Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Доктор поприветствовал капитана с уважением; всё же ему не удалось преодолеть свою привычку склониться перед ним, как, в общем-то, и водится у китайцев. Ещё будучи молодым, юноша познакомился с Джоном Соммерсом, когда работал поваром на его судне. «Ко мне обращаться уважительно - сеньор. Понял меня, китаец?», - приказал ему сразу же, как только заговорил с человеком. Тогда у обоих были чёрные волосы, - подумал Тао Чьен, охваченный тоскливым мучением перед тем как объявить пациенту о скорой смерти. Англичанин с трудом встал на ноги, подал ему руку, а затем оба наскоро обнялись. Чжун и удостоверился, что теперь он был куда выше и весил за двоих.

- Элиза знает, что вы сегодня приехали, сеньор? – спросил доктор.

- Нет. Нам с вами нужно поговорить наедине, Тао. Я умираю.

Чжун и всё так и понял, едва его увидев. Не говоря ни слова, отвёл пациента в консультацию, где помог тому раздеться и вытянуться на кушетке. У его обнажённого свёкра был поистине жалкий вид: грубая, сухая кожа медного цвета, жёлтые ногти, налившиеся кровью глаза и надутый живот. Начал прослушивать больного, затем замерил пульс на запястьях, ощупал шею и щиколотки, чтобы ещё раз увериться в том, что уже было известно.

- У вас никудышная печень, сеньор. Вы всё ещё пьете?

- Вы не можете просить меня бросить раз и навсегда привычку всей моей жизни, Тао. Думаете, что человек способен выдержать ремесло моряка без того, чтобы время от времени не промочить горло?

Тао Чьен улыбнулся. Этот англичанин пил полбутылки можжевеловой водки просто так, без всякого повода, и выпивал целую, если о чём-то сожалел либо что-то отмечал. И при этом не наблюдалось ни малейшего пристрастия к спиртному, он даже не пах ликёром, потому что сильный по своему действию, хотя и низкого сорта, табак пропитывал всю одежду и чувствовался в дыхании молодого человека.

- Вдобавок мне уже поздно раскаиваться, ведь правда? – добавил Джон Соммерс.

- Вы можете прожить ещё чуть-чуть и гораздо в лучшем состоянии, если бросите пить. Почему бы вам не передохнýть от этого дела? Переезжайте к нам и поживите какое-то время, мы с Элизой позаботимся о вас, пока вы не поправитесь, - предложил чжун и, не глядя на мужчину лишь потому, чтобы последний не ощутил его собственные эмоции. Много раз за годы работы доктору приходило в голову одно: он должен был бороться с ужасным чувством слабости, которое, как правило, угнетало его, лишний раз подтверждая, до чего ещё скудны научные способы и до чего огромны страдания чужих людей.

- Как это вам пришло в голову, что я добровольно отдамся в руки Элизы, которые обрекут меня на воздержание! Сколько ещё мне осталось, Тао? – спросил Джон Соммерс.

- Достоверно я сейчас не могу вам ответить. Мне бы нужно свериться с ещё одним мнением на этот счёт.

- Ваше мнение, пожалуй, единственное, которое заслуживает моего уважения. С тех пор как вы вырвали у меня коренной зуб где-то на полпути между Индонезией и африканским побережьем, ни один другой медик не касался меня своими проклятыми руками.

- И как же давно это было?

- Да лет уже этак пятнадцать.

- Благодарю за доверие, сеньор.

- Всего лишь пятнадцать лет? Отчего тогда мне кажется, что мы знакомы уже целую жизнь?

- Возможно, мы знали друг друга раньше, в другой человеческой жизни.

- Перевоплощение наводит на меня ужас, Тао. Вы только представьте себе, что в следующей жизни мне выпадет быть мусульманином. Вам известно, что этот бедный народ не употребляет спиртное?

- Это явно и есть ваша карма. В каждом перевоплощении нам нужно окончательно справиться с тем, что мы оставили незавершённым в предыдущем, - подтрунил Тао.

- Я предпочитаю христианский ад: он менее жесток. Ладно, из нашей беседы мы ничего не расскажем Элизе, - заключил почти одетый Джон Соммерс, однако ж, продолжая возиться с пуговицами, которые так и выпрыгивали из его дрожащих пальцев. – Так как данный мой визит может оказаться последним, будет справедливо, чтобы она и мои внуки помнили бы меня весёлым и здоровым. Я ухожу совершенно спокойным, Тао, потому что лучше вас никто не сможет позаботиться о моей дочери Элизе.

- И никто не смог бы любить её больше меня, сеньор.

- Когда меня не станет, кто-то будет вынужден позаботиться о моей сестре. Вы же знаете, что Роза для Элизы была практически матерью…

- Не беспокойтесь, Элиза и я никогда не забудем о ней, - уверил мужчину его зять.

- Смерть… я хочу сказать… наступит ли она скоро и достойно ли я ту встречу? Как я узнаю, когда моя жизнь подойдет к своему концу?

- Когда вас начнёт рвать кровью, сеньор, - грустно сказал Тао Чьен.

