Портрет в коричневых тонах (ЛП)

- И вместе с вами буду в долгах всю свою оставшуюся жизнь, тётя, - сказал, впечатлившись таким сообщением, Северо.

- Разумеется. Надеюсь, ты ничего не забудешь. Знаешь, впереди долгая жизнь, и ещё неизвестно, когда я окажусь перед необходимостью попросить тебя об одолжении.

- Рассчитывайте на меня, тётя.

На следующий день Паулина дель Валье появилась в компании Северо в конторе своих адвокатов, тех самых, что служили ей вот уже более двадцати пяти лет, зарабатывая при этом непомерные комиссионные. Тогда женщина, без обиняков, объявила всем, что, уже начиная со следующего понедельника, надеется увидеть своего племянника работающим вместе с ними и таким способом постигающим необходимые для этой должности знания. Люди просто не могли отказать. Тётя поселила молодого человека у себя дома, в залитой солнцем и расположенной на втором этаже комнате. А ещё купила ему добротную лошадь, положила месячный оклад, наняла профессора по английскому языку и перешла к представлению племянника окружающему обществу, потому что, по её мнению, не было лучшего капитала, нежели полезные и выгодные связи.

- Я ожидаю от тебя всего лишь двух вещей: преданности и хорошего расположения духа.

- А вы не ждёте, что я также должен и заниматься?

- Ну, это уже твоя проблема, мой мальчик. То, что ты делаешь со своей жизнью, меня совершенно не касается.

Однако в последующие месяцы Северо удостоверился, что Паулина пристально следила за его успехами в адвокатской конторе, вела учёт дружеским отношениям молодого человека, записывала в бухгалтерскую книгу его траты и была в курсе всех намерений ещё перед тем, как они свершатся. Каким образом женщине удавалось столько узнавать, оставалось настоящей загадкой, разве только благодаря Вильямсу, непроницаемому мажордому, кто заранее умело организовал сеть наблюдения. Человек управлял целой армией слуг, выполнявших его задания, точно бесшумные тени, и проживающих в отдельном здании, располагающимся позади окружающего дом парка. А также ей запрещалось обращаться к членам семьи с каким-либо словом за исключением случаев, когда последние их звали. Более того, даже нельзя было поговорить с мажордомом, не придя прежде к эконому. Северо стоило понять всю эту иерархию, потому что в Чили подобные вещи оказывались намного проще. Хозяева, ещё пущие деспоты, нежели его родной дед, жестоко обращались со своими слугами, но при этом учитывали нужды людей и считали последних частью семьи. Никто никогда не видел, чтобы распрощались с какой-нибудь служанкой. Эти женщины начинали работать в доме ещё в период полового созревания и оставались там же вплоть до смерти.

Особняк Ноб Хилл сильно отличался от монастырских домин с толстыми стенами из необожжённого кирпича, мрачными, запертыми на засовы, дверями и той небогатой, скромно приставленной к голым стенам, мебелью, в которых и прошло детство юноши. В доме тёти Паулины оказалось совершенно невозможным охватить своим вниманием всё его содержимое - начиная со щеколд и ключей от ванн из настоящего серебра и заканчивая коллекцией фарфоровых фигурок. Также оказалось совершенно невозможным не отметить лакированные грубые ящики, китайские изделия из слоновой кости и несчётное количество произведений искусства по последней моде, которые просто не могли не вызывать алчность. Фелисиано Родригез де Санта Круз покупал всё это с целью произвести впечатление на гостей, однако он сам был далеко не невежей в отличие от других своих друзей-магнатов, приобретавших книги по их значимости и картины по оттенку, который непременно сочетался бы с креслами. Со своей стороны Паулина не чувствовала какой-то привязанности к окружавшим её сокровищам; единственным предметом мебели, что выписала за свою жизнь, была кровать, и подобное женщина сделала исходя из здравого смысла, заключающегося в том, что всё вместе должно смотреться эстетично и роскошно. Её интересовало одно – деньги, интересовало просто и без всяких церемоний; вызов же самой жизни состоял в том, чтобы зарабатывать их, проявляя изворотливость, копить с настойчивостью и с разумом вкладывать как можно выгоднее. Дама не обращала внимания ни на вещи, которые приобретал её муж, ни каким образом тот размещал последние, в результате чего жилище превратилось в роскошный дом, а его обитатели чувствовали себя в нём не иначе как иностранцами. Живопись была огромных размеров и в добротных рамах, отражающая смелые темы – Александр Великий в период завоевания Персии – а также имелось и множество меньших, сгруппированных по темам, картин, что и дали названия комнатам: охотничий зал, зал на морскую тематику, зал работ, выполненных акварельными красками. Повсюду были занавески из тяжёлого вельвета с массивной бахромой по краям и венецианские зеркала, отражающие бесконечность мраморных колонн, высокие севрские вазоны, бронзовые статуи, а также полные вазы цветов и чаши с фруктами. В доме находились и два музыкальных зала с изысканными итальянскими инструментами, хотя ни один член семьи не умел на них играть, а музыка доставляла Паулине сплошные неприятности. Также на двух этажах располагалась обширная библиотека. В каждом углу стояли серебряные плевательницы с золотыми инициалами, потому как в этом пограничном городе считалось вполне приемлемым плеваться на виду у всех.

