Жара в Архангельске

Девушки вышли на улицу, купили воды в палатке, пошли домой. Олива уже сама была вся на нервах и готова была взорваться в любой момент. Мусорное ведро на кухне было полным-полнёхонько – Салтыков ни разу не вынес его, наверное ждал что оно вынесется само, или думал что таскать мусорные вёдра – обязанность Оливы. Если раньше Олива ещё колебалась как маятник между Аней и Салтыковым, то теперь, увидев это полное до отказа ведро, она окончательно укрепилась в своём решении.

Раздался звонок в дверь. Олива заметалась по прихожей. "Открывать – не открывать?" Звонки между тем становились всё настырнее и она, поддавшись последнему порыву, открыла дверь…

Увидев такое дорогое и милое ему лицо Оливы, Салтыков расплылся в умилённой улыбке.

– Любимая моя…

Улыбка эта не сразу сползла с его лица. Он не сразу понял, почему такой честный и наивный взгляд его возлюбленной, которым он прежде так умилялся, вдруг стал надменным и колючим; почему её губы вместо того, чтобы в ответ расплыться в радостную детскую улыбку, стали вдруг тонкими как нитка и плотно сжатыми.

Олива преградила ему вход.

– Иди домой, – коротко сказала она. Он опешил.

– В чём дело?

– Ни в чём. Сегодня ты пойдёшь к себе домой.

– Никуда я не пойду, – Салтыков отодвинул её в сторону и ворвался в комнату. Сел на кресло, закурил.

– О Господи!!! – Олива сорвалась на крик, – Оставь нас одних! Уходи! Уходи!!!

– Мы так не договаривались, – сказал он.

– Я же тебе ещё в Москве сказала: если мы Аню не пристроим, я буду спать с ней, а не с тобой! – заорала она, – Аня, объясни ты ему всё сама, я не могу с ним разговаривать, он меня не слушает!!!

– Андрей, мы хотим хотя бы одну ночь побыть одни, – начала Аня объяснять. Он посмотрел на неё ошарашенно, потом вскочил и, ни слова не говоря, ушёл из квартиры, хлопнув дверью.

Оливу как будто оглушили. Она постояла ещё, потом на автопилоте прошла в комнату, тяжело осела на пол, закрыв лицо руками.

– Что произошло? – растерянно спросила Аня, – Ты поняла, что вообще щас произошло?

– Не-а, – ответила Олива и, помолчав, добавила, – Кажется, он ушёл…

– Да, кажется… ушёл…

– Вообще ушёл. Совсем. Навсегда.

Олива не могла плакать. Просто ошарашенно сидела на полу, обхватив голову руками, раскачивалась взад-вперёд, как в трансе. Она вообще ничего не соображала в этот момент. Она поняла только то, что всё теперь кончено, всё, всё…

– Не надо так, – попросила Аня, обнимая Оливу сзади, – Я чувствую себя виноватой…

Наверное, мне не стоило приезжать сюда.

Олива промолчала.

– Знаешь, когда я ехала на вокзал, я поднималась на эскалаторе, и точно помню, что рядом со мной никто не стоял, – сказала Аня, – И вдруг чувствую – кто-то с силой дёрнул мою сумку. Оборачиваюсь – никого нет…

Олива резко подняла голову, посмотрела на неё. Аня сидела в углу кровати, бледная, с остановившимися глазами. В комнате уже было совсем темно.

– Это был знак свыше…

Девушкам стало жутко. В пустом смрадном коридоре стоял гул от сквозняка. В тёмной комнате пахло трупом.

Кто-то истошно завопил с улицы…

– Сссссууукиии!!!!!!!!!

Аня резко вскочила, кинулась к окну. В сумерках надвигающейся ночи ей показался страшным и двор-колодец, заросший пустырником, и бельё, развешанное во дворе на верёвках, и серые дома с пустыми, словно чёрные дыры, окнами…

Аня отпрянула от окна и, схватив себя за голову, забилась в истерике.

– Господи, Святая Мария! Как можно здесь жить?! Как?! Я уеду, я уеду!!!

Олива лежала пластом в кровати. Ей было всё равно.

Вдруг в коридоре послышались шаги и вскоре раздался звонок в дверь. Аня бросилась открывать – на пороге стоял Гладиатор.

– Что у вас здесь происходит?

Аня рассказала ему. Глад зашёл в комнату, включил свет. Олива лежала ничком, уткнувшись лицом в подушку.

Гладиатор положил её к себе на колени, потребовал воды. Аня протянула ему бутылку Бонаквы.

– Пей, – приказал он Оливе.

Она отпила два глотка. Глад положил её на постель, укрыл одеялом. Олива лежала без движения, отвернувшись к стенке; Аня, бледная от пережитого стресса, с остановившимся взором неподвижно сидела в кресле, и лишь Гладиатор, поставив свою дорожную сумку на стол, принялся нервно ходить по комнате взад и вперёд.

– Да, – озадаченно произнёс он после молчания, – Хорошо живёт на свете Винни-Пух.

То ли у Оливы окончательно сдали нервы, то ли поехала крыша, но эта ни к селу ни к городу произнесённая Гладиатором с такой серьёзностью и в такой момент фраза про Винни-Пуха вызвала у неё истерический смех. Она изо всех сил пыталась сдержать себя, но её трясло как в лихорадке, она зажимала себе рот руками и подушкой, понимала, что теперь и так всё пропало, и что хуже уже некуда, но всё-таки лежала и корчилась, и хрюкала от распиравшего её неудержимого хохота. Аня и Глад сначала не поняли, что такое, и растерянно переглянулись между собой.

– Нда… – изрёк Гладиатор, – Тяжёлый случай.

– А по-моему, – сказала Аня, – По-моему её просто прёт… …Салтыков выскочил из подъезда словно ошпаренный кот. В голове его был сумбур, он видел перед собой только искажённое яростью лицо той, кого он любил больше жизни, слышал её ужасный крик, обращённый к нему – этот крик он слышал и до этого, она так же кричала на кого-то при нём, только вот где это было и когда – он уже не мог вспомнить. Он понимал сейчас только одно – его вышвырнули из дома как надоевшего пса, и вышвырнула его она, та, которая ещё утром обнимала его, теперь дала ему пинка под зад. У него не укладывалось в голове, как это могло произойти, что человек, бывший утром одним, вечером стал совсем другим, словно не она это была, а демон, вселившийся в неё. Что могло случиться за эти полчаса, когда он ходил домой?..

Салтыков остановился как вкопанный. Страшная догадка поразила его словно молния, сверкнув в темноте острым лезвием ножа. Точно! Всё ясно, почему она так себя повела – пока он отбивал плитку в ванной, эти две гадюки успели пересечься с кем-нибудь ещё. Много ли времени надо, чтобы познакомиться с мужиком и затащить его в квартиру? То-то она не хотела его даже на порог пускать! Значит, им было кого прятать…