Всё случилось три недели спустя после этого разговора, посреди Тихого океана, в капитанской каюте, где молодой человек остался наедине с самим собой. В тот момент, едва сумев встать на ноги, бывалый мореплаватель омыл лицо от следов рвоты, прополоскал рот, сменил перепачканную кровью рубашку, зажёг трубку и с трудом вышел на нос судна, где и расположился взглянуть напоследок на мерцающие в небе цвета чёрного бархата звёзды. Тогда этого человека видели несколько матросов, которые с фуражками в руках, ожидая капитана, стояли на расстоянии. Когда у него вышел весь табак, капитан Джон Соммерс перекинул ноги за борт и, не создавая особого шума, упал в море.

Северо дель Валье познакомился с Линн Соммерс во время путешествия со своим отцом из Чили в Калифорнию в 1872 году, предпринятого ради того, чтобы навестить своих тётю Паулину и дядю Фелисиано, которые воплощали в себе всё лучшее, что было присуще этой семье. Северо лишь пару раз видел тётю Паулину во время её случайных появлений в Вальпараисо, но пока не познакомился также и с её североамериканским окружением, не понимал вздохов своей семьи, которые выражали христианскую нетерпимость. Вдали от наполовину религиозной и консервативной страны Чили, от прикованного к креслу на колёсах деда Августина, от бабушки Эмилии с её постоянными мрачными кружевами и клизмами на льняном семени, вдали от всех оставшихся полных зависти и ханжества родственников, Паулине наконец-то удалось стать настоящей амазонкой. Предприняв первое путешествие, Северо дель Валье был ещё слишком молод, чтобы сравниваться с могуществом и тем более с капиталом знаменитых дяди и тёти, но, тем не менее, от него не ускользнули различия, существовавшие между ними и остальным родом дель Валье. Уже многие годы спустя он вновь к этому вернулся, когда понял, что для общества настоящая семья входила в число, пожалуй, самых богатых жителей Сан-Франциско, занимая почётное место рядом с магнатами, державшими в своих руках серебряных дел мастерские, железную дорогу, банки и транспорт. В этом первом путешествии, когда юноше исполнилось всего лишь пятнадцать лет, он сидел в ногах своей тёти на кровати из неоднородной по цвету древесины. И пока та планировала стратегию своих корыстных войн, Северо определялся с личным будущим.

- Тебе бы следовало стать адвокатом, чтобы помогать уничтожать моих врагов по всей строгости закона, - посоветовала ему в этот день Паулина, понемножку покусывая пирожное из слоёного теста и лакомясь молочными сладостями.

- Да, тётя. Ещё дед Августин постоянно говорит, что в любой, уважающей себя семье должен быть адвокат, доктор и епископ, - возразил племянник.

- Также потребуются и мозги, чтобы вести бизнес.

- А вот дед бы счёл, что заниматься торговлей вовсе не дворянское дело.

- Так скажи ему, что одним дворянством сыт не будешь, к тому же оно вот-вот исчезнет.

Молодой человек уже слышал подобную оговорку от работающего в этом доме кучера, сбежавшего из тюрьмы на Тенерифе жителя Мадрида, кто по непонятным причинам также одновременно поминал и Бога, и чёрта.

- Да брось ты это жеманство, мой мальчик, посмотри же в какой дряни мы все сидим! – воскликнула Паулина, чуть ли не умирая от смеха, смотря на выражение лица своего племянника.

Этим же самым вечером женщина отвела его в кондитерскую Элизы Соммерс. Сан-Франциско поистине ослепил Северо, ещё когда тот вглядывался в его берега с борта судна: светящийся огнями город оказался расположенным в окружении зелёного пейзажа холмистой местности, плотно покрытой растущими деревьями, что спускались с них волнообразно вплоть до самого края бухты, где ничто не нарушало спокойствие вод. Издалека эта земля казалась суровой, со своей испанской планировкой улиц, параллельных и пересекающих друг друга; вблизи же взору открывались совершенно неожиданные прелести города. Привыкший к сонливому виду порта Вальпараисо, где, собственно, и вырос, юноша никак не мог отойти от потрясения, что вызвало в нём безумие выстроенных в различных стилях домов и прочих зданий, роскоши и нищеты. Здесь царил сплошной беспорядок, словно всё выросло из ниоткуда, причём быстрыми темпами. Он увидел мёртвую, всю в мухах, лошадь прямо перед дверью некоего шикарного магазина, который то и дело предлагал скрипки и пианино. Среди шумного движения, что образовывали многочисленные животные и экипажи, пробивала себе дорогу настоящая толпа космополитов. И кого здесь только не было: американцы, испанцы, французы, ирландцы, итальянцы, немцы, даже попадались какие-то индейцы и, рабы в прошлом, ныне свободные негры, но всё же вечно отвергнутые и нищие. Все они бродили по Чайна-тауну и в мгновение ока оказывались в деревне, населённой небожителями, как здесь называли китайцев, которых кучер, пробираясь в фиакре до Площади собрания, поминутно отгонял щёлканьем кнута. Повозка приостановилась у некоего, в викторианском стиле, дома, довольно простого по сравнению с нелепостью лепных украшений, рельефов и круглых окон с узорами, что всё вместе, как правило, можно было наблюдать в этих краях.