две наиболее густые листвяночки и, развернувшись мордой к «врагу», замерла, превратясь в темный валун. Остро чувствуя тревогу, медвежата догнали мать, прижались к ее спасительному боку и тоже затихли.