Горькая радость

Доркас нервно облизнула губы.

— Откуда вы все узнали?

Китти торжествующе рассмеялась:

— Дорогая моя, вы ходите, как рожавшая женщина, и слишком опытны для старой девы. Ясно, что вы скрываете ребенка. Не зря же вы так трясетесь потерять работу.

В глазах Китти исчезли фиолетовые искорки.

— Еще не поздно спасти положение. Привезите его в Корунду и пусть живет с вами. Занятия начинаются в феврале, и вы сможете отдать его в частную школу. Чарли возьмет его под крыло, и он станет здесь своим.

Доркас в ужасе уставилась на нее.

— Но я не могу сказать об этом Чарлзу! Он меня моментально уволит — это же такой скандал!

— Глупости! — фыркнула Китти. — Как вы, умная женщина, могли так долго работать с Чарли и совсем в нем не разобраться? Да для него это просто подарок! Он выиграл столько безнадежных дел в суде и после этого откажется вам помочь? Терпеть мерзкого паразита, четырнадцать лет высасывающего последние соки из матери своего ребенка? Как бы не так! Мой муж ценит и уважает вас — он положит этому конец. Эндрю симпатичный мальчик?

— Да, он красивый, но у него есть кое-что получше внешности — сильный характер.

— Немедленно расскажите обо всем Чарли! Сегодня же, прямо сейчас. Он где-то здесь, на другом конце этого мавзолея. Идите, идите! Не робейте, женщина! Откройте ему свою тайну и попросите избавить вас от домогательств папаши Эндрю. О, он будет только рад! Чарли так давно не надевал свои доспехи, что они заржавели и скрипят. А теперь у него будет стимул. Вперед!

Не выдержав напора Китти, Доркас отправилась признаваться в своих грехах.

А Китти позвонила леди Шиллер в Мельбурн, чтобы пригласить ее в гости. Она решила созвать всех своих сестер на Рождество. Десять дней общения до самого Нового года…

Осталось лишь уладить свои собственные дела.

С этой мыслью она поехала в Корундубар, надеясь застать Джека дома. Судя по тому, что его почтовый ящик был пуст, он уже вернулся из загонов. Оставив машину у подножия холма, она стала подниматься по цветущему склону, останавливаясь, чтобы восхититься роскошной розой, австралийским миртом, душистым горошком, густо завившим решетки. Как он все успевает? Да, он был дома. Альф и Дейзи вышли на крыльцо, помахивая хвостами, — собаки Джека были слишком хорошо воспитаны, чтобы подпрыгивать и лизаться. Потом на веранде появился и он сам с мокрыми после душа волосами.

Добравшись до верхней ступеньки, Китти объявила:

— Я приехала к тебе жить. С этой самой минуты.

— Давно пора, — серьезно произнес он. — Не скажу, что мне надоело ждать, но седины у меня чуть прибавилось.

Джек очертил в воздухе круг:

— Все это твое, Китти. И я, и все, что мне принадлежит.

— Но я не смогу стать тебе женой. Чарли никогда не согласится на развод.

— Мы здесь в Корундубаре живем как хотим. И примем тебя на любых условиях, причем ни чуточки не сомневаясь.

Не было сомнений и у Китти — судьба ее решилась. Объятия, поцелуи, физическая близость — все это придет чуть позже, а сейчас она просто наслаждалась умиротворенностью и душевным покоем, наконец-то снизошедшим в ее душу.

Понимая, что она чувствует, Джек молча стоял рядом, глядя на багровое солнце, погружающееся в пучину ночи. Потом обнял ее за плечи и повернул к двери:

— Пойдем, уже холодно.

— У меня внизу чемодан, но машину придется возвратить Чарли. Мне от него ничего не надо, ничего!

— Знаю. Не волнуйся и не думай о нем.

Кот Берт, развалившийся в кресле, был скинут с него так стремительно, что даже не успел проснуться. Очутившись на полу, он был крайне возмущен и не скрывал своего негодования. Джек опустился в кресло и усадил Китти к себе на колени.

Прижавшись к его груди, она почувствовала, как гулко бьется его сердце, и все остальное перестало для нее существовать. И так теперь будет всегда. Боже, подари ему долгую жизнь! Без него все потеряет смысл. Склонив голову ему на плечо, Китти закрыла мокрые от слез глаза. «Наконец-то я дома».

Когда Эдда с Росоном приехали в Корунду на Рождество 1933 года, Тафтс предложила им остановиться в служебном коттедже на территории больницы. Такой же коттедж она предоставила Грейс с сыновьями. Как член парламента, Чарлз больше не мог руководить больницей, и Тафтс утвердили в качестве главврача. Они с Лиамом купили два соседних дома на Фергюсон-стрит и снесли между ними забор. У них были общие стол, досуг, сад, две собаки и три кошки, причем все кастрированные. По мнению пастора, это была одна из тех редких пар, у которых молодость непосредственно перетекает в старость. Немного воодушевления, много отзывчивости и нечувствительность к поражениям.

Корунда еще не пришла в себя от шока, разделившего ее обитателей на два непримиримых лагеря, когда Китти Бердам без малейшего зазрения совести оставила Чарлза Бердама со всеми его миллионами, чтобы жить в грехе с Джеком Терлоу, причем совершенно открыто и ни от кого не прячась. С собой она не взяла ничего — ни драгоценностей, ни мехов, ни одежды, ни мебели, ни даже терки для сыра (последнее в ее устах звучало довольно странно). Только книги, бумаги, письма и альбомы с фотографиями.

Особенно сразило всех то, что она выглядела возмутительно и бесстыдно счастливой. Что касается Джека, он был не из тех, кто афиширует свою личную жизнь. Однако все заметили, что лицо его как-то разгладилось и временами на нем появляется выражение самодовольного благодушия, совсем как у его серого котяры Берта.

Чарлз Бердам узнал об этом первым. Китти написала Доркас записку, где просила оставить его одного, пока он сам не захочет общения. Доркас инстинктивно почувствовала, что в данном случае лучше подчиниться.

В пятницу Чарлз, спустившись к завтраку, обнаружил на столе конверт, на котором лежало обручальное кольцо Китти. Он сразу все понял, и тело его налилось свинцом. Быстро разорвав конверт, он прочитал:

С трудом веря в произошедшее, Чарлз первым делом вспомнил о Сибилле, дочери герцога, и о том унижении, которое ему пришлось перенести. Но это было ничто по сравнению с тем, что судьба преподнесла ему сейчас. Чарлз зарычал от бешенства и со всей силой воткнул в стол серебряную вилку. Его, Чарлза Бердама, выкинули на свалку, как протухшую мясную тушу.

Ему страстно захотелось избить ее до полусмерти, чтобы она корчилась в адских муках и просила пощады, раздавить, искалечить, рвать зубами и когтями, навсегда изуродовать ее смазливое личико. Он ненавидел и проклинал ее, сознавая, что ничто на свете не сможет утолить его ярость.