Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Все возражения Северо были исключительно формальными, ведь это путешествие стопорило его собственные планы. Для молодого человека оказалось невыносимым лишь одно, а именно: расстаться с Нивеей, девушкой, от которой все ожидали, что в один прекрасный день она обвенчается, причём согласно старому обычаю чилийской олигархии заключать браки среди двоюродных братьев и сестёр. В Чили он задыхался. Ведь всю жизнь юноша рос под давлением множества различных догм и предрассудков. И лишь дружеские связи с другими студентами колледжа в Сантьяго немного развили воображение и пробудили в нём стремление к патриотизму. До этих же пор молодой человек считал, что в мире существуют лишь два социальных класса, его собственный и класс бедноты, между которыми ещё и наблюдалась нечётко выраженная прослойка служащих и прочих «чиленито в массе», как их окрестил дед Августин. В казарме юноша осознал, что представители его класса, белокожие люди с неплохим экономическим влиянием, составляли всего лишь небольшую кучку. В обширное же большинство входили одни метисы и нищие; однако, только в Сантьяго он понял, что также существует и напористый, средней численности, класс людей образованных и с политическими амбициями, который, на самом-то деле, являлся остовом страны. В нём можно было заметить сбежавших от войн и нищеты иммигрантов, учёных, наставников, философов, продавцов книг, а также граждан с поистине передовыми идеями. Молодого человека сильно изумило красноречие его новых друзей, так похожее на словесный понос влюблённых впервые в своей жизни. И тут же возникло желание изменить Чили, полностью перейти на новый образ жизни, значительно улучшив последний. Он убедился в том, что консерваторы – за исключением таковых в собственной семье, которые, на его взгляд, действовали не из-за злости, а скорее, и впрямь совершали ошибки – были явными сторонниками Сатаны. И маловероятно, что Сатана был не что иное, как картинное изобретение, и поэтому сам решил участвовать в политике едва лишь сможет встать на ноги и приобрести независимость. Молодой человек понимал, что ему ещё не хватало нескольких лет и, стало быть, считал путешествие в Соединённые Штаты глотком свежего воздуха. Там смог бы хорошенько присмотреться к вызывающей зависть демократии североамериканцев и тем самым извлечь для себя несколько уроков, а также читать то, к чему тянуло, нисколько не опасаясь католической цензуры, и быть в курсе современных событий. В то время как, теряя свою власть, распадались монархии, появлялись новые штаты, обращались в колонии целые континенты и придумывались различные чудеса, парламент Чили рассуждал о праве нарушающих супружескую верность людей быть похороненными на освящённых кладбищах. При своём деде молодой человек не позволял себе упоминать о теории Дарвина, что на ту пору сильно потрясла человеческие знания в целом, напротив, вместе с ним мог разве что потерять вечер, обсуждая невероятные чудеса святых и мучеников. Ещё одним побуждением к этому путешествию стало воспоминание о маленькой Линн Соммерс, встречи с которой были омрачены докучливой настойчивостью, вызванной привязанностью девочки к Нивее, хотя юноше и не было позволено входить в святая святых её души. Северо дель Валье не знал ни когда и, тем более, как возникла мысль сочетаться браком с Нивеей. Возможно даже, что это решили не они, но их семьи, однако ж, никто из них двоих не восставал против подобного стечения обстоятельств, ведь оба крепко дружили ещё с самого детства. Нивея принадлежала той семейной ветви, которой удалось разбогатеть ещё при жизни отца, хотя с его смертью вдова значительно обеднела. Состоятельный, должно быть, считающийся выдающейся личностью во времена войны дядя, дон Франсиско Хосе Вергара помог дать образование родным племянникам. «Нет нищеты хуже, чем наблюдающаяся у находящихся на грани упадка людей, потому что последние вынуждены изображать то, чего у них нет на самом деле», - признавалась Нивея своему двоюродному брату Северо в один из столь характерных для неё моментов внезапной ясности ума. Хотя и на четыре года младше эта женщина была личностью куда более зрелой; именно в ней наблюдался налёт детской нежности, который пропитывал