У Фелисиано были комнаты в восточном крыле дома, а его жена располагалась на том же этаже, правда, в противоположном крае особняка. Между обоими помещениями, соединёнными просторным коридором, выстраивались в ряд комнаты детей и комнаты для гостей, бывшие, в основном, не жилыми, за исключением комнаты Северо и другой, занимаемой Матиасом, старшим сыном, - единственным, кто всё ещё проживал вместе с ними в этом доме. Северо дель Валье, привыкший к всякого рода стеснениям и к холоду, что в Чили, собственно говоря, считалось полезным для здоровья, потребовалось несколько недель для того, чтобы привыкнуть к сдавливающему объятию этих матраца и перьевых подушек, к вечному, исходящему от печей, лету. Он ежедневно удивлялся, открывая ключом ванную комнату и обнаруживая там кран со струёй горячей воды. В доме его деда уборные представляли собой вонючие, располагающиеся в глубине патио, хижины, где ранними зимними утрами в умывальных тазах вода всегда была слегка замёрзшей.

Как правило, время сиесты молодой племянник и его несравнимая тётя проводили в мифологической кровати: она - среди простыней со своими бухгалтерскими книжонками по одну сторону и любимыми пирожными по другую, а он – сидя в ногах, окружённый наядами и дельфинами, обсуждая вслух семейные заботы и важные дела. И только в компании Северо Паулина позволяла себе слишком большую степень близости, ведь совсем у немногих был доступ в её частные покои. Находясь с ним, женщина ощущала себя вполне комфортно, даже будучи и в ночной сорочке. Этот племянник дарил ей такое удовольствие, какого та никогда не получала от собственных детей. Двое младших жили как полноправные наследники, занимая символические должности в руководстве имеющихся у клана предприятий: один – живя в Лондоне, другой – в Бостоне. Матиасу, первенцу, прочили возглавить род Родригес де Санта Круз и дель Валье, хотя у него и не было к этому ни малейшей склонности; далёкий от следования по пятам своих решительных родителей, от заинтересованности в их предприятиях либо же от того, чтобы раскидать по свету родных сыновей и таким способом продлить жизнь семьи, юноша всей душой отдался гедонизму и в качестве образа жизни предпочёл безбрачие. «Он не более чем прилично одетый дурачок», - вот как однажды определила его Паулина в разговоре с Северо, но, точно убедившись в том, что её сын и племянник живут душа в душу, попыталась и сама рьяно поспособствовать этой только что зародившейся дружбе. «Моя мать никогда в жизни не сидела сложа руки, напротив, то и дело была вынуждена соображать, каким способом спасти меня от расточительности», - подтрунивал Матиас. Северо отнюдь не стремился сломя голову бросаться выполнять задание, заключающееся в изменении своего двоюродного брата, напротив, тот всячески желал походить на последнего; ведь только лишь в сравнении чувствовал себя суровым и мрачным человеком. В Матиасе его поражало всё: и безупречный стиль, и леденящая ирония, и даже лёгкость, с которой последний, нимало не сомневаясь, тратил деньги.