Магадан — с купюрами и без

На пятачке возле городского стадиона, где была одна из первых платных стоянок, чуть не возвели храм, но построился из модулей, не по дням, а по часам объект-деньгосос — универсам «Магадан», архитектурой напоминающий «Черный квадрат» Казимира Малевича. Весьма удобное предприятие, если ты на джипе и у тебя деньги на пластиковой карточке.

Кстати, за театром, на месте сквера, построенного в честь 60-летия города, тоже лепились безобразные бараки, искусственно состаренные поколением жильцов, которых окружающие охотнее признавали нежильцами, как в Прибалтике часть граждан называют негражданами. Нигде не работают, легко, без комплексов, сходятся, сливаются в экстазе, рожают по восемь-десять детей и охотно позволяют государству воспитывать их, а сами живут, подбирая крошки с детского стола. Там, где дитя недоест, родитель допьет.

Через дорогу от сквера выросло несколько пятиэтажек с цивильными чистыми дворами. Детям раздолье: два аккуратных игровых теремка из бруса, соединенные воздушным переходом на уровне крыши, радуют сказочными формами. Две горки, с которых наш внук съезжал на брюках не без опаски. А рядом игрушечная автомобильная кабина и кораблик на мощных пружинах — в рост ребенка.

Мальчик стал раскачивать машинку и приложился лбом. Правда, я успел руку подставить. Качели там же. Катал малыша с девочкой, я же их и познакомил. Наш побаивался качаться, у него нетренированный вестибулярный аппарат. И слабый иммунитет. А девочку он не боялся, только никак не мог запомнить ее имя. У него оригинальная манера общаться: находит сверстницу и убегает от нее, чтобы догоняла.

Приходила собака с толстым хвостом, когда виляет им, невозможно отделаться от впечатления, что хвост виляет собакой — так мотыляется ее зад.

Все пряничное великолепие из хорошо ошкуренных досок, оказывается, создано для того, чтобы замаскировать приточно-вытяжную вентиляцию: в цокольном этаже соседнего дома располагается первый в городе подземный гараж. Надо ли подчеркивать, что прежде и на этом месте стояли бараки. Когда внуку было два года, мы гуляли возле нулевых циклов. Там было что посмотреть — палки, камни и лужи, куда это кидать. Малыш жаловался на усталость и обратный путь проделывал на руках у деда. У него с рождения болели ножки, он не умел об этом сказать. Уставал так, что начинался жар. Теперь это позади, бегает так, что никто из взрослых членов семьи за ним не поспевает, ровесники из садика не показывают такой выносливости.

В нашем дворе снесли старую, дальстроевских времен, гостиницу, где останавливалась знаменитая писательница Антонина Коптяева. Через несколько лет у властей дошли руки до безобразных руин: здесь возвели игровую площадку и насадили деревцев, привезенных из тайги, там поблизости поселок Стекольный, он расположен в другой климатической зоне — с более крепкими, чем в Магадане, прозрачными морозами и летней недолгой жарой. Каждое деревце стоит огромных денег, и, когда шагаешь возле тонких, трогательных, как первоклассницы, березок; душа наполняется ощущением премиальности бытия. Деревьев в Магадане так мало, что впору каждому присваивать собственное имя.

Приятно было посидеть на скамейке, пока мальчик бесился со сверстниками в игрогородке, соответственно пофилософствовать. Если денег мало, стройка не идет, а слишком много, то это стимулирует лихоимство. Деньги пахнут и липнут, и на них легко поскользнуться. Наши-то строители недавно заявили по телевизору, что работают себе в убыток. Мол, когда-нибудь начальствующая общественность опомнится, воздаст по трудам. Строители — их так мало осталось в городе, и так мало объектов, что эта работа похожа на праздник труда. Не Хэбденек, но все же. И та же красная, как красный день календаря, икра. Вообще-то немного обидно — что День строителя, что День рыбака или День металлурга, а водка все та же, никакой фантазии. Борьба идет за каждый пятачок земли, хотя пустого пространства на Колыме — немерено, на человека несколько квадратных километров тайги и тундры приходится.

Нетронутым пока остался погрязший в ремонтах барак конторы Водоканала в нашем дворе, а двухэтажное жилое строение за ним уже снесено, и замусоренная площадка готова принять что-то иное, возможно, жилой дом нового поколения, кстати, там же, позади, действующая автостоянка, если объединить ее с пустырем, площади хватит на что-то путное.

