Анна Фаер (СИ)

- А ты чего молчишь? – совершенно спокойно, будто это был какой-то обычный разговор, спросила я у Димы.

- Да ведь, что я могу сказать? Это было очень грубо, но…

- Но? – поторопила я.

- Но он ведь прав. Другие бы уже давно поставили бы тебя на место.

Я молчала. Я уже не смотрела на лица друзей. Хотя какие они мне друзья? Я смотрела на дверь. Смотрела на дверь и думала о том, что заплакать сейчас было бы самым худшим из того, что я могла бы сделать.

- Ты в порядке? – спросил Дима и дотронулся до моего плеча.

Я резко сбросила с себя его руку и посмотрела на него ненавидящим взглядом. У меня внутри всё кипело, всё рвалось наружу.

- В порядке. Всё в порядке,- я говорила сухо и спокойно.

- Ты не злишься? – Дима, кажется, начинал понимать, что сейчас произошло.

Я не злюсь? Как он только смог такое спросить? Я не злюсь? Я хочу столкнуть его в жерло вулкана, хочу медленно выпустить в него весь магазин пистолета, хочу бросить его в клетку к разъярённому медведю.

Только, что я могу сделать? Ничего. Я ведь никто, такая же, как и все остальные. У меня что-то горькое подступило к горлу.

Я решительно встала с пола, на котором мы сидели. Посмотрела на них свысока. Мне хотелось сделать что-то важное, что-то такое, что они бы запомнили. Но вместо этого у меня почему-то выступили слёзы на глаза. И я ужасно разозлилась. Но, правда, в этот раз не на них, а на себя. На свою слабость.

- Отвалите! – это было совсем глупо, ведь они даже ничего не делали, они просто молчали. – Как же я вас ненавижу! Знать вас не хочу!

Я со всей силы захлопнула за собой дверь и спустилась в прихожую. Как-то удивительно быстро накинув куртку и обув тёплые зимние ботинки, я выбежала на улицу.

Это был красивый зимний вечер. В свете фонарей блестели снежинки, в небе дрожали, наверное, от холода звёзды. И всё освещала луна. Ненавижу луну. Ненавижу. Всё ненавижу. Ненавижу этот живописный вечер, ненавижу своих друзей, ненавижу себя. Моей ненависти хватит на весь мир. Забавно, что раньше так было с моей любовью.

Я бежала и плакала. Кажется, я бежала медленно. Я отчётливо запоминала каждый шаг. Всё было словно в замедленной съёмке. Так бывает, когда ты очень счастлив. Только я сейчас несчастна. Я ненавижу Макса за его правду. Ненавижу Диму за то, что он ничего не сделал. Ненавижу себя. Себя я ненавижу больше всего. Макс не виноват, нет. Он просто озвучил то, на что я упорно всю жизнь закрывала глаза. Я закрывала глаза на то, что на планете ещё семь миллиардов других людей. И я точно такая же, как и большинство из них. Я не центр земли, нет. И мир не вращается вокруг меня. Всё гораздо хуже. Я обычный среднестатистический человек. Я ужасно скучная.

На глазах были слёзы. Передо мной стоял расплывчатый мир. Я уже не бежала, теперь я решительно шла вперёд. Только по щекам ручьями катились горькие и солёные слёзы. И почему они не замерзают на морозе? И почему они не могут остановиться? Надеюсь, когда-нибудь они всё-таки остановятся. Очень на это надеюсь. Но я всегда так. Надеюсь, но ничего не делаю. Я даже не пыталась утереть глаза, я просто шла по дороге, которую даже не видела.

А зачем мне что-то видеть? Я не хочу ничего видеть. Боже мой, что со мной происходит?! Я ведь из-за этого и поругалась с друзьями. Из-за того, что начала говорить о том, что все должны открыть глаза и взглянуть на мир. На жестокий, злой и лицемерный мир. А теперь, когда я на него взглянула, мне хочется закрыть глаза и ничего больше не видеть. Лучше я буду смотреть на туман от слёз, стоящих на глазах, но только не на мир. Даже этот красивый и снежный вечер, вызывает у меня одно отвращение. Мне мерзко. Мерзко от всего. Мерзко от всех. И больше всего мне мерзко от себя. Такая же, как и все! Скучная и обычная! Я, по сути, никто! Ничего не значу! И так было всегда! Только почему же мне так больно именно сейчас?

