Клоун Шалимар

— Все, что я делаю, приближает меня к тебе и к нему. Мой каждый удар — тебе и ему. Предводители наши несут смерть во славу Аллаха и во имя Пакистана, я же убиваю, потому что я и есть сама Смерть. Ждать осталось недолго, — был ответ.

Для Хамирдева Сурьявана Качхвахи активное задействование вооруженных сил сулило новые перспективы. Прикрыв глаза, он выстраивал возможные стратегические ходы. Армейские уже наладили связи с потенциальными перебежчиками, и, когда потребуется, их по-тихому можно будет использовать для уничтожения врага изнутри. Труп боевика можно будет переодеть в военную форму противной стороны и подкинуть с оружием в руках в любой дом. Затем исполнитель скроется, индийские солдаты окружат дом, изрешетят пулями уже убитых, чтобы люди думали, будто их защищают. Если хозяин дома или кто-либо из его семейства заупрямится и станет твердить, будто никто на них не нападал, то их легко можно будет обвинить в укрывательстве, и возмездие не заставит себя долго ждать, так что можно быть уверенным, что желающие протестовать навряд ли появятся. В подобной схеме действий Хамирдев находил особую красоту, даже элегантность. Ему пришла в голову светлая мысль: может, стоит испробовать эту схему с перебежчиками в роли убийц на других нежелательных элементах, например на журналистах или на борцах за права человека? Отсутствие практики подобных операций имело свои плюсы. Это следовало обмозговать особо. Со слабаками из «Объединенного национального фронта Кашмира» скоро будет покончено раз и навсегда. Генерал Качхваха презирал фундаменталистов всех мастей, но самое сильное отвращение у него вызывали националисты. Тоже мне, нашли себе божка — национализм! Люди скоро опомнятся — кому охота умирать неизвестно за что! Репрессивные меры уже возымели свое действие, скоро две основные фракции пойдут на мировую. Ясин Малик и Эманулла Хан — оба сломаются, заработают неофициальные каналы, и соглашение будет достигнуто — не сейчас, так через месяц, не в этом году, так в следующем. Он может себе позволить роскошь выжидания. Он прижмет им яйца и заставит молить о пощаде. Из-за снеговых вершин до него долетела весточка, что служба внутренней безопасности Пакистана разделяет его мнение относительно деятелей «Фронта». Им уже сократили дотации, и деньги теперь попадают в руки хизбовцев. Их стало много — около десяти тысяч, они превратились в серьезную силу, а Хамирдев силу уважал. Он мог и презирать, и уважать одновременно — с этим у него никогда проблем не было. Соперничество во вражеском лагере было ему на руку. Уже имел место случай, когда один из командиров «Фронта» был убит хизбовцем. Как только с «Фронтом» будет покончено, остальные начнут грызться между собой, уж он-то об этом позаботится. «Харкаты», «лашкары», — он до них до всех доберется, в том числе и до грозного стального муллы Булбула Факха. Скоро все они окажутся у него под прицелом.

После ухода за горы невидимого командира Дара руководство его группой истребителей взял на себя Анис Номан. Героями Аниса были кубинец Че Гевара и никарагуанская группа FSLN. Он даже одевался под латиноамериканца: на боевую операцию ходил в берете, в полевой форме латинос, в высоких черных сапогах и требовал, чтобы его называли, как и известного сандиниста, — Команданте Зеро. Однако его подчиненные относились к нему с меньшим трепетом, чем ему хотелось бы, и называли его Беби Че. Непосредственно после начала мятежа в Кашмире его искусство в изготовлении мин позволило добиться заметных успехов в подрыве военных конвоев, и отряд Беби Че приобрел известность. Слух о нем достиг ушей генерала Качхвахи, и хотя полной уверенности в том, кто такой Беби Че, у военных не было, определенные подозрения по этому поводу имелись. Однако неоднократные предложения генерала устроить в Пачхигаме облаву с целью выявления подозрительных элементов раз за разом отклонялись администрацией: налет на селение народных певцов и актеров, на центр кулинарного искусства Кашмира вполне мог выплыть на первые страницы центральных газет и вызвать нежелательный резонанс. Даже будучи в отставке, Сардар Харбан Сингх сохранил влияние, достаточное для того, чтобы оберегать своего старого друга, сарпанча Пачхигама, так что Абдулла, несмотря на преклонный возраст и скрюченные руки, продолжал, как и прежде, служить защитой для своих односельчан.

