Царь-дерево

Холодные комки глины и грязи облепили ее щеки, две хрустальные слезинки застыли на длинных ресницах.

«Та-та-та!» — раздавались одна за другой автоматные очереди у входа в первую штольню. Сопровождаемые резким, пронзительным свистком, они непрерывным эхом отдавались в кручах окрестных гор. В душе каждого на стройке они отзывались зловещим предзнаменованием, вызывали смятение и тревогу.

Выстирав в обеденный перерыв белье бойцам, Цзюйцзюй тут же поспешила на кухню помогать готовить ужин. Когда раздался сигнал тревоги, на кухне поднялась суматоха.

— В первой штольне авария! — Повара, схватив кто кирку, кто лопату, бросились к штольне.

Цзюйцзюй, месившая в этот момент тесто, похолодела. При мысли о том, что Пэн Шукуй попал в беду, она невольно вскрикнула и, разметав измазанные в тесте руки, в смертельном испуге бросилась бежать к первой штольне.

На подступах к штреку толпилось множество бойцов. Электропроводка была нарушена, и там стояла кромешная тьма. Охваченные паникой бойцы, глядя на зияющий мраком вход, не знали, что делать.

— Фо… Фонарь… у кого есть… фонарь? — заплетающимся от испуга языком спрашивал Инь Сюйшэн.

Цзюйцзюй, протиснувшись сквозь толпу, спотыкаясь и падая, пробралась ко входу в штрек и бросилась внутрь, истошно крича: «Шукуй! Шу-у-ку-уй!» Растерянные бойцы и подумать не успели о том, чтобы остановить ее.

— Дорогу! — появился перед входом в штрек Го Цзиньтай, высоко держа пятисотваттную лампу и волоча за собой шнур электропроводки. Все расступились, и он поднялся по ступеням наверх. Под светом мощной лампы охваченные смятением бойцы притихли.

— Четвертое отделение — в штрек спасать людей! Первое, второе и пятое — устанавливать крепежные стойки! Остальным — подносить стойки! — быстро командовал Го Цзиньтай.

— Комбат… — плаксиво сказал Инь Сюйшэн, в страхе указывая на комнату отдыха. — Кресло… кресло тоже раздавило…

— Молчи, ядрена бабушка! Черта ли в твоем кресле, пусть даже на нем сам господь бог сидел! — прорычал Го Цзиньтай. — Поднимайся сюда!

Инь Сюйшэн с дрожью в коленях поднялся к штреку.

— Встань сюда, возьми лампу и держи повыше, — приказал Го Цзиньтай, передавая ему лампу.

В штреке стало светлее. В глубине его образовался мощный завал из каменной осыпи и плывуна. Со свода то и дело сыпались мелкие камни, комья глины, песок. Шедшие впереди бойцы первой спасли Цзюйцзюй, лежавшую у самого завала под грудой осыпи. Она была без сознания. Весь левый рукав ее кофты был насквозь пропитан кровью.

Стояки по обеим сторонам штрека непрестанно скрипели, лежащие на них верхняки под тяжестью осевшей породы перекосились и прогнулись. От свода исходило приглушенное гудение. Сбросовый слой толщи горы был в движении, перестраивался, перегруппировывался, давил на этот маленький пятачок пространства, готовый в любой момент засыпать все. Было очевидно, что должен вот-вот случиться еще более мощный обвал, который завалит весь штрек! Тогда уже никого из замурованных обвалом нельзя будет вызволить. С такой катастрофой Инь Сюйшэн еще ни разу в жизни не встречался. Ноги его дрожали, руки, державшие лампу, опускались все ниже и ниже.

— Партийный представитель! Уйми дрожь в коленях и держи лампу выше! — крикнул Го Цзиньтай, метнув на Инь Сюйшэна испепеляющий взгляд. От этого взгляда ничто не могло укрыться — ни слабость, ни колебания, ни страх за свою шкуру! Инь Сюйшэн мгновенно вытянулся в струнку и крепче сжал лампу. Теперь Го Цзиньтай уже не был бессильной пешкой. Его властный голос дал понять Инь Сюйшэну, что перед ним человек, которому он должен беспрекословно подчиняться.

— Стояки ставить по порядку с промежутком в полметра! — приказал Го Цзиньтай бойцам, которые устанавливали крепь по обеим сторонам штрека. Бойцы работали напряженно, следуя указанному порядку: кто штурмовал завал, кто ставил крепь. В такие минуты все бесстрашие, вся смелость, весь ум командира проявляются в одном — хладнокровии. Со свода на Го Цзиньтая сыпался песок, сочилась жижа. Он стоял неподвижно, все кругом держа в поле зрения, отдавая четкие распоряжения, величественный, как изваянная из металла статуя. Только военная служба способна выковать такой железный характер! Свое мужество, свой ум, свою выдержку он отдавал бойцам.