романтические отношения между ними, особенно когда Северо уезжал в Соединённые Штаты. В огромных доминах, в которых и проходили их жизни, было крайне много таких мест, что как нельзя кстати подходили для занятий любовью. Ощупывая себя в полумраке, кузены, будучи всего лишь неуклюжими молокососами, открывали для себя тайны своих тел. Они ласкали друг друга крайне аккуратно, попутно выясняя существующие различия, не зная, почему у него было это, а у неё совершено иное, оба скованные застенчивостью и чувством вины. И делали то всегда молча, потому что всё, не облечённое в слова, словно бы и не происходило и, стало быть, считалось менее греховным. Эти двое исследовали себя вечно в спешке и слегка напуганные происходящим, зная очень хорошо, что вообще-то не допускаются подобные игры между двоюродными братом и сестрой даже и в исповедальне, будь за это они обречены на сам ад. И всё же повсюду было множество наблюдательных глаз. Старые слуги, которые видели детей с их рождения, защищали невинную, существовавшую между ними любовь, однако ж, незамужние тётушки, точно вороны, внимательно за всем следили; ничто не ускользало от этих суровых глаз, чьей единственной задачей было отмечать каждое мгновение семейной жизни, держать в рамках заплетающиеся языки, что распространяли все тайны только так и лишь обостряли ссоры, хотя и последние всегда вспыхивали исключительно в лоне клана. Ничто не выходило за пределы стен этих домов. Первейшим долгом всех жителей было защищать честь и доброе имя настоящей семьи. Нивея выросла сравнительно поздно, и в свои пятнадцать лет ещё обладала детским телом и невинным лицом. Ничто в её внешности не обнаруживало подлинную силу характера: низкорослая, в меру пухлая, с большими тёмными глазами, являющимися единственной запоминающейся чертой лица – она вся казалась незаметной до тех пор, пока не открывала рта. В то время как её сёстры снискивали милость небес, читая набожные книги, девушка тайком проглатывала статьи и книги, что двоюродный брат Северо передавал ей под столом, а также классиков, одалживаемых родным дядей Хосе Франсиско Вергара. Когда практически ни один человек в ближайшем общественном окружении не говорил на определённую известную тему, она, впрочем, крайне неожиданно, извлекла из своих глубин мысль о женском покровительстве и о предоставлении им избирательного права. Впервые, когда молодая девушка упомянула об этом за семейным обедом в доме дона Августина дель Валье, собравшихся охватила неподдельная вспышка изумления. «Когда же в этой стране будут голосовать женщины и беднота», - неожиданно спросила Нивея, напрочь забыв о том, что детям не положено открывать рот в присутствии взрослых. Почтенный родоначальник дель Валье стукнул кулаком по столу, отчего тут же взлетели все рюмки, и приказал ей немедленно выйти и исповедоваться.

Нивея молча выполнила наложенную тогда священником необходимую епитимью, а после, с присущей ей страстью, отметила в своём дневнике, что и не думает расслабляться, пока не добьётся того, чтобы у женщин были элементарные права, пусть даже её и выгонят из собственной семьи. Молодой особе повезло в том, что всё же удалось поговорить с исключительным наставником, сестрой Марией Эскапуларио, настоящей монахиней, правда, со спрятанным под своим одеянием сердцем бой-бабы, которая сразу же отметила себе удивительную сообразительность Нивеи. Сестра испытывала несказанную радость за эту девушку, которая любые сведения поглощала с невероятной жадностью и спрашивала то, что она сама не спросила бы никогда, кто бросал ей вызов неожиданными для такого юного создания рассуждениями, и у которой, казалось, вот-вот оборвётся жизненная сила и здоровье где-то внутри её ужасного одеяния. Более того, сама монахиня, будучи наставницей, ощущала благодарность за проделанный труд. И только одной Нивее стоило огромных усилий это обучение годами среди богатых, но скудоумных девушек. Лишь из-за испытываемой к любимице нежности сестра Мария Эскапуларио систематически нарушала устав колледжа, воспитывая подопечных, подспудно следуя идее превратить этих учениц в послушных созданий. И часто поддерживала с молодой девушкой беседы, которые так пугали саму мать-настоятельницу и духовного руководителя колледжа.