Привычка выживать (СИ)

Джоанна рассеянно думает о том, что она не отказалась бы сейчас побыть среди мертвых.

Среди мертвых им всем – самое лучшее место.

…

Том выглядит несколько шокированным, когда Бити предстает перед камерами в нетрезвом виде, с очками с треснутым стеклом, и не хочет выпускать из рук початую бутылку. Бити отказывается перенести чертову запись на другой день, грузно опускается в неудобное кресло, пытается принять удобную позу, и в результате закидывает ноги на стол, залпом выпивает стакан воды и складывает руки на животе.

И начинает говорить даже раньше того, когда потрясенный оператор начинает запись.

Никогда прежде Бити не был таким откроенным на людях; хотя прежде он не был на людях настолько пьян. Алкоголь позволяет ему не видеть горящий огонек камеры, и слова, которые он не расставлял предварительно в правильном порядке, вполне осознанно срываются с его языка. Тому изредка приходится корректировать направление его откровений, но все оставшееся время новый ведущий лишь сидит с открытым ртом, пораженно думая о том, что всем этим людям вовсе не нужен поводок. Без поводка, без внешнего блеска, без гармонии, навязанной им извне, они становятся по-настоящему интересными.

Плутарх не склонен к азарту нового ведущего шоу, которое считает своим настоящим детищем. Он не захлебывается восторгом, просматривая ключевые моменты записанного материала. Он долго расхаживает по кабинету, оставшись в одиночестве, посматривает на опустевшие полки своего книжного шкафа и думает о судьбе книг, к которым Пит Мелларк неоднократно проявлял интерес, и которые были отправлены на тщательное изучение, и думает, думает, думает.

Прежде он всегда неплохо разбирался в людях. Он умел просчитывать их реакции на самые разные события, и его прогнозы чаще всего сбывались. Он считал себя если не творцом, то его помощником, и его шоу обычно шло по сценарию, который был написан заранее. Впервые он прокололся с Питом Мелларком, который, очевидно, не врал о своем равнодушии к Эвердин, и свое равнодушие доказывал каждый раз, когда представлялась возможность, не только словами, но и поступками. Иногда – Плутарх мог заметить это – переродок делал над собою усилие, чтобы разозлить всех, и вел себя с Китнисс иначе, но это усилие было слишком заметным, чтобы верить ему. Но Пит – отдельный случай; он побывал в лапах президента Сноу, и поэтому контролю не поддается так же, как и прогнозированию. Чего нельзя сказать об остальных участниках шоу, которые так же действуют вопреки своей обычной линии поведения.

- Ты разочаровываешь меня, - говорит Плутарх, не оборачиваясь на замершую посреди его кабинета Эффи. Ему вовсе не хочется смотреть на нее, один вид ее вызывает у него вспышки неконтролируемого гнева. – Почему им позволено пить и развлекаться?

- Мне запрещено контролировать их, - говорит Эффи тихо, опустив голову.

- Ты поощряешь их, - говорит Плутарх безразлично. – И принимаешь участие в их веселье.

- Зато они верят мне, - отвечает женщина.

- Не боишься променять мое доверие на их доверие? – здесь министр все же оборачивается и подходит ближе; слишком близко к худой женщине в жутком наряде. – Не боишься оказаться там, откуда я тебя уже однажды вытащил?

- Они заключили спор. Тот, чье интервью больше понравится новому ведущему, выигрывает, - Эффи смотрит прямо в глаза своего бывшего спасителя и нынешнего мучителя. Плутарх морщится; он вынужден действовать с людьми, которые до сих пор умудрились не повзрослеть окончательно. – Они еще не решили, что получит победитель.

- Никудышная из тебя шпионка, - фыркает Плутарх. – Никто из них уже не представляет опасности, но все они нужны мне живыми до шоу. После шоу у меня будет время сделать их всех покорными.

Повисает неприятная пауза, и министр, не умея читать по безразличному лицу Эффи, все же правильно угадывает направление ее мыслей.