Граждански активные однодворники уже обращались с подписным листом против коварных планов предпринимателей создать стоянку на месте снесенной гостинцы, о которой я уже сказал. Идея была похерена, однако капитальный гараж на десять боксов за немалые баксы нуворишки сумели возвести, и на его крыше мальчишки среднего школьного возраста играют под протестующие крики владельцев гаражей: мол, не сорвитесь, сорванцы, не оправдайте собственную кличку. Во, гля, как печемся о здоровье деток.

От гаражей и Водоканала полсотни метров до обломков упомянутого свежеснесенного пионерного дома — так иногда называлось это неказистое строение, позоря ушедших в прошлое юных пионеров-красногалстучников, которые «Всегда готовы!» Я знал одного богемного обитателя снесенного дома — журналиста-писателя, его жену-актрису. Театрал, он водил дружбу со знаменитым на весь мир репрессированным певцом, живущем в соседнем доме, написал о знаменитости, Вадиме Козине, большой очерк.

Когда в течение нескольких дней аккуратно ломали этот дом, научились ведь делать это бережно, на уровне второго этажа выломали переднюю стену и потолок, осталось три стены и пол — полная аналогия театральной сцены. Недоставало только артистов, которые, казалось, вот-вот выйдут, и начнется потрясающий спектакль. Про писателя и его семью.

Сюжет примерно такой: блондинка с косой пришла — по известному делу. А он ей метлу в руки — пойдем на субботник. Да, однажды удалось откосить в пору косых осенних дождей. Болезнь была из категории неизлечимых, а он выплыл. Чудо. Ходил по городу — ослабленный, прозрачный блондин, брови и ресницы не имели четких очертаний, кожа бледная, нордическая, вот и сливается с окружающей местностью, залитой магаданским туманом. Он восхищал своей стойкостью и необыкновенной добротой к людям — качества, совершенно необходимые писателю. Он что-то стал понимать в жизни после репетиции смерти. Написал книгу о русском характере, своих замечательных предках-богатырях, о знаменитом соседе.

Второй раз тоже хотел отвертеться.

— Давай, — предлагал безносой, — перекуем косы на строительные мастерки и забудем о нулевом цикле. Мне сейчас никак: надо книгу завершить, вон сколько лет рогом упирался. И что же, псу под хвост? Как же тогда быть с чувством исполненного долга?

Улыбается лукавая. Со смертью не заигрывай, ее не приручишь. Сколько волка не корми, он в лес норовит. А тут еще хуже. Вот и заявил открытым текстом:

— Живым не дамся!

— Расслабься, получи удовольствие.

— А как же насчет последней сигареты? Теперь-то поневоле придется бросить.

— Ладно, уговорил. Вот тебе мое последнее слово: дуй в Москву.

Послушался, поспешил в столицу, к московским корням. Ну и умер через несколько дней, после первомайского праздника. В Москве и похоронен. Жена бы его не оставила в Магадане и мертвого, но одно дело гроб везти и другое — живьем…

Я никогда не забуду, как он зашел ко мне в офис перед отъездом и сказал, что все у него будет тип-топ: выйдет книжка. Был на приеме у важного лица, заручился поддержкой. Словно причастился. От него исходило излучение преодоленной тревоги, мне уже были известны эти последние «прости» моих знакомцев-магаданцев, горький смрад сходящего на нет ракового дыхания.

Важное лицо не исполнило обещание, нашлось другое: впечатлилось красотой вдовы, ее чарующей актерской игрой и интеллектом.

Каждая актриса мечтает выйти замуж за режиссера, а эта сама стала издателем умершего мужа.

Возле того почившего дома стояла старая жестяная, отполированная детскими штанишками горка и песочница, и однажды мы, проходя мимо с внуком, вдруг встали как вкопанные. С замиранием сердца, как в театре, смотрел пятилетний мальчик на детей младшего школьного возраста, которые вбегали на горку и десантировались с нее, железо взвизгивало и стонало, как рассерженная болонка, а песок шуршал из глубины. Под ногами ребят челноком сновала неугомонная, до глаз заросшая серой шерстью собака, и я удивлялся, как никто из мальчишек не задел ее ногой. У них компания — снюхались, слаялись и спелись.