Клоун Шалимар

Сидя, как всегда, в затемненной комнате, генерал Качхваха насыщался, словно яйцом всмятку, обволакивающим чувством удовлетворения и ощущением собственной непогрешимости. Наконец-то получило поддержку давно сложившееся у него мнение об исключительном коварстве и бунтарском характере кашмирцев. Долгие годы ему не удавалось убедить руководство в необходимости жестких мер, и вот наконец-то его время пришло. Начальство развязало ему руки — ему намекнули: каждого кашмирца-мусульманина следует считать военным преступником и расстреливать на месте; без уничтожения людей нормализовать положение в Кашмире не представляется возможным. Генерал Качхваха улыбнулся: подобного рода инструкциям он готов был следовать неукоснительно.

Из Эластик-нагара он перебрался в Сринагар, главную ставку индийских войск на Бадами-Багхе [33]. Название никак не соответствовало назначению этого места: здесь не благоухало цветущим миндалем; это был символ грубой, ничем не прикрытой силы. По прибытии в сей гигантского размера центр генерал немедленно отдал приказ о размещении его точно в таких же апартаментах, как и в Эластик-нагаре. И вскоре он уже сидел в полном мраке, словно паук посреди своей паутины. У него отпала необходимость куда-то ездить и где-либо присутствовать лично. Он знал обо всем и обо всем помнил. Он был везде и нигде. Сидя во тьме, он мысленно видел всю Долину: каждый уголок, каждая кочка ее были высвечены беспощадным светом его памяти. Память распирала его, гомон и гул непозабытого сделался оглушительным, и путаница в сигналах органов чувств достигла апогея. Насилие ласкало кожу как бархатная перчатка: снимая ее, ты чувствуешь сладкий аромат исполненного долга; пуля, входящая в человеческую плоть, звучала как музыка; удары дубинок воспринимались как ритм жизни. Здесь нашлось место и некоему сексуальному аспекту: деморализация населения через изнасилование женщин. Тут уж все цвета были яркими, сладкими. Он зажмурился и повел головой: что ж, значит, так тому и быть.

Восставшие, по его мнению, являли собою жалкое зрелище. Мятежники грызлись друг с другом. Одна половина сражалась за старую байку — «Кашмир для кашмирцев», другая хотела влиться в Пакистан и примкнуть к воинствующим исламистам. Пока он, Качхваха, наблюдает, они перебьют друг друга. Но, чтобы ускорить этот процесс, он, Хамирдев, тоже примет участие в их уничтожении. Плевать ему, что там хотят они сами, он, Хамирдев, желает убрать их всех. Сидя во мраке в ожидании своего часа, он оттачивал философию и методологию разгрома. Философия заключалась в одной фразе: «Бей в кость». Методология могла быть выражена так же коротко: «Окружай и хватай». Будет введен комендантский час, и его солдаты обшарят дом за домом. А далее — опять же по-простому: «Бей в кость, пока не треснет». В лице его солдат, его воинов — этих кулаков-карателей — его справедливая ярость проникнет в каждое селение, в каждую хижину Долины. Вот тогда и посмотрим. Вот начнут кашмирцев бить в кость, тогда и посмотрим, сохранится ли у этих людишек хоть какое-то желание бунтовать!

Он всё знал и ничего не забывал. Он читал рапорты, вызывал в памяти картинку и, зажмурившись, смаковал детали. Налет на деревню Z: «Забрали некоего типа, назвавшегося школьным учителем. Обвинили в том, что он сопротивленец. Он имел наглость отрицать это и упорствовал, продолжая утверждать, будто он учитель. На вопрос, кто из его подопечных является вооруженным преступником, этот так называемый учитель посмел сказать, что таковых нет не только среди его учеников, но и вообще во всей деревне. Однако поскольку, как было сказано „наверху“, каждый кашмирец — мятежник по своей природе и человек явно лгал, ему „помогли“ признаться. Естественно, его избили, ему подожгли бороду, током поработали над его глазами, языком и гениталиями. После этого он заявил, что ослеп на один глаз. Разумеется это была ложь, попытка свалить на солдат вину за давнее повреждение глаза. Человек утратил всякую гордость, стал молить о пощаде, но упорно продолжал утверждать, что он простой учитель. Это возмутило солдат, они бросили его в яму с грязной водой и битым стеклом и держали там в течение пяти часов. Потом по нему прошлись сапогами. Чтобы избежать продолжения допроса, он потерял сознание, а когда пришел в себя, за него взялись снова. В конце концов сочли разумным его отпустить, предупредив, что если попадется еще раз, то его расстреляют. Убегая, он все равно вопил и божился, что не мятежник».