- Ты зря ставишь на Мелларка. Ты зря думаешь, что никому неизвестно о том, что творит Бити за моей спиной. Я знаю обо всех их так называемых «козырях», но все эти козыри такие мелкие, что мне даже не нужно отбирать их. Посмотри на меня, - он повышает голос, и Эффи едва не вздрагивает. – Скажи мне, почему ты все еще веришь в них? Я знаю, что где-то под белой кожей, - он прикасается к скуле Эффи, и ведет палец вниз, по щеке. Эффи сжимает челюсть и поднимает голову. Плутарх смеется, и убирает палец лишь доведя его до ключицы, - ты все еще веришь в них.

Эффи нервно сглатывает.

- Нет. Ты ошибаешься. Теперь я верю в пытки и насилие.

Она отвечает очень спокойно, и спокойно выслушивает просьбу министра о том, что в ближайшее время ей нужно будет сопровождать Мелларка в одно неприятное место. Она уходит из кабинета, когда ей позволяют уйти, и плотно прикрывает за собой дверь. Эффи не удивляется, видя перед собой спокойную Энорабию, и пытается искренне улыбнуться сосредоточенной Каролине.

- Что, непростой день? – спрашивает вторая, когда Каролина скрывается в кабинете министра. Ей не хочется начинать разговор с этой странной женщиной, от которой не дождешься ни одного нормального ответа, и которая может оказаться такой же двуличной, как и все капитолийцы, с которыми Энорабии прежде приходилось столкнуться. Но она чувствует в Эффи какую-то надломленность, которой прежде не было, и все же начинает разговор.

- Очередной непростой день из множества непростых дней, - с непривычной горечью отвечает капитолийка и поспешно прощается.

Энорабия долго смотрит вслед несуразной фигуре. Быть может, ей все же удалось поставить на ту команду, которая победит.

Или все-таки нет.

========== ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ, в которой рассказываются жуткие и познавательные истории ==========

Уважаемые читатели, при нахождении ошибки/опечатки/не там и не так поставленной запятой, пожалуйста, используйте публичную бету.

Раньше Хеймитч и представить не мог, на какие ухищрения приходится идти, чтобы оказаться в полном одиночестве в огромном здании, в котором каждому живому человеку отведен целый этаж. Теперь, оказавшись в числе подобных счастливчиков, он каждый день испытывает трудности с переизбытком общения. Стилисты, все еще не оставляющие призрачной надежды сделать из него порядочного на вид человека, посягают на его внешность, лезут к нему с ножницами, пилочками, ванночками и туалетной водой. Поэтому обычно в дневные часы бывший ментор Двенадцатого Дистрикта прячется на своем этаже, запасаясь завтраком и обедом заранее. Тренеры, обычно вызванивающие его из подвала, не знают, как часто он перерезает ножницами, однажды отобранными у стилистов, тонкие телефонные провода. От Эффи он скрывается на этаже Джоанны или Вольта, пока тех нет. От Джоанны он прячется на разных этажах, потому что Джоанна более изворотлива и менее тактична. От Вольта прятаться не нужно, хотя Вольт, мучающийся похмельем, не лучший собеседник, зато с похмелья и в легком подпитии (одно состояние легко исправляется другим состоянием) Вольт более сговорчив.

Утром Хеймитч по старинке занимается разведкой. Сегодняшний день ожидается очень спокойным. У стилистов находятся другие задачи, и в Центре они появляются все реже и реже. Тренеров изматывает дотошная и неутомимая Энорабия, а так как со второй в комплекте оказывается еще и Каролина, Хеймитч им даже немного сочувствует. Совсем чуть-чуть. Эффи вместе с Питом собираются куда-то отбыть до самого вечера. У Джоанны интервью, а как показала практика – процесс это долгий и изматывающий. Вольт после интервью до сих пор окончательно не отошел.

Все это Хеймитчу сообщает Вольт лично, хмуро собираясь в свои секретные лаборатории. Выглядит он плохо, очень плохо, раздражается по любому поводу и часто протирает новые очки салфеткой, подслеповато щуря свои покрасневшие глаза. На предложение Хеймитча отдохнуть, Вольт бурчит что-то про срочные задачи и про то, что отдохнуть им всем придется на том свете. И то – если получится умереть спокойно. Пессимизм в последнее время кажется самым правильным подходом ко всему происходящему, поэтому Хеймитч не жалуется.