А потом всё произошло слишком неожиданно, чтобы хоть что-то понять. Чьи-то руки потянули меня назад, а передо мной на огромной скорости что-то пронеслось. Раздался визг, затормозивших колёс. Я принялась утирать слёзы и смотреть вокруг. Меня за плечо держал напуганный и бледный, как смерть, Дима. Макс что-то отвечал орущему и злому мужику, который только что вышел из машины. Из машины, под которую я едва не попала. Ещё шаг – и меня бы больше не было. Не было бы ещё одного скучного и неинтересного человека.

Дима вёл меня домой. Он всё время говорил. Потом нас догнал Макс, он тоже начал испуганно что-то говорить. Кажется, они извинялись, но они уже прощены. Думаю того, что я жива, может быть только благодаря им, достаточно, чтобы простить.

Они сильно переживали. Они переживали даже сильнее меня, хотя это всё-таки я, а не они, едва не угодила под колёса. Мы уже были дома, в тепле и уюте, а я всё ещё не могла отойти от шока. Один шаг. Понимаете? Один шаг. Между жизнью и смертью всего лишь один шаг. И когда ты его делаешь, становится ясно, что всё на самом деле не так уж и плохо. А всё, что плохо, всегда можно решить и исправить. Только одно не исправить: ты уже этот шаг делаешь.

Дима пытался меня развеселить, но ничего у него не вышло. Макс пытался меня покормить свежеиспечённой пиццей, но я ничего не хотела. Я вообще ничего не хотела. Они с Димой, наверное, перепробовали всё, чтобы хоть как-то вытянуть меня из моего шокового состояния, но ничего не получалось.

Ближе к полуночи Макс принялся вести со мной какие-то серьёзные терапевтические разговоры. Применял всякие штуки из психологии и психиатрии, а ничего не получалось. Дима в это время сидел перед телевизором и листал каналы. Он что-то искал. Но мне было плевать. Мне на всё теперь плевать. Перед лицом смертью всё начинает казаться таким никчёмным и неважным. А ведь это лицо перед нами постоянно.

А потом Дима тихо сказал:

- Фаер, смотри, твой любимый фильм.

Я уныло обернулась к телевизору. У меня непроизвольно появилась улыбка. Это был мой самый любимый фильм. Это была лучшая сцена в нём. Но улыбка моя сползла с лица быстро.

- Ты чего? Ты же его так любишь,- сказал Дима мягко-мягко, так, что в его голос хотелось укутаться и сидеть в этой мягкости всю ночь.

- Я хочу, как в фильме,- сказала я, наконец.

Там была отличная сцена. Лучшая сцена, наверное, не только в этом фильме, а в истории кино в целом. Сцена в ванной.

- Ладно,- Дима вдруг улыбнулся. – Будет, как в фильме! Я наберу воду в ванную.

И он бодро вышел из комнаты. Мы с Максом остались вдвоём. Я посмотрела на него вопросительно.

- Будет, как в фильме,- сказал он, улыбаясь.

И я тоже улыбнулась. Я стала смотреть на экран. Мой любимый фильм. Всё, кажется, хорошо. Я жива, и сейчас, вроде бы, даже будет что-то весёлое.

- Ванна готова! – закричал Дима.

- Иди,- сказала я Максу. – Я к вам потом подойду.

Я быстро спустилась на кухню. Были бы мы у Алекса, то, конечно же, я бы взяла бутылку белого вина. Но мы у меня, поэтому будем пить апельсиновый сок. Но всё-таки из бокалов.

Взяв три бокала и кусок так и нетронутый пиццы для Димы, я медленно пошла в ванную. Они уже сидели вдвоём в разных её концах. Дима пытался сделать себе бороду из пены, но она вечно сползала вниз. Я, расплывшись в улыбке, отдала им бокалы и сок. Кстати, Дима пицце обрадовался больше всего. Я так и знала, что он голоден. Он всегда голоден.

Стоя прямо над ванной, я смотрела вниз на плитку пола. Потом, как-то устало вздохнув, начала снимать с себя одежду. Кто бы мог подумать, что всё кончится так? Кто бы мог вообще подумать, что когда-нибудь я без малейшего неудобства буду сидеть в ванной вместе с ними в одном нижнем белье? Жизнь, оказывается, чертовски странная.

Забравшись в ванную, я долго устраивалась поудобнее: было тесно. Потом сделав несколько глотков из бокала с апельсиновым соком, я поставила его на пол.

- Хорошо, да? – спросила я, играя с пеной.

- Ты о чём?

- Обо всём. Хорошо жить.

- Хорошо,- отозвался Макс.