Этих людей невозможно спасти. Это безнадежно.

Городок N. был подвергнут зачистке. Некоего субъекта задержали вместе с его шестнадцатилетним сыном. Дверь в его дом — несомненно логово террористов — взломали и, чтобы подчеркнуть серьезность своих подозрений, а также то, что никто с мусульманами церемониться больше не намерен, прошлись грязными ботинками по Корану. Дочь этого субъекта заперли до времени в задней комнате. Она вылезла через окно и сбежала, что подтвердило подозрения в принадлежности семьи к террористам. Подростку-сыну было предъявлено официальное обвинение, но тот имел наглость утверждать, что он всего лишь студент. Трижды он повторил эту ложь. Возмущенные его запирательством, солдаты вывели парня из дома и обработали прикладами. Отец обвиняемого попытался вмешаться, и к нему тоже пришлось применить меры воздействия. Молодой террорист потерял сознание, и тогда, в целях оказания ему медицинской помощи, его погрузили в машину и увезли. Позднее отец заявил, что нашел сына в канаве с пулей в спине. Разумеется, военные не имели к этому ни малейшего отношения. Скорее всего, молодой человек был убит членами враждующей бандитской группировки, когда возвращался из больницы.

В деревне X., расположенной у границы вечных снегов, на самой линии контроля, была проведена зачистка, потому что возле нее часто переходили границу боевики и наверняка ее жители предоставляли им кров и пищу. Поступили сведения, что в тех местах был замечен так называемый Стальной Мулла, которого когда-то генерал Качхваха по своей оплошности пощадил. Дни всепрощения остались в прошлом, и в этом предстояло теперь убедиться не только самому Мулле, но и его подручным, таким, к примеру, как молодой инсургент Д. (с ним уже покончено) и его сподвижники — некий И. и некая Ф., чей дом был сожжен в назидание остальным, — а также особы женского пола, которые испытали на себе (в буквальном смысле слова) всю мощь праведного гнева доблестных индийских воинов. То, что беременной проткнули живот штыком, — полная инсинуация, чистый вымысел: общеизвестно, что в ходе спецопераций у солдат не было штыков, они были вооружены лишь автоматами, гранатами и ножами. Известно, что враг не брезгует никакими средствами, чтобы очернить действия индийских солдат, но это никак не должно отразиться на выполнении военными своих прямых обязанностей. Демонстрация солдатами-защитниками своей мужской потенции является одним из важных средств психологического воздействия. Это способствует удержанию мужчин-кашмирцев от мятежных действий, к которым все они склонны, и, в свою очередь, повышает безопасность солдат-защитников. Подобные действия индийских солдат относятся к сфере тактики и стратегии и не должны обсуждаться на уровне эмоций.

И это только начало. Теперь дела пойдут быстрее, думал Хамирдев, отныне уже не Черепаха, а Молот Кашмира.

В то черное лето яблоки в садах Пьярелала Каула уродились горькими и несъедобными, но персики у Фирдоус были, как всегда, сочные и сладкие. У пандита шафран вырос бледный и мелкий, а мед в ульях Абдуллы был даже вкуснее обычного. Это не поддавалось логическому объяснению, но когда Пьярелал услышал по радио, что застрелен самый уважаемый кашмирский пандит Тикалал Таплу, смысл этих вещих событий сразу прояснился. «Во времена изувера Сикандера Бат-Шикана, — сказал он своей дочери, обитавшей в лесной хижине гуджарки, — притеснения, чинимые мусульманами над хинду, сравнивали с налетом туч саранчи на беззащитные поля. Боюсь, в сравнении с тем, что ожидает вскоре всех нас, события прошлого покажутся детской забавой. Теперь, когда погублено все, что было мне дорого, я готов принять смерть, но все же буду пытаться выжить ради того, чтобы защищать тебя от мужа, хотя нам обоим жизнь уже ни к чему».