Стоя на коленях под самыми верхняками, бойцы, не обращая внимания на сыпавшуюся на их головы каменную мелочь, руками разгребали завал, ставили стойку за стойкой, орудовали топорами, яростно вгоняли стальные скобы в толстенные кряжи верхняков. Некоторые расшатавшиеся стояки невозможно было укрепить сразу, тогда бойцы удерживали их в нужном положении, обнимая обеими руками. Словно подкрепленные волей бойцов, крепежные стояки вели силовую борьбу со сбросовым слоем горы. Неимоверные трудности и опасности, готовность в любой момент пожертвовать жизнью, пролить кровь, необыкновенные смелость и воля, стойкость и упорство — таков удел военного человека. В эти минуты они спасали своих боевых товарищей, и для них не существовало своего «я»! Подгоняемые смертельной опасностью, они работали яростно, латая и подпирая крепь, разгребая завал.

Скрип крепежных стоек стал слабее. Сбросовый слой на какое-то время был закреплен. В завале прорыли лаз, через который одно за другим вынесли тела бойцов. Из десяти человек ударного отделения только Чэнь Юй и Пэн Шукуй подавали признаки жизни — временами из их уст раздавались слабые стенания. Из груды камней выбрался Усач, с головы до ног измазанный глиной и кровью.

— Товарищ комбат, все вынесены! — доложил он.

— Слушай мою команду! Всем по порядку покинуть штрек! — отдал последний приказ Го Цзиньтай. Бойцы один за другим стали выходить из штрека. Это был последний «исход» из опасного места. Вдруг раздался треск, и одна из стоек стала крениться. Усач в два прыжка подскочил к ней, обхватил ее руками и попытался выправить. Но тут со свода прямо ему на голову с глухим стуком свалился огромный камень. Усач замертво упал наземь. Го Цзиньтай бросился к стойке и подпер ее плечом. К нему на помощь кинулись несколько бойцов, не успевших еще покинуть штрек.

— Быстро выносите командира! — приказал Го Цзиньтай. Бойцы подхватили тело погибшего командира и побежали из штрека. В этот момент крепежные стойки, державшиеся на пределе напряжения, стали дружно трещать. Инь Сюйшэн с высоко поднятой лампой в руке стоял, окаменев, на прежнем месте. В эти короткие страшные мгновенья он словно собрал в кулак всю свою выдержку. Он впервые осознал, что такое маяк политической работы, как высоко его надо держать!

— Инь Сюйшэн, быстро на выход! — громко крикнул Го Цзиньтай, видя, что тот все еще стоит на месте, как остолбенелый. Инь не двинулся с места, ожидая, чтобы комбат покинул штрек при свете лампы. Го Цзиньтай молнией бросился к нему, схватил его за локоть и потащил, бегом бросившись к выходу. Оставалось чуть более трех метров, чтобы миновать опасное место, когда раздался громкий треск — сплошной стеной повалились стойки правой стороны штрека. Го Цзиньтай инстинктивно вытянул руку, пытаясь их задержать, и одновременно правой ногой резко и сильно толкнул Инь Сюйшэна к выходу. Именно в этот момент послышался грохот — свод штрека обрушился на всем протяжении! Инь Сюйшэн с десятиметровой высоты кубарем скатился по ступеням в штольню. Его тут же подхватили бойцы и бегом понесли из штольни.

— Комбат! — заливаясь слезами и рыдая, кричал Инь Сюйшэн.

Со страшным грохотом один за другим обрушились остальные штреки над Залом славы. Как по цепной реакции, на манер падающих и толкающих друг друга костяшек домино, один за другим рухнули все остальные отсеки штольни. Осела вся пятидесятиметровая толща горы. Из-под нее, бурля, устремились потоки жидкой глины и щебня, полностью затопив двухсотметровую транспортную галерею.

Го Цзиньтай оказался погребенным в чреве горы. Сын гор, он стал их частью.

В течение каких-нибудь двух-трех дней госпиталь дивизии оказался до отказа забит ранеными. Одновременно с мощным обвалом в первой один за другим произошли обвалы во второй, третьей и четвертой штольнях. Погибло еще шесть человек, около ста получили ранения. Это был конец Луншаньской стройки. Две тысячи бойцов и командиров в течение года и семи месяцев вели здесь ожесточенную битву. Ее итог — девятнадцать могил на обрыве Лунтоу.