2017

В ту же минуту из-за мэрии, из-за торчавших на крыше статуй колхозниц и сталеваров, похожих на завернутых в старые газеты Аполлонов и Артемид, вылезли, темнея и сверкая против солнца, тяжелые федеральные вертолеты. Подхваченные в трех местах мерцающими винтами, крутившимися словно бы в разные стороны, грузные машины напоминали кувалды со стрекозиными крылышками и были нелепы в воздухе, будто тяжкое дневное сновидение. Распространяя низкий ветер, которым захлебнулись праздничные флаги, вертолеты зависли над площадью, где битва белогвардейцев с буденновцами превратилась в сплошное чавкающее, матерящееся месиво. Крылова, видавшего всякие драки, замутило от этих окровавленных куч, от скользкого шевеления раненых, придавленных убитыми. До конца поверить в реальность бойни было невозможно: в рядах, прижатых к милицейскому оцеплению, было почти не слышно женских криков, и глаза у многих зрителей были такие, точно они смотрели в стенку. Со своего проклятого места, до которого Таня, относимая в стороны начавшейся качкой, все никак не могла добраться, Крылову было видно то, что осталось от комиссара: казалось, будто он внутри своей одежды разбился на части, как фарфоровая фигурка, и на лбу его темнела словно убитая муха. Крылов понимал, что стоит ему спуститься на брусчатку, как он перестанет видеть Таню и все почти наверняка будет кончено. Слово «кончено» отдавалось в нем, как одновременный удар по всем клавишам какого-то чудовищного черного рояля. Он взглядом пытался передать Татьяне силы, и она, в перекрученной кофте, с яркой царапиной от кисти до локтя, делала новый рывок в тяжелых человеческих волнах. С момента ее появления на лестнице метро прошло каких-то полчаса, и за это время на площади успели умереть десятки человек.

Между тем из вертолетов кольцами выкинули снасти, и по ним заскользили вниз плечистые фигуры, упакованные в нечто вроде рыжего хитина. Одновременно из переулков в пеструю толпу вклинились, бликуя шлемами и работая похожими на цинковые корыта глухими щитами, двойные цепочки ОМОНа. И тут Крылов впервые ощутил тектонический сдвиг раскачавшейся толпы: все, стоявшие рядом, повалились, будто в резко затормозившем вагоне метро, потом сдавило, дернуло, ступени под ногами превратились в ямы опасной глубины, куда ряды стоящих осыпались, как земля. В глазах у Крылова мелькнула зеленая Танина кофта, тут же поблизости сверкнуло и охнуло, словно из мира деревянными клещами выдрали кусок воздушной и каменной плоти. Над Крыловым затряслись слоистые ветви порозовевшего клена, и оттуда вдруг посыпалась какая-то черная ягода, резко хлестнувшая Крылова по плечу.

Два с половиной часа, проведенные Крыловым на оцепленной площади, показались, как водится, вечностью. Толпу штормило. Зажатый со всех сторон перепуганными, близкими к обмороку людьми, Крылов влачился то вбок, то назад, стараясь не попадать ногами в невидимые донные ловушки, из которых самыми опасными были предательски округлые, верткие бутылки.

Сперва он пытался пробиваться в направлении, где в последний раз мелькнуло зеленое пятно, но скоро понял, что никаких направлений не существует. Кусок небесной синевы, обрезанный контурами словно накренившихся зданий, виделся будто из колодца; пару раз в колодец заглядывал черный каменный гость в рифленой острой бороде, не то протягивая людям спасительно простертую длань, не то грозя упасть на обезумевшие головы, растрепанные вертолетными винтами. Вихрь от стрекочущих федеральных машин то слабел, то вновь налетал, не давая дышать; бешено колотились, вибрируя крашеной мутью, гроздья воздушных шаров. Торговые палатки тонули, будто парусники; оратор на продуктовом фургончике, не удержав равновесия, упал на колени, из-под его просторной куртки мягко шмякнулись и тут же взмыли, застилая площадь, белые листовки.

Некоторое время Крылов стоял на одной ноге, уткнувшись в какие-то тонкие женские волосы, облепившие его лицо легчайшей паутиной; потом, попытавшись двинуться туда, где было посвободней, он едва не наступил на ребенка – девочку лет четырех, заплаканную, с глазищами такими мокрыми, будто из каждого вытекло по озеру воды. Ослабевший ребенок пытался сесть на брусчатку, оглядываясь и подбирая клетчатую юбочку; молясь неизвестно кому, чтобы только не потерять равновесие, Крылов подхватил ребенка под мышки и, крякнув, посадил себе на плечи по примеру других мужчин на площади, державших детей наверху, подальше от месива ног. Тельце ребенка было тяжеленькое, отвисающее вниз; внезапно шее Крылова стало мокро и тепло, запахло куриным бульончиком, и девочка, всхлипывая шепотом, залепила Крылову глаза холодными ладошками. Ухватив ребенка за мягкие ручки в бисерных браслетках, весь изнывая от уязвимой нежности существа, которое даже не успел рассмотреть, Крылов потряхивал пассажирку, изображая коняшку, и одновременно старался расслабиться, послушно подаваясь туда и сюда вместе со всеми сдавленными телами.

Он уже ни о чем не думал, только настраивал зрение на зеленое, выхватывая взглядом то какую-то куртку со ссадинами грязи, то карнавальную гигантскую лягушку, из которой, как из бочки, высовывался человек, бледный, будто белый хлеб, напитанный водой. Тополя перед колледжем заливались и захлебывались побелевшей зеленью, листья клена плавали в собственном соку, на нижней узловатой ветви сидела, как показалось Крылову, русалка – крупная женщина в тесной серебристой юбке, с бедрами, как маленькое озеро, в разошедшихся белыми дырьями черных колготках. Минутами Крылову представлялось, что ничего плохого еще не случилось. Главное было не упасть. Инстинктивно Крылов уклонился от застрявшего в давке пакета, в котором хрипло терлись и вспарывали пластик горбатые куски раздавленной посуды. Толпа, спрессованная в брикет, несла в себе множество неорганических примесей; невиннейшие предметы – чьи-то праздничные покупки, зонтики, даже авторучки – могли изувечить не хуже бомбочки, взорвавшейся на поле классовой битвы и обсыпавшей Крылова какой-то едкой крошащейся дрянью. Крылов удивлялся тому, что еще способен соображать. На большинстве запрокинутых лиц, качавшихся вокруг него и сомлевшего ребенка, лежала, как тесто, сонная одурь; иные, обнаруживая привычку к часу пик в общественном транспорте, деловито поправляли о плечо соседа сползшие очки.