Только работы не стало. Не стало и денег. Знаменитый номановский мед и персики роздали бесплатно всем поровну. Пачхигам, с его плодородными землями и многочисленной скотиной, был в лучшем положении по сравнению с остальными деревнями, но все понимали, что грядут тяжелые времена. Если кризис затянется, голода не миновать.

— Не стоит бить тревогу раньше времени, — заявила Фирдоус Номан. — Мне до того уже надоели мед и персики, что я готова и попоститься.

Ее сыновья Хамид и Махмуд были с ней полностью согласны.

— Еще неизвестно, — жизнерадостно воскликнул Хамид, — доживем ли мы до того момента, когда наступит голод!

А Махмуд добавил:

— Нам крупно повезло, у нас есть выбор — от чего помереть!

Однажды Фирдоус Номан неожиданно проснулась посреди ночи. Рядом храпел муж, а ее рот прикрывала чья-то чужая рука. Когда в оборванце с беретом на голове Фирдоус узнала своего сына, которого не видела уже несколько лет, она позволила себе заплакать и, прижав к губам его руку, которую тот уже собирался отнять, покрыла ее поцелуями.

— Подожди его будить, — шепнула она, показывая глазами на Абдуллу. — Дай матери на тебя насмотреться. Хай-ре, что за гриву ты себе отрастил! Прежде чем предстанешь перед отцом, надо привести тебя в божеский вид, а то ты похож на лесного дикаря.

Она увела его в кухню, усадила на табурет и стала стричь. Анис не сопротивлялся, не сказал, что для него опасно здесь оставаться, не торопил и не просил разбудить отца и братьев. Он сидел, прислонившись к теплому материнскому телу, спиной чувствуя его движения, а крутые завитки его волос падали и падали на пол.

— Ты помнишь время, когда я был самым грустным клоуном в Пачхигаме и люди, честно говоря, радовались, когда я уходил со сцены? — спросил он.

Фирдоус возмущенно фыркнула.

— Ты самый умный из моих детей, — с гордостью произнесла она. — Временами я опасалась, что ты так глубоко уйдешь в себя, что попросту исчезнешь. Но вот он ты, слава Всевышнему!

Когда мужчины проснулись, семья собралась на военный совет.

— Прежде чем принять смерть, Большой Мисри взял на себя труд избавить нас от поганцев Гегру, и потому леповцы озлились на пачхигамцев даже больше, чем на ширмальцев, — озабоченно сказал Анис. — Это худо. Даже без братьев Гегру здесь поблизости около пятидесяти бойцов из ЛЕПа, и они определенно готовятся нанести удар по Пачхигаму.

Фирдоус Номан в недоумении покачала головой:

— Никак не возьму в толк, чем женское лицо может оскорбить религиозное чувство мусульманина? — вопросила она.

— У этих дебилов все завязано — извини, маедж, — на сексе. Они считают научным фактом, что от волос женщины идут токи, которые провоцируют мужчину на сексуальное насилие; они думают, что от трения женских ног друг о друга — даже если они до пят прикрыты — возникает особый сексуальный жар, который через ее взгляд передается мужчине и будит в нем низменные инстинкты.

Фирдоус брезгливо всплеснула руками:

— Ну конечно! Мужчины — животные, но за это почему-то должны расплачиваться мы, женщины, — старая история! Я думала, они изобрели что-нибудь поновее.

— Поэтому я здесь, — сказал Анис, как всегда без тени улыбки. — Мой отряд принял решение защитить и вас, и ширмальцев, если это потребуется. Ничего не бойтесь: у меня сотня крепких парней, да и тут помощники найдутся. А вы будьте наготове. Спрячьте оружие в каждом доме, но не пускайте его в ход сразу. Только когда мы начнем бой — лишь тогда, но не раньше, — можете присоединиться и помочь нам утопить эту падаль в их собственной моче, — извини, маедж, за грубость, я говорю, как солдат.