Магадан — с купюрами и без

Сложилась благоприятная ситуация, и одна из платных автостоянок, возле «Восточной медицины», преобразилась в место пребывания памятника Ленину (минуя фазу шалаша), с соответствующими садово-парковыми примочками, скамейками, широкой плавной лестницей, незаменимой в качестве коляскодрома для детишек-ходунков. Раньше памятник стоял, казалось бы, незыблемо, на прочном фундаменте у реки Магаданки, возле строящегося собора. Точнее сказать, на месте храма был долгострой — высотка административного здания из спецстали и спецбетона.

Несколько лет зрела-дозревала стройка до окончательного слома на стыке двух эпох. Подоспевшие американцы терялись в догадках, зачем эти непостижимые русские ломают такое неплохое, даже по американским меркам, строение. Неведома и невоспринимаема оказалась детская игра, как ни старался мой сын-переводчик: «А мы политпросо сеяли, сеяли. — А мы политпросо вытопчем, вытопчем!» Вроде и любопытные инопланетяне прилетали на тарелке. На месте храма и долгостроя ранее располагался большой двухэтажный барак с рядом учреждений. Там тебе и ДОСААФ, и редакция молодежной газеты, и юридический институт, и издательство, где я выпустил свою первую книжку. А еще раньше-раньше — контора легендарного Дальстроя НКВД. Возможно, в дальние лохматые времена древний человек одержал здесь победу над самоедопитеком, или как это там у них. История не сохранила.

Вот и в моем теперешнем дворе в центре только что дом снесли — отстоял свое, с полвека продержался. Двухэтажный барак, в свое время — огромный шаг вперед по сравнению с палатками первопроходцев. Домики, так называемые ленинградские, везли в разобранном виде из Питера, и сколько было выпито спирта и самогона на новосельях, да и потом, в пору свального коммунобытия!

30-е годы северяне жили в новеньких бараках, сверкавших радостью, как пасхальное яичко. Уж дышится-то в них легко, не то что в железобетоне или европластмассе. В областном музее как-то выставили картины репрессированных живописцев тридцатых годов, поразила воображение одна из них, с только что построенными бараками в лесу — радостными, светлыми, словно дачи. Хотя и время было лагерное. Лакировка действительности, что ли?

Но прошло полвека, подкатила ранняя барачная старость, уступи место! Барак с печки бряк. Немало питерских домиков, переживших гарантийный срок, уже стерто с магаданских улиц, раздербанено на дачи и на дрова, но и осталось несметно. В сознании одного, другого жителя мелькала мысль оставить для истории хотя бы один барак, открыть музей городского романса времен НКВД. Я как-то думал, что барак — явление сугубо российское, оказывается, нет, именем Барак даже детей называют. Можно было бы на международный уровень выйти, уловив отдаленное общечеловеческое родство.

Один бывший лагерник всю жизнь собирал артефакты — от старой лампы до писем тещи, работницы военизированной охраны. И много чего неучтенного под кроватью. Портреты людей, которые когда-то были на виду и на слуху, да забылись на удивление быстро.

И это тоже благо — забывать. Писатель по черточкам составляет образ женщины из трех, может быть, прототипов, а история из тысяч судеб отжимает три строки. Будь счастлив, если тебя будут помнить хотя бы в анекдотическом образе, перенесут в новый век. От всех усилий одного заслуженного пишущего и снимающего на фото ветерана осталась лишь тонкая книжечка — чтение на вечер перед сном, только ведь не уснешь после такого чтения.

В центре города возле политехникума был так называемый городок ВСО. Там стоял веселый барак — Дом культуры «Строитель», выступали танцоры, певцы — сплошь бойцы военизированной охраны и члены семей. А свернулись лагеря, эстафету подхватила обычная, штатская самодеятельность. Была там библиотека, где украли с выставки мою книжку, а на втором этаже офис писательской организации. Да и композитор за стенкой сочинял песни на стихи местных авторов, называемые рыбой — для исполнения за дружеским столом и в праздничной колонне. Конечно, выдержать такое громкоголосое соседство далеко не каждый может, поэтому он в основном вечерами работал. Легенда гласит, что и певец так называемого «шансона», ныне проживающий за океаном, первые шаги делал в Магадане, и отец его был начальником лагеря, но такую информацию как-то не принято подчеркивать. Вышедшая в люди знаменитость скорее назовет себя украинкой или израильтянкой, чем жительницей Ом-сукчана. И только один из космонавтов да министр сельского хозяйства не отрекаются от города, данного магом.

Да, про Дом культуры, конец истории. Когда уехал всеобщий поэт-любимец, возглавлявший писательскую организацию, чуть ли не на второй день теремок «Строителя», приватизированный «Русским медведем», сгорел, и вскоре его руины снесли, открыв платную автостоянку «Элита». Какой-то долгострой образовался: подъемный кран стоит без движения не первый год. Поблизости барачный переулок Скуридина снесен, и строятся панельные дома, медленно, тщательно, с этажей доносятся тягучие среднеазийские песни. Город разрастается, ботвится, растекается. Жилые дома натыкаются на внезапные захоронения — как было вблизи театра, да автопредприятие в другом месте города залезло на территорию усопших. А еще удивляемся потом, отчего это посетила нас непонятная, неподдающая-ся излечению болезнь, да и автомобили сами собой сталкиваются на перекрестке без видимых причин. Там тоже при прокладке дороги нашли чьи-то косточки.

Удивительную трансформацию пережила недостроенная танцплощадка в парке, побыв крытым рынком, автомобильной стоянкой, пунктом приема стеклотары, затем частью крытого катка.

Есть в Магадане спальные районы, а есть бессонные, если окна выходят на питейное заведение. Надо надеяться, жизнь на предварительно убараченной земле будет нормальная. Особенно если учесть, что человек, именем которого назван переулок, Иван Скуридин погиб в войну смертью храбрых: грудью лег на огневую точку противника. Было это на подступах к Ленинграду, и это еще одна связка между двумя городами белых ночей. Есть такое понятие «храм на крови» — памятник злодейски убиенной царствующей особе. Молодого парня, старшего сержанта, положившего жизнь за други своя, помнят немногие: это не эстрадный певец, не спортсмен, забивший победный гол. Военной кафедре местного вуза было присвоено имя героя, да ведь время идет, упразднились многие подобные кафедры.

Скоро вырастет еще один спальный район. Если подняться по грунтовой дороге по склону сопки, у подножия которой цветет улыбками Хэбденек, справа увидишь довольно большую территорию за высоким забором, а прежде унюхаешь крепкий саднящий запах зверинца. Несколько лет назад здесь жили в клетках соболя и норки, хонорики и песцы, чтобы отдать свои ценные шкурки людям, чья ненасытность превосходит и волчью, и медвежью. Теперь только вороны и вороны кружат по привычке, сея в сырой атмосфере морского берега недоуменные восклицания. А отрезок бетонной дороги — почти идеальный автодром для тех, кто осваивает практическое вождение личного автомобиля.

А уже обнародованы планы построить здесь, в окраинной части города коттеджный поселок для богатеньких буратин. А это значит, никогда не заработают остановленные кризисом механизмы, добывавшие в прежней исторической эпохе рядом, в теле сопки строительный камень. Грохот взрывов и лязг бульдозеров тяжел даже для ушей фанов тяжелого рока. От него поотвыкли рыбы, резвящиеся в устье Дукчи, и птицы, находящие живой корм в приливной волне бухты Гертнера. Еще недавно работал здесь рыбозавод, производящий от пуза копченого палтуса и минтая, салаты из морской капусты и трубача. Одно время пытались его возродить, сменилось несколько директоров, но ничего хорошего не вышло. Но потом, я уверен, на месте рыбозавода что-то вырастет — большое и значимое, что нам не дано предугадать.

На обломках сараев возле театра вырос рынок «Ириян». Лет уж десять, как стоит. И вот узнаю от знакомых торговок — большие государственные люди проговорились: мол, закроем, хватит с вас и рынка «Урожай» в бывшем хлебозаводе. Уличная торговля, даже в облагороженном виде, отжила свое, а на освободившейся земле что-нибудь взойдет стоящее для города, когда туда дойдут загребущие созидательные руки частного капитала. Один прекрасный рынок уже отстроен на пустыре в другой части города, где я гулял с собакой, рядом со школой, где учились олимпийская чемпионка по лыжам и мой сын